Кирилл кивнул.

– Справа-то у него есть какая ни то? – спросил Окинф у Степана, когда они вместе вышли из избы, оставив Кирилла собираться в дорогу.

– Найдется. Моя-то бронь12 ему великовата ещё, так я ему кожаную справил. От стрел сгодится, а большего пока и не надо. Ты держи его при себе все-таки, а то мало ли чего…

– Вестимо…

В гридницу зашли, когда уже вся дружина поднялась и прибралась. Последние двое ратников из отряда Окинфа ещё с голыми телами плескались друг на друга возле бочки – и холод им не в холод, но увидев Окинфа и Степана немедленно скрылись в гриднице.

В путь выдвинулись ещё до полудня. Еду и корм для лошадей Окинф приказал увязать в торока13 и взять с собой, чтобы не раздражать местных в это голодное время требованием прокорма. Васко Бортник, с которым Окинф успел переговорить перед отъездом, согласился сопровождать отряд и вывести его на логово татей после того, как Окинф предложил ему немного серебра, из того, что получил через Гаврилу от тысяцкого в Новгороде. Правда, верхом он ехать отказался и до Турковиц решил добираться водой на своей узенькой лодке-долбленке, суля прибыть на место даже раньше Окинфа.

Сам Окинф несколько раз ездил по Водской дороге раньше, но в деревнях не останавливался, название «Турковицы» ему ничего не говорило. Впрочем, заблудиться здесь было негде – дорога так и шла вдоль правого берега Оредежа, петлявшего в широкой долине с одной стороны и непролазными болотами с другой. К тому же с ними в качестве проводника ехал Кирилл Синкинич, оказавшийся, в общем, вполне сносным стрелком (Окинф проверил его умение натягивать тетиву и целиться перед отправлением) и не менее сносным наездником – в седле сидел правильно, чуть откинувшись назад, видно было что мальчишка, вернее, уже отрок, проводит много времени верхом.

Дорогой разговаривали немного, Кирилл действительно не был болтуном и ехал, погрузившись в какие-то свои собственные мысли, а мысли самого Окинфа были заняты предстоящим делом.

Переменившийся ветер разогнал дождевые облака и иногда даже стало показываться солнце, но все равно до летнего тепла было еще очень далеко. Такая погода больше походила на конец сентября, чем на конец июля или начало августа.

Перед Турковицами Оредеж резко расширился, заполнив собой всю долину и превратившись, скорее в длинное озеро шириной не менее полутораста саженей14 – значит Турковицы, как помнил Окинф, уже близко.

Подтверждая его мысли, к нему подъехал Кирилл и сообщил:

– Верст пять до Турковиц осталось. А от них до Горы еще столько же.

– Турковицы же чуть поодаль от дороги? Не на самой?

– Да, дорога под горкой идет, а деревня повыше.

– А с Горы деревня видна?

– Так-то может и видна. Там далеко видать.

– Значит, тогда сделаем так. В саму деревню конно, строем входить не будем. Надо будет найти в лесу местечко, ну там, полянку и на ней стан устроить. Потом в деревню сходишь пешком, найдешь старосту, знаешь его?

– Знаю.

– Ну вот, с ним и поговори, приведи в наш стан.

Когда среди деревьев впереди показался просвет, Окинф приказал своему отряду остановиться и спешиться. Налево от дороги в сторону озера через каждые сто-двести саженей отходили небольшие тропинки, и когда посланные осмотреть их разведчики доложили, что одна из них приводит к достаточно просторной поляне почти на самом берегу реки, на которой без труда сможет разместиться их отряд, там и решено было остановиться.

Немного подумав, Окинф все-таки решил идти в деревню с Кириллом сам и отрядив двух кметей в сторожу – одного на дорогу, другого на берег реки – они вдвоем отправились пешком в деревню. От края леса до деревенской околицы было не больше пяти сотен саженей. Шлем, щит и оружие Окинф оставил в лагере, бронь из-под плаща была не видна, поэтому опознать в нем воина можно было только вблизи – по походке и осанке, Кирилл же вообще на воина был ещё не шибко похож. Даже если возможная сторожа на Горе разглядит, что кто-то вышел из леса и идет в Турковицы, что на расстоянии пяти верст само по себе непросто, углядеть в Окинфе какую-то опасность она вряд ли сможет. А вот конный отряд в два десятка воинов при оружии сторожа углядела бы, несомненно.

