Окинф взял в руки охотничий рог. Трубить он умел, может и не так хорошо, как некоторые, но сейчас это и ненужно. Главное, чтобы звук услышал Никита со своим отрядом, а он услышит. Сигнал «ко мне» и сразу «в атаку» – то, что надо. Из леса раздался ответный сигнал – «слышу».
Окниф обернулся к стоящим у него за спиной кметям. Смотрят на него, ждут команды.
– Ну что други, настала и наша очередь. Ты, ты, ты и ты – Окинф пальцем указывал на дружинников – бегите туда – он показал рукой на крайний дом – перехватите их, когда побегут, остальные – за мной. Кирилл, держись за моей спиной, высунешься вперед – сам тебя убью. За Господин Великий Новгород, за Святую Софию – вперед! – и первым побежал в сторону дома Силы.
Появление отряда Окинфа сразу произвело на разбойников именно то впечатление, на которое он рассчитывал. Однако, разбойник в шлеме и с мечом, (Окинф определил его как предводителя, он так и не спешился, восседая на своей серой кобыле) что-то прокричал остальным, в шлеме Окинф не смог разобрать, и они тут же повскакивали на лошадей. Возле атамана образовался отряд в десяток конников – похоже, это были самые лучшие, решительные и смелые бойцы в шайке. Атаман оценивал обстановку, оглядываясь вокруг. Он, видимо уже осознал, что попал в засаду, что нужно уходить и пытался определить куда, в какую сторону нужно прорываться. Окинф понял, что атаман, кем бы он не был, слышал не только его рог, но также слышал ответ отряда Никиты, и сейчас ждёт кто появится на опушке, после чего и примет решение.
Пешие разбойники уже начали разбегаться, в основном стремясь обратно, в ту сторону, откуда пришли. Некоторые уже миновали крайний дом в деревне, оказавшись между тёсовскими дружинниками и лесом. Навстречу им выскочили Творимир с Михеем, двое татей сразу завертелись на месте и Окинф понял, что Творимир начал пускать стрелы, остальные повернули назад, бросая оружие и поднимая руки.
Но атаман еще медлил. Он смотрел то на бегущего к нему Окинфа, видимо тоже безошибочно определил в нем старшего, то на опушку леса. На Окинфа – на опушку. На Окинфа – на опушку. На Окинфа… на опушку… Видимо, выдержка изменила предводителю, а может просто наконец принял какое-то свое решение. В сторону болот не прорваться, там Окинф с отрядом. В сторону реки не имеет смысла – прижмут к воде и перебьют все равно. В сторону Горы, откуда пришли уже тоже путь перекрыт. В сторону Тесова – там тоже кто-то есть, но кто – неизвестно. Значит – туда. И как только атаман двинулся в сторону Тесова из леса показался отряд Никиты – пять вооруженных всадников, тут же рассыпавшихся по полю лавой. Пять одоспешеных вооруженных воинов против десятка конных мужиков, вооруженных чем попало. Проскочить мимо отряда Никиты не получится, а столкнуться с ним в лоб – мгновенная гибель без малейшей надежды причинить дружинникам хоть какой-то вред.
Атаман сразу сообразил, что сейчас произойдет и медленно остановил лошадь. Остальные разбойники, не заметив этого, продолжили во весь опор скакать в сторону отряда Никиты, видимо, не понимая, чем грозит им столкновение, либо, надеясь увернуться и проскочить сквозь строй дружинников. Атаман медленно повернул голову в сторону Окинфа и также медленно развернул коня. Меч в его руке поднялся над головой, рот, обрамленный кудлатой светлой бородой, раскрылся и до Окинфа донесся утробный рев, не человека, а дикого зверя. Зверь понял, что обречен и желал продать свою жизнь как можно дороже. Лошадь с места перешла в галоп, набирая скорость.
Копье Окинф с собой не взял, лук тоже. Не захватил с собой даже сулиц15, так и оставшихся висеть, притороченными к седлу его коня. Да что там говорить, даже щит остался в лагере. Но и у атаковавшего его всадника не было копья, что значительно уравнивало шансы, тем более, что по тому как атаман сидел на лошади и потому как держал меч, Окинф понял, что перед ним не воин, не дружинник. Меч противника поднят над головой, неужели собирается рубить на скаку сверху? Или в последний миг собирается переложить меч и нанести удар, использую всю скорость лошади? В любом случае, лошадь придется калечить, иначе его не остановить и не достать. Лошадей Окинф любил и старался беречь их даже в бою. Но здесь не тот случай. Окинф оглянулся назад – Кирилл, как и сказано, стоит за его спиной в двух саженях, теребит в руках лук, стрела наложена на тетиву.
