– Бастