Несколько щелчков мышки, и Ира отвечает:

– Кудельман.

– Вот и хорошо, – кивает директриса. – Римма Давыдовна – замечательный педагог, стажист, уже не первый год в нашем оздоровительном комплексе работает. Будешь ей в помощь. Договорились?

– Так точно, – я улыбаюсь своей самой засранской улыбкой и, подмигнув блондиночке, отправляюсь в сторону седьмого корпуса.

В даче стало заметно тише. Ребята побойчее оттяпали у менее наглых самые козырные места в палатах, остальные тоже устроились. Все заняты разбором вещей, загрузкой тумбочек и переговорами с родителями. Я уже обошла все палаты, а их у нас шесть, по три для мальчишек и девчонок, и даже заняла в вожатской спальне лучшую койку, ту, что у окна, по праву первой.

Погода за окном так и шепчет: «Сними джинсы, Гордеева, сдохнешь». Поэтому, прикрыв дверь, я решаю переодеться. Дел сегодня невпроворот. До обеда нужно будет провести анкетирование и составить график дежурств, потом обед и вожатская планерка во время тихого часа.

И в тот момент, когда только собираюсь влезть в шорты, дверь приоткрывается, и на пороге появляется он.

Нет, не так.

Дверь приоткрывается, и на пороге появляется тот, кого тут просто быть не может. Не может, и все! Фамилия, имя и более юная, но все такая же наглая смазливая мордаха, мгновенно всплывают в моих воспоминаниях.

Кирилл Лисовский.

Картина маслом: он смотрит на меня, я – на него… и тишина… Только мёртвых с косами и не хватает. Мой язык липнет к небу, а его взгляд – к моим ляжкам.

Ах, да, я же стою тут в одних трусах.

– С-с-стучать не учили? – заикаюсь я.

– Упс, извини, – говорит парень и, проморгавшись, спешно ретируется.

Просто обалдеть!

Я сдуваю со лба непослушные светлые пряди и торопливо натягиваю шорты, мысленно успокаивая себя.

Спокойно, Гордеева, дыши. Это такой глюк, тебя укачало, и голова от суматохи пошла кругом. Откуда тут может взяться Лисовский? Правильно, не откуда. Поэтому…

На этот раз в дверь стучат.

– Входите, – неуверенно подаю голос.

Нет. Это не глюк.

С сумкой на плече в комнату снова вваливается Лисовский. За те четыре года, что прошли со дня нашей последней встречи, он заметно вырос и возмужал. Вместо русого спортивного ёжика стильная стрижка, серая футболка обтягивает рельефный торс, а синие джинсы свободно висят на бедрах. У него в них там, интересно, ничего не вспотело?

– Привет. Неудобно получилось. – он улыбается и при этом совсем не выглядит виноватым. – Но я честно ничего не видел. – Ага, рассказывай. – Ты же тоже вожатая? – спрашивает парень. – Мне сказали, что я могу кинуть тут свое барахло, – и опускает сумку возле кровати, стоящей напротив моей.

Одно из двух: либо июньское солнышко припекло мою светлую голову, либо Лисовский и есть наш второй вожатый.

Парень садится на кровать и начинает меня разглядывать. От лица его взгляд ползет ниже и задерживается на груди. Серые глаза вспыхивают блеском удивления, а губы с заметной ложбинкой чуть приоткрываются.

Да, ладно. Можно подумать, ты никогда не видел такой шикарной «троечки».

В глаза мне смотри, придурок!

– Я Кирилл. А тебя как зовут? – спрашивает парень после заминки.

Так он меня не узнал. Какая удача.

Нет, ну как он мог меня не узнать?!

– Очень приятно, Кирилл. А я – Наташа, – бодро отвечаю, а в голове уже проносятся варианты того, на что я готова пойти, чтобы этот недоумок пожалел о своем решении снова появиться в моей жизни.

Охренеть. Это и правда Гордеева.

Я устраиваюсь на кровати и смотрю на девушку. Светлые волосы стали длиннее, а фигура более ладной. Задерживаю взгляд на ее груди. Гордеева и в пятнадцать была офигенной, но теперь… Такая же изящная и невысокая, вот только грудь стала больше. О, да, намного больше.

Не пялься, дебил. Скажи уже что-нибудь.