Во дворе дома старосты бегал большой серый пёс, который, заслышав, или учуяв рванулся в их сторону, но за околицу выбегать не стал. Стоял, оскалив зубы и грозно рычал. Окинф с Кириллом было замешкались, уж больно грозно выглядел пёс, но на шум появилась женщина, видимо жена хозяина, и отволокла собаку привязав ее к большой палке.

Староста, которого звали, как рассказал Окинфу Кирилл, красноречивым именем Сила, был дома – строгал что-то во дворе.

– Здравствуй, хозяин – громко проговорил Окинф, завидя степенного мужика, сидевшего на пеньке под навесом.

– Здравствуй, Сила – вежливо проговорил и Кирилл своим ломающимся голосом.

Сила поднял голову внимательно оглядел гостей, остановив на мгновение свой взгляд на Окинфе.

– Здравствуй, Кирилл. Здравствуй и ты, добрый человек.

– Сила, это Окинф Шило. Из Новгорода. С отрядом приехал ваших татей из логова выкуривать.

Сила еще раз взглянул на Окинфа.

– Видать, что воин. Где ж отряд-то твой?

– Здесь, недалеко.

– Почто ж в деревню не заехали?

– Шуму чтоб не наделать. Да и тебя в убыток не вводить, а то больно они у меня жрать горазды – улыбнулся Окинф.

– То верно. Жрать мы все горазды, было б что. Ты верно, спросить чего хотел, старшой?

– Хотел, хозяин. Как вы тут с татями уживаетесь? Не обижают вас?

– С татями? Это теми, что на Горе сейчас обосновались, тати-то?

– А у вас тут и другие есть?

– Можа и есть. Только я про то ничего не знаю. А то, может ты больше знаешь.

– Встречал их?

– Не, не встречал.

– А почем знаешь, что на Горе они?

– Так догадался.

– Что знаешь про них?

– А ничего. Мы на Гору-то не ходим. Дурное место.

– Так с чего ты решил, что тати на Горе?

– Это ты сказал, что тати. А я про то не знаю, по мне все люди.

– Сила, чего это с тобой? – вступил в разговор Кирилл – чего из тебя каждое слово как пень из земли тянуть надо?

– А ничего. Для вас-то, может и тати, а мне про них никто ничего не сказывал. Приходил давеча Васко с Тёсова, так сказал, что татей-душегубцев ищут.

– А до этого ты и не слыхал, что обозы купецкие на дороге разбили?

– Слыхал. Так то далеко. У Баньково.

– Десять верст тебе уж и далеко.

Сила промолчал.

– Ладно, Сила – снова вступил в разговор Окинф – давай так. Я тебе обещаю, что всё, что ты от них получил при тебе останется, забирать не буду. Если все, что про них знаешь расскажешь. Будешь юлить – обыск у тебя учиню. Найду чего пропавшее с обозов – пожалеешь. А когда татей поймаю, нарочно про тебя у них спрошу, узнаю, что помогал, глядишь и петли не минуешь у меня. Зла я тебе не желаю, а только тати те уже больно много народу погубили, да не просто погубили, а над живыми галились, кожу с людей как с волков спускали. Да ты и сам, смотрю, их боишься – вон, ослоп приготовил – Окинф кивнул на дубинку в руках у Силы – собаку днем спустил. Говори: приходили к тебе? Купил у них чего? Или продал?

Сила от слов Окинфа, особенно когда тот начал говорить об убитых и об издевательствах над ними, опустил голову, но молчал.

– Ты во Христа-то веруешь, Сила? Душегубы они, нелюди. А намерятся уходить, так и тебя не пожалеют.

– То-то и оно. Нас никто не жалеет.

Сила поднялся, сходил в дом и вынес оттуда холстину. Развернул. Окинф увидел две шкурки – соболь. Шкурки были хорошие, под Новгородом такого соболя не бывало, видимо били его далеко, не иначе, в Заволочье.

– Что взамен дал?

– Двух овец забил.