– Грузи. Свяжите его там чем ни то, чтоб не убег. Резвый он. Скажи Силе, чтоб возы готовил, а сам со своими проскачи, осмотри окрестности, может не все тати на деревню пошли, или обоз у них мог быть какой. Да одного кого пошли, чтоб коней из лагеря в деревню перегнал. Я сейчас подойду.
Никита с Сипатом, бесчувственно висевшим поперек седла, ускакал.
Окинф подошел к убитой лошади, осмотрел седло и сбрую. Стрела с широким наконечником вошла ей в грудь почти по самое оперенье. Две сулицы тоже попали в грудь и нанесли глубокие раны. Несчастное животное умерло практически мгновенно. Лошадь было жалко. Ладно, тушу потом крестьяне приберут, а вот седло со стременами и сбрую надо было взять сейчас. Окинф кивнул одному из тёсовских кметей, тот понял. Шлем, слетевший с головы атамана при падении, и его меч уже подобрали. Окинф увидел, как один из ратников с любопытством рассматривает отрубленную им кисть Сипата.
– Дай-ка.
Ратник, имени которого Окинф не знал, передал ему отсеченную ладонь. Хороший удар – след ровный, чуть наискосок, обе кости срезаны гладко, как пилой.
– Хороший удар – повторил его мысли ратник, рассматривавший кисть – Покажешь, старшой?
– После – Окинф улыбнулся. Попросить показать какой-то боевой прием у дружинных было в порядке вещей, но только так и признают старшего. Сам он научился этому удару у одного из переяславских дружинников во время похода на Колывань с князем Ярославом, несколько лет назад.
Оглядев место стычки и убедившись, что всё, что надо, сделано, Окинф направился ко двору Силы.
Сам Сила в ходе стычки не пострадал и двор его тоже. Когда начался налет, Славко и Пеша, сидевшие до этого в избе, поняв, что происходит что-то не то, выскочили во двор и столкнулись с разбойниками. Встреча была неожиданной и для тех, и для других, но дружинники поняли, что к чему быстрее, и прежде, чем тати успели поднять оружие, Славко зарубил двоих, остальные близко подходить уже не решались, а когда услышали звук рога, бросились наутек. Пеша успел подстрелить еще двоих – одного наповал, второго задел не так удачно, но тоже, видно, был не жилец – кровь шла ртом. Раненых сажали спиной к забору. Пришедший в себя, уже крепко связанный Сипат тоже был уже там, когда подошел Окинф. Взгляд его снова сверкал лютой злобой, увидев подходящего к нему новгородского старшого, он злобно плюнул в его сторону и что-то неразборчиво пробормотал.
Окинф оглядел пленных. Живыми, и сравнительно целыми, в сознании, удалось взять семь человек. Выглядели они по-разному – одни смотрели строго перед собой, глаза других бегали туда-сюда, кто-то заискивающе пытался поймать взгляды дружинников.
Окинф решил не откладывать допрос, пока еще страх и ужас у пленных татей не рассеялся. Встав перед ними так, чтобы его было хорошо видно и слышно, он начал свою речь.
– Эй, вы, недобитые! Сейчас начну спрашивать. Кто будет молчать поотрубаю руки как вон этому, и повезу в Новгород на расправу родне тех, над кем вы по лесам галились. Легкой смерти тогда не ждите. Кто будет говорить, ежели выяснится, что крови на нем нет, отправлю на холопий торг. Кто больше всех расскажет – отпущу на все четыре стороны. Слово даю. Уговаривать долго не буду. Первый вопрос – кто такие и откуда? Ты! – Окинф указал рукой на одного с лихими разбойными глазами и кудлатой белесой гривой волос на голове, самого, по его мнению, твердого, державшегося лучше других – Отвечай.
Разбойник поднял насмешливые глаза, но промолчал.
– Давай его сюда. Руку. Руку! – Окинф проревел последнее слово так, что тать, подведенный к нему дружинниками, отшатнулся, судорожно пряча руки за спиной – он не был даже связан – Помогите ему – велел Окинф стоявшим рядом дружинникам, доставая из ножен меч.
Началась возня, татя повалили ничком на землю, один из дружинников наступил ему ногой на спину и вывернул вверх его правую руку. Короткий взмах мечом и тать завыл, катясь в грязи, политой его кровью, держась здоровой левой рукой за обрубок правой.
– Перетяни ее покрепче, свяжи и отправь к этому – он указал на Сипата – вместе поедут смерть лютую принимать. Теперь ты. Кто такой? Откуда?
