Сквозь эту барабанную дробь мужчины услышали:
– В 53-ем небезызвестные вам господа Трумэн и Черчилль провели в Вашингтоне переговоры, после чего к тебе, Никита, прилетело предложение. Вместе с Жуковым, ты, по-тихому, выводишь из Австрии, Финляндии и Китая войска, а они ослабляют санкции против СССР. Ты, как дешёвка, повёлся. Меньше месяца назад – пожертвовал Порт-Артуром. Но поверь, американцы никогда не оставят свои базы в Японии, Южной Корее, на Тайване и Филиппинах… никогда.
Мгновенье тишины – и снова, звучит тот же голос, совсем негромкий, но немыслимо даже подумать, чтобы перебить…
– Я наблюдатель, без права вмешиваться. Я могу контролировать только то, что не может взять под контроль человек. Но. Я не прощаю предателей, Никита. Никогда. – В помещении стояла глухая ватная тишина. – На, почитай и уничтожь. Документы тебе привёз, секретные. Будем считать, что я только посыльный. Правда, не забудь! Посыльный! С того света…
***
В 1954 году ракетчику, Герою Социалистического труда, лауреату Ленинской премии, политологу Сергею Хрущёву было 20 лет. Он, студент второго курса, проводил все выходные дни рядом с властной матерью и отцом, на даче. В его очерках нет значительной фальши, как нет и преувеличения заслуг его отца. Воспоминания относительно биографичны, оспорить их, или усомниться – сложно. В одном из них Сергей упоминает о странном госте, одетом в нелепые штаны и яркую «попугайскую» рубаху, приехавшем к ним в Жуковку в одно из тёплых осенних воскресений 1954 года.
«Отец, с неделю, как прилетел из успешной поездки по Китаю, и мы жарили шашлык», – пишет он. Взяв с собой Суслова, Хрущёв с прибывшим товарищем уединились в кабинете. «Не выходили долго, – пишет сын. – Уезжая, гость всем улыбался, но забыл шикарную ковбойскую шляпу, которая долго лежала у нас на гардеробе. Отец, почему-то, запретил мне воспользоваться редким головным убором. В тот день шашлык не получился. Отец был расстроен и груб. Всё время пил чай и повторял: «Десять лет – это тоже немало…». Суслов после отъезда посетителя немедленно уехал».
***
Политическое похмелье у Хрущёва наступило быстро. Меньше чем через год, Москва начала судорожно искать места для новых ракетных баз и стоянок подводных лодок. Для начала Никита Сергеевич решит приводниться в Албании. Будет подписано соглашение о строительстве базы во Влоре, но Генеральный секретарь СССР очень быстро разругается с Энвером Ходжа на долгие годы. Затем он начнёт закидывать Мао предложениями по возвращению базы Порт-Артур и… разругается с ним тоже.
А вот по признанию американцев, именно сдача базы позволила случиться войне в Индокитае в 1966-1974 годах. Да и события на Даманском острове в 1969 были бы невозможны, находись советские самолеты-ракетоносцы в двух часах лёта до Пекина…
29 июня 1957 года Молотов, Каганович, Ворошилов и Маленков, обвинив Хрущёва в измене Родине, попытались его устранить. Спас Никиту Сергеевича Жуков, отчётливо понимавший, что и его подпись стоит под документами. Хрущёв своеобразно отблагодарил соратника/подельника, быстро изгнав маршала из армии.
Политика не терпит игры в порядочность…
***
Группа из трёх человек, (Ян, Илья и Борис), в течение трёх недель находились на Кавказе. Вернулись с Марком, который приобрёл привычку петь по ночам лютые волчьи песни. Жители деревень Тропарево и Никулино заговорили о предстоящем голоде и лютой зиме…
А 18 декабря два копья вернулись в Эйчмиадзин. В документе «Акт возврата за номером 1276/54» указано: «Возвращено копьё. Ковка 1680 год. 22 см в длину. 6 см в ширину. Находится в золотом кладене».
В документе 3451/54, точно таком же акте возврата, указано: «Возвращено копьё. Ковка. Год неизвестен. Приблизительно первое тысячелетие. 49 см в длину. 8 см в ширину. Завернут в шёлковую синюю ткань».
23 декабря 1954 года подписано постановление о строительстве стадиона в Лужниках.
31 декабря Ксения в синем бархатном платье посетила Большой театр. Давали балет «Щелкунчик». Борис сидел рядом и держал её за руку.
========== Глава 4. На грани третьей мировой. Часть 1 ==========
«Добрый доктор Айболит
Он под деревом сидит
Приходи к нему лечиться
И ворона и волчица…», – зевая, рассказывал сказку Бернагард. Сегодня ему поручили уложить Машу, и он старательно выполнял свои сложные отцовские функции.
