- Как же ты сладко пахнешь… - говорит Эйджиро и почти рычит, проводя языком по кадыку.

Бакуго шумно выдохнул и потянулся за новым поцелуем, таким же страстным, но Киришима не дал этого сделать, продолжая настойчиво впиваться губами в шею своего мужа. Дорожкой поцелуев он приблизился к вороту рубашки и, вновь зарычав от досады, он быстро снял ее с омеги, открывая вид на красивую, белоснежную, бледную кожу. Ну ничего, сейчас Киришима это исправит. Подхватив своими острыми зубами плоть на ключице, он слегка сжал челюсти, оставляя алый след, тут же зализывая его. А Бакуго дрожью пробивает от этого, он сжимает ладони на плечах альфы и поддается ближе, заставляя нос Эйджиро уткнуться в его кожу. Еще. Еще-еще-еще!

Киришима идет все ниже, целует грудь, прихватывает теперь сосок, отчего Бакуго воздухом подавился, еще больше прогнувшись в спине. Эйджиро встал на колени и толкнул в грудь Кацуки, отчего тот лег на спину, смотря в затуманенные глаза графа, так же покрытые пеленой похоти, как и у него.

Киришима вновь утыкается носом в кожу омеги, жадно целует, будто пытается зацеловать каждый сантиметр мужа. Бакуго закусывал губу, шептал что-то, но Эйджиро не слышал. Он спускался все ниже и ниже, оставляя красные пятна на молочной коже Кацуки. Он теперь его, только его! Он вновь вернулся к плечу и прикусил кожу, оставляя свою метку. Вот теперь точно его.

Кацуки поддался вперед и схватил пальцами за рубаху, начиная рвать ее.

- Сто-о-ой, Кацуки, - протянул Киришима и сам стянул одежду с себя.

Оба юноши остались лишь в нижнем белье, и Эйджиро жадно облизнулся, разглядывая вставший член омеги. Приблизившись к паху, он зубами схватил ненужную сейчас ткань и стянул, смотря за реакцией Бакуго. А блондин смотрел в ответ, все лицо у него было красным, щеки румяные, сколько желания было в этих глазах, которые следили за его действиями.

- Ты здесь такой мокрый, - сказал Киришима, рассматривая обнаженное тело Бакуго, который нервно сжимает и разжимает простыню в руке.

Эйджиро пододвинулся поближе и приставил свой член, резко войдя. Стенки омеги уже были полностью расслаблены, они были бархатными. Кацуки протяжно застонал, отчего вызвал у Киришимы утробный рык, и тот начал двигаться.

Кацуки громко стонал, сжимал свои руки на плечах Киришимы, своими ногтями расцарапывая кожу на них. Эйджиро вбивал тело омеги в постель, смотрел на его лицо и слушал, как все больше стонов вылетает из его рта. Целовал щеки, нос, пока сам Бакуго не схватил его за подбородок и не прижался своими губами к его. Эйджиро и сам блондин стонали в поцелуй, но не отрывались друг друга, граф продолжал двигаться. Языки сплелись в жарком танце,

- Давай же, Кацуки! Забеременей! - громко рычал Киришима, наконец оторвавшись от губ мужа. Бакуго уже ничего не слышал, просил лишь еще и еще, прогнулся в спине, встречаясь грудью с чужой.

Слуга, что проходил мимо комнаты, волей судьбой оказавшийся в самый неподходящий момент в неподходящем месте, услышав, как за дверью противно скрипит постель и как хозяины громко стонут, решил убежать отсюда поскорее. Забежав за угол, он отдышался и взглянул на дверь комнаты графа.

- Значит скоро появятся наследники, - прошептал он и улыбнулся, представляя маленькую копию хозяев. Это было бы чудесно…