– Пелко. С Варасти.
– Ижора?
– Вадякко.
– Водь16, значит. Как в тати попал?
– Чего?
– Как с этими связался?
Разбойник, которого, как оказалось звали Пелко, показал рукой на трупы, лежавшие вдоль забора. Он говорил, заметно коверкая новгородские звуки, с трудом подбирая слова на плохо знакомом ему языке новгородцев.
– Брат, Отсо там. Пайто сказал: «Хочешь жениться – иди добудь серебро.» Брат пошел. Я с ним.
– Пайто? Это кто ещё?
– В Варасти. Богатый человек. Дочь у него. За дочь, сказал, серебро надо.
– Ладно. Этого – он указал рукой на Пелко – отведите во двор. А я с остальными пока поговорю.
Когда Пелко, увели, Окинф обратился к оставшимся, не стесняясь присутствия Сипата, который яростно смотрел то на него, то на уже бывших своих товарищей, но пока молчал.
– Сейчас я пойду говорить с этим, он расскажет мне всё, что знает, и я его отпущу. Есть ещё, кто хочет домой вернуться?
Дело сдвинулось. После Пелко еще только один разбойник отказался назвать себя, остальные предпочли холопскую долю лютой смерти. Все они были некрещеная водь, или как они называли себя – «вадякко» из разных деревень. Окинф велел отвести их на двор к Силе и коротко допросил. Выяснилось в Водской земле Сипат появился в начале лета и за месяц сумел набрать на границе Водской и Ижорской земли в небольших деревеньках, расположенных в глухих болотах, куда и не всякий год новгородские даньщики добираются, с десяток мужиков. С этой ватагой они промышляли по лесам, нападая на отдельных путников, крестьян, купцов-одиночек. Сипат строго следил, чтобы жертв в живых не оставляли, бросая тела в болото или закапывая в лесу. На Водскую дорогу вышли пару недель назад, успели разграбить три купеческих обоза, последний – третьего дня (об этом в Новгород, видимо, еще вести не докатились). Лошадей Сипат, вместо того, чтобы прирезать, как это делал обычно, велел оставить. Давеча вечером со стороны Копорья по дороге подошла еще ватага, главарь которой – видимо, знакомый Сипата, которого звали Мика (как выяснил Окинф, Мика погиб в сегодняшнем бою), тоже конная и всего под рукой Сипата сложилось уже четыре десятка разбойников с десятью лошадями. Видимо, Мика принес Сипату какие-то вести, потому что Сипат объявил, что на следующий день, то есть сегодня, ватага снимается и по Ижорской дороге идет на полуночь, в Ижорскую землю. Сказал, что там сейчас весело. По пути хотел ограбить и сжечь Турковицы, а Тёсов обойти. Мика предлагал ночью напасть и на Тёсов, но Сипат отговорил.
Про самого Сипата удалось узнать немного. Видимо, сам он из суми или тавастов, но по-новгородски и по-водски говорит хорошо, только чудно немного, а больше про него никто ничего не знал. Вот разве что новгородцев, или венья, как их называли водь, сумь, емь и прочие местные народы, он люто за что-то ненавидел, так что не просто убивал, а всегда пытал лютыми пытками перед смертью.
Про товар, что ватага набрала на дороге в последнее время тоже толком никто сказать ничего не мог – товаром распоряжался сам Сипат. В последнем обозе, взятом разбойниками, было сырое железо и сукно, до того (это Окинф и так знал) – соль. Куда все это Сипат прятал, никто не знал. Никакие купцы в разбойничий лагерь не приезжали, вообще никого чужого в лагерь атаман и сам не приводил, и остальным приводить запрещал. Товар после пересчета куда-то увозил один или с Нурилой – своим помощником (тоже убит сегодня, это он ходил к Силе торговаться и это его зарубил Славко во дворе у Силы одним из первых), а потом через некоторое время привозил и раздавал серебро.
Серебра у разбойников тоже нашлось немало, пожалуй, жалование всего Окинфова десятка вместе и с самим Окинфом чуть не за полгода службы. Что с боя взято – то свято, серебро Окинф, когда все закончится, поделит между дружинниками, не забыв и тёсовских кметей, а вот товар, если удастся его найти, надлежал городу и за него с Окинфа будет спрос, когда вернется, и головой Сипата получится ли откупиться неясно. Трех берковцов соли и столько же сырого железа его голова точно не стоит. И хотя, отправляя его в Тёсов, боярин Вячеслав ничего не сказал ему про товар, озаботиться его поиском все равно стоило.