– Я Кирилл. А тебя как зовут?

В синих глазах Гордеевой мелькает сомнение. Наташа поджимает пухлые губы. За каким-то хреном я вспоминаю, как офигенно она целуется. Точнее, целовалась.

Я сглатываю, ощущая вкус тех самых поцелуев. Наверное, мы делали это тысячу раз…

Наташа сверлит меня взглядом, и я задерживаю дыхание.

Интересно, она меня узнала?

– Очень приятно, Кирилл. А я – Наташа.

Значит не узнала. Ну и пофиг. Нашим легче…

Облокачиваюсь спиной о стену и мну кулаком торчащий вверх треугольник подушки. Так она, видите ли, лучше проветривается. А дядя Женя рассказывал, как в армии они подушку лыжами в квадрат отбивали, что вообще за гранью всякого понимания.

Кажется, в последний раз подушки треугольником я видел в тот день, что и Гордееву. Удивительное совпадение.

– Так значит… ты и я будем вместе, – обвожу взглядом комнату, – работать?

Гордеева подходит к столу и начинает перебирать какие-то бумажки.

– Я уже работаю, а ты так и будешь лежать? – косится на меня.

– Слушай, я же понятия не имею, что надо делать. Я тут по блату, ясно? Поэтому, чтобы ничего не испортить, лучше полежу. Окей?

– Ты это серьезно? – Гордеева кривит губы.

– Я полный профан, – киваю в ответ. – А обед скоро? Так есть хочется.

– Обед будет после того, как ты назначишь дежурных, пойдешь в столовую, накроешь на столы. Ах, да, и напомни всем правила поведения на территории и в столовой, – бормочет она, в такт слов похлопывая по бедру ежедневником.

М-да, годы берут своё. Гордеева превратилась в какую-то брюзгу. И куда только делась та улыбчивая девчонка, которая плевать хотела на любые правила?

– А что, просто поесть никак? Без вот этого алгоритма? – спрашиваю я, изображая указательными пальцами карусель.

Девушка пожимает плечами.

– Увы. Ты на работе, кол-ле-га.

Не пойму, это улыбка, или у нее нервный тик?

Но даже этот оскал ее не портит. Ещё эти глазища огромные! Синие-синие, и взгляд влажный, глубокий. В нем норму ГТО по плаванию сдать можно. Смотрит так, что мозги в трусы утекают, и в пустой голове гуляет ветер, принося дурацкие мысли. Например, о том, каково это – снова быть с ней? И все это за пару секунд. Просто феноменальная скорость мышления.

– Эй, кто-нибудь?! – из-за приоткрытой двери показывается темноволосая голова «пионерки», – там в первой палате пацаны дерутся!

– Как дерутся?! – изумлённо спрашивает Гордеева, роняя из рук листы бумаги. Она растерянно смотрит на меня и хмурит брови.

– Дерутся? Уже? – бормочу я с обреченным стоном.

Затем поднимаюсь и иду разруливать наш первый отрядный махач. Все лучше, чем пускать слюни по своей бывшей.

Около минуты я в нерешительности стою над спящим Лисовским.

Что же мне с тобой сделать, дружок?

Обмазать пастой? Слишком просто. Не буду нарушать традиций и приберегу эту развлекуху на последнюю ночь. Тогда сбрить брови? Нет, слишком рискованно, сразу проснется. В идеале бы задушить его подушкой. Но это не очень гуманно. Я же всё-таки будущий педагог.

Осторожно касаюсь плеча парня и трясу его.

– Эй, вставай, сейчас начнется планерка! – и зачем-то шепчу.

Парень перехватывает мою руку и тянет на себя. Я заваливаюсь прямо на грудь Лисовскому.

– Ты что творишь?! – шиплю в считанных сантиметрах от его лица. – Живо отпусти… Как там тебя?!

Лисовский открывает глаза, а я подпрыгиваю, ощутив его ладонь на своей заднице.

– Зачем шумишь, коллега? – хрипло спрашивает. При этом смотрит, как волк на овечку.

Я пытаюсь освободить руку и брыкаюсь, как та самая стреноженная овечка.

– Ты оборзел?! Руку убрал и отпустил меня!

– Ой, и-и-извините! А можно сказать? – слышится неуверенный девчачий голос.