– Стреляй в лошадь.
Наблюдать что будет делать Кирилл времени уже не было – атаман приближался.
За спиной тренькнула тетива и стрела прошуршала возле уха. Одновременно с ней в воздухе мелькнули две сулицы, брошенные, видимо, тёсовскими кметями. Лошадь запнулась и на полном скаку грудью ударилась о землю. Атаман перелетел через ее голову, но успел сжаться в комок, поэтому сильно не ударился. К тому же и земля от постоянных дождей намокла и была мягкой, и он сразу сумел подняться. Шлем слетел с его головы, обнажив густую гриву светлых волос, голубые глаза обжигали дикой яростью. Меч он тоже выронил при падении, но тут же увидел и бросился к нему. Окинф понял, что не успеет перехватить его и не стал торопиться. Крикнул своим: «Я сам! Живым брать, если что!», крутанул свой меч кистью, разминая её, и не торопясь вразвалочку пошел навстречу своему противнику. Тот уже стоял на ногах, держа меч перед собой.
Окинф оценил его оружие – это был простой широкий и тяжелый меч новгородской работы. Видимо, отобрал у какого-то купца, может у того же Вихоря. Такие мечи уже давно в Новгороде перестали делать – в последнее время клинки стали немного длиннее, но тоньше и уже, а потому легче. В поединке, да и в бою такие намного удобнее.
Окинф остановился в полутора саженях от атамана. Посмотрел в обжигающие горячей ненавистью глаза.
– Бросишь оружие – проживешь подольше, Сипат.
Взгляд атамана вспыхнул такой ослепительной яростью, что казалось в небе полыхнула молния. С утробным рыком прыгнул в сторону Окинфа и с широкого размаха нанес удар. Сверху. Окинфу оказалось достаточно чуть преступить в сторону и концом своего клинка на встречном движении отвести клинок Сипата немного в сторону, а дальше…
Кисть атамана с пальцами, продолжающими сжимать меч, упала на траву, а сам Сипат расширенными от ужаса глазами смотрел на оставшуюся от его правой руки культю и хлещущую из нее кровь. Удар Окинфа был безупречен. Через мгновение второй удар по голове мечом плашмя свалил Сипата на землю.
Первым делом Окинф перетянул лежащему без движения Сипату его же поясным ремнем рану, чтобы остановить кровь. Он действительно хотел привести его в Новгород живым. Оглянулся на Кирилла, стоящего рядом. В руках у него все также был лук и наложенная на тетиву стрела.
– Спаси Бог, Кирилл Синкинич. Хороший выстрел.
По полю вокруг деревни дружинники уже добивали татей, человек пять взяли живьем. Из отряда Окинфа, похоже никто не пострадал. К нему подбежал Славко.
– Шило, что происходит? Кто это был?
– А вот они, видно, и были, те за кем мы сюда ехали. А что произошло я не больше твоего знаю. Ну, ничего сейчас порасспросим, глядишь и больше узнаем. Свяжите этому – кивнул он на Сипата – руки. Да тащите всех покойников к дому Силы. Сколько их?
– Не считали пока. Но не меньше трех десятков вместе с ранеными. Да сколь-то ещё живыми взяли.
– Сами все целы?
– Я цел, Пеша тоже.
– И то хорошо.
Окинф огляделся вокруг. Двое из отряда Никиты еще догоняли кого-то, оставшегося, прижимая его к краю болота. Но вот и он, поняв, что не уйдет, остановил коня, слез на землю и поднял руки. В деревне всё было уже закончено.
Подскакал на разгоряченном коне Никита.
– Вроде всё, старшой.
– Давай в лагерь, веди коней сюда. Теперь скрываться нечего, нужно быстро их логово проверить на Горе. Этого – Окинф кивнул на лежащего Сипата – возьми, сбрось у дома старосты – вот того, посередине.
Окинф наклонился к Сипату, осмотрел его еще раз. Да, приложил он его крепко. Кошель и нож в кожаном чехле, висевшие на поясе у Сипата, Окинф забрал себе – добычу после делить будем.
