– Боже милосердный, – прошептал он. – Откуда они?
Понтифик сделал глоток воды.
– Возлюбленные дети мои! Вы пришли сегодня на эту залитую тёплом и солнцем площадь, чтобы понять, веруете ли вы в Отца нашего! – Его слова, многократно усиленные микрофоном, упали на головы пришедших. Он услышал нарастающий неясный гул и какие-то невнятные крики, словно истеричные женщины из далекого-далека кричали: «Nemen Mir!» (1). Папа перевёл дыхание и повернулся к присутствовавшему Йозефу Венделю, архиепископу Мюнхена:
– Откуда здесь столько детей? Кто их так одел? И что кричат их матери? – Среди кардиналов нарастало удивлённое молчание, недоумение понемногу перерастало в тревогу. А понтифик всё смотрел и смотрел широко раскрытыми глазами, как на площади появился огромный танк с белым крестообразным изображением мира и солнца, (языческий символ!), более известным под именем «свастика»… видел, как тяжкие железные гусеницы, со страшным хрустом, начинают давить эти хрупкие детские тела, такие костлявые. И крик, бесконечно долгий крик:
– Nit antloyfn! (2).
Папа пошатнулся и тихо осел на подставленные руки.
Поднялась суета, а он лежал на полу, с широко открытыми глазами, и на него сквозь железные зубья решётки камина смотрели дети. Маленькие дети, худые и босые, в одинаковых чёрно-белых костюмчиках, с синими цифрами на тонких руках…
Проблемы со здоровьем у Папы Пия XII начались внезапно, осенью 1954 года, во время проповеди. Какое-то время даже говорили, что он добровольно сложит с себя сан. У понтифика появились ужасающие слуховые и зрительные галлюцинации. Приглашённый из Швейцарии врач Пол Ниханс в своих воспоминаниях указывал на тяжелейшее состояние пациента. «Эти годы он страдал от ужасающих кошмаров. Леденящие кровь крики Пия XII можно было услышать во всех папских апартаментах», – писал он. Тогда же в печати появились фотографии, которыми, (не безвозмездно), поделился ещё один личный врач владыки христианского мира – Рикардо Галеацци-Лиси.
Окружение стало отмечать, как некогда властный и всесильный папа всё чаще закрывается в своих покоях. К нему допускались лишь помогающий в публикациях Роберт Лейбер и личный духовник Августин Беа. Бессменно находилась рядом его экономка и «пожизненная муза» Паскалина Лернет.
Уже перед смертью, действия понтифика стали открыто осуждать. По мнению конклава, он слишком резко принялся «приглашать молодежь во власть». В результате папского эксперимента, тридцативосьмилетний Карел Юзеф Войтыла, (позднее Папа Иоанн Павел II), стал епископом.
Спустя четыре года после описываемых событий, 9 октября 1958 года, в тёплый осенний день в своей летней резиденции Кастель Гандольфо, Папа Пий XII скончался от инфаркта миокарда. По мнению врача Гаспарини, святой отец был полностью истощён…
Но и после смерти Папу преследовали неприятности. Его сухое сморщенное тело, несмотря на бальзамирование и отсутствие жары, стало стремительно разлагаться. Оно распространяло вокруг себя такое невыносимое зловоние, что солдаты швейцарской гвардии падали в обморок, а прощание верующих резко прекратили.
Его похоронили в Ватиканских гротах в самой простой гробнице…
Интересен и ещё один совершенно непонятный факт. Известное всем привидение Старца – Хозяина Ватикана, которого все живущие и работающие в стенах папского государства называют не иначе, как Святой Пётр, всегда провожает понтификов в последний путь. Появился он и в этот раз.
В хрониках Ватикана эта полумифическая фигура упоминается постоянно. Как правило, в день похорон Святого Петра видят в рубище на фоне чёрного купола Бернини, в Соборе.
Но после похорон Пия XII его увидели в личных покоях Папы… привидение сидело за ломберным столиком в расшитом золотом камзоле и пило кофе из чашки понтифика… вместе с огромным чёрным котом!
В ноябре 1958 года в резиденции Кастель Гандольфо резко размножились большие пауки-крестовики. Вывести их, несмотря на предпринятые меры, не удалось. Резиденция была закрыта и пустует по наши дни…
—————————
1. (Возьмите меня!) (идиш).
2. (Нет спасения!) (идиш).