Маша спать не хотела. Сказку она знала и сейчас старательно зажмуривала глаза. Ждала, когда уснёт отец – надеялась поболтать с Оладием. И не только поболтать… несознательный кот научил её ходить по дому, через узкие проходы, которые дядя Ян называл четвёртым измерением, а отец Василий – кротовыми норами.
Оба ругали Машу и Оладия… поэтому девочка могла пользоваться ими только ночью, когда взрослые думают, что дети спят.
Наконец, послышалось лёгкое посапывание, рот у отца приоткрылся и ребёнок, полежав для надёжности ещё пять минут, прислонил маленькую ладошку к стене. Через минуту кудрявая малышка в голубой пижаме исчезла из комнаты. Тенью мазнул по стене пушистый чёрный кошачий хвост.
***
Ксения боролась с надвигающейся старостью! Будучи невероятно пожилым человеком, в свои тридцать шесть, она совершала длительные пробежки вместе с неунывающим богатырём, поднимала небольшую штангу и проделывала огромное число упражнений: от приседания до прыжков, до пота и сердцебиения.
Подруга, ещё более старая, (на целых два года), не поддерживала её. Муж поддерживал, но на словах. Присоединяться не желал, предпочитал, близоруко щурясь, читать исторические документы, докучая Яну бесконечными просьбами о переводах шумерских и ассирийских текстов. Сейчас он был увлечён только легендами о Гильгамеше, стараясь не попадаться жене на глаза, особенно, в часы ееё занятий.
Несмотря на скептически настроенное население особого отдела, результатом усиленных тренировок и строгой диеты была тонкая талия, стройные крепкие ноги, густые волосы и восхитительный овал лица.
У старшего оперативного сотрудника отдела имелся единственный недостаток – сигареты. Она выкуривала по шесть-восемь штук в день, изо всех сил стараясь не довести свою норму до десяти. Замечательные тонкие и крепкие «Ява», (только явские, не «Дукат»!), были её маленькой слабостью. От них желтели зубы, и Ксения, подолгу, злобно драила их, доводя до отчаяния всех пытающихся проникнуть в санузел по утрам и вечерам.
Сейчас она, милостиво улыбаясь, вошла в центральную гостиную, соединённую с кухней.
– Прошу прощения, – улыбнулась она. – Кажется, Маша заснула, и мы можем начинать.
Руководитель и хранитель самого секретного, закрытого отдела Комитета государственной безопасности, растянувшийся на диване, поднял от подушки голову и кивнул Борису Евгеньевичу. В этом большом доме, всегда пахнущем свежим хлебом, молоком и… ладаном, как только возникала задача, требующая немедленного хозяйственного решения, все давно обращались к нему.
– Заносите!
– Грехи наши тяжкие, – между тем, тоскливо произнёс Василий Иванович.
Четыре пары глаз строго пересеклись на его фигуре. Он как-то сжался и заёрзал на стуле.
– Не начинай! – строго сказала Елена Дмитриевна.
– Решили же! И потом, борода только у тебя подходящая, – хмыкнул Илья.
– Да и некому больше, – резюмировал лежащий начальник.
– К тому же, ты и так и так проиграл. Службы не будет в это время, и тебе никак не отвертеться.
Отец Василий поискал глазами тощую прозрачную фигуру Харлампия, который совсем обжился в доме и почти не стеснялся присутствующих. Он часто присутствовал на собраниях, иногда даже вставляя несколько слов в диалог. Но сегодня бородатый старец в белой, подвязанной аккуратной верёвкой длинной холщовой рубахе почему-то отсутствовал.
Последняя надежда избежать участи обрядиться в красную шубу и валенки растаяла… хотя надежда, и без того, была слабой: Харлампий, отчего-то, вовсе не считал Новый Год нехристианским праздником, (как и веселье во время поста, между прочим!). И Дед Мороз… мол, а что такого-то? Не какой-нибудь там нечистый дух, не злобный идол, алкающий жертв и нечестивого поклонения? Ведь нет? Нет! Приходит в дом… ну, и подумаешь, что красная шуба, достанем мы шубу, не купальник бикини, прости, Господи! Подарки дарит, детишек радует, а в жертвы требует всего-то стихов и загадок! Отец Василий вздохнул. Под таким соусом это дело, исполнять роль новогоднего Деда Мороза – придумки не то язычников, не то партийцев – выглядело не таким уж плохим. Справится. Спросить, кстати, а что это за бикини, от которого отца Харлампия так явственно перекосило?