========== Глава 3. Дела сложные. Дела семейные Часть 15 ==========
Окрестив себя «предводителем», начальник Особого отдела, не пожалев своих ног, честно отработал экскурсоводом по Риму. Три дня, «сбив, (по выражению Василия Ивановича), все набойки», добросовестно оттаскал за собой «руссо туристо», вызывая улыбки на лицах пробегающих мимо граждан. Правда, иногда местные жители, заинтересованные то ли интересной подачей материала, то ли внешностью красивых «сеньорин», притормаживали и, даже предпринимали попытки послушать. Но «предводитель» эти попытки тут же пресекал, причем в довольно оригинальной форме…
— Sei fuori come un balcone! (1) – строго объяснял Ян особо интересующимся горожанам, тыча в делегацию пальцем. После такого пояснения, любопытствующие сразу отставали и бежали дальше, напоследок,не забыв восхититься:
– Cotto a puntino! (2)
А по вечерам, после ужина, компания дружно рассаживалась за стойкой бара в отеле и, медленно переваривая восхитительной свежести морепродукты, размышляла о событиях минувшего дня. События, под действием расслабляющих напитков, мелькали перед усталыми взглядами, превращаясь в яркие картинки, и, окутываясь в розовую дымку, устремлялись дальше, в никуда, в бесконечность.
В предпоследний вечер Борис, собравшись спать, медленно поднял голову от граппы и посмотрел на Яна. Тот хмыкнул и пожал протянутую ему руку, пожелав добрых снов. Бернагард как под гипнозом встал и, покинув холл, бездумно добрел до номера. Потом принял душ, переоделся и вышел, отправившись на поиски чего-то непонятного и неизвестного.
Что-то не до конца исполненное терзало и мучило его. Какая-то мысль, невыполненное обещание пыталось пробиться из глубин сознания и, не находя выхода, расплывалось по поверхности мозга обрывками воспоминаний. Он не успел повернуть за угол, как почувствовал тяжесть на плечах. Серый туман мазнул по щеке мягкой кошачьей лапой и поинтересовался:
– А ты куда?
– Не знаю.
– Пойдём вместе.
– А нам по пути?
– Конечно…
Они поблуждали по тёмному Риму и вышли к небольшой базилике.
– Базилика Святого Клемента, – прочитал табличку Борис.
– Пойдём, познакомимся, – зашелестел туман.
***
Помещение пребывало в той ночной таинственной дремоте, которая встречается только в храмах после окончания богослужения, когда верующие и неверующие в Единого покидают его стены. И остаются только несколько догорающих свечей… в своей парафиново-восковой основе они несут молитвенные просьбы о здравии. Горожане продолжают надеяться, хоть давно не верят в чудеса…
Вошедшего Бориса окутала тишина, и он, дойдя почти до середины зала, застыл в попытке воспроизвести молитву в этом удивительном месте.
Базилика Сан-Клименте поразила его своими фресками и мозаикой, нечёткими набросками, проступавшими из-под шевелящихся умирающих теней, рождённых гаснущими свечами. Он услышал журчание древней реки под полом и ощутил свежий ветер.
– Древний Храм Митры, – шевельнулся Олладий. – Оставь ему дар.
Повинуясь приказу, Кесслер снял с безымянного пальца кольцо, которое, боясь потерять, передала ему Елена Дмитриевна. «В нём кусочек кости нашего Харлампия, – пояснила она. – Мне очень велико, да и тяжёлое оно. Но Ян велел привезти в Рим. На! Он сказал, раз мне велико, то тебе в самый раз».
Потом Бернагард положил кольцо в какую-то нишу и, чётко повернувшись, строевым движением вышел на воздух.
… Утром Борис, как ни в чём ни бывало, спустился к завтраку. Он ничего не помнил. Попросил омлет. Взял с предложенной тарелки кусочек сыра. Заказал кофе. И его взгляд упал на тонкие девичьи руки, такие ухоженные, такие нежные и чуткие… любимая! Он давно признался в этом себе. Ему никогда не забыть, каким было на ощупь её мягкое тело, снятое с алтаря чёрной египетской богини Мафдет. А кошачья голова Мафдет, увенчанная короной из змеиных и скорпионьих хвостов, навсегда останется в его кошмарах. И знал, твёрдо и точно знал, что как бы он ни старался, какие бы изощрённые уловки ни предпринимал – Ксения не станет его, и ему никогда не удовлетворить её в любовном танце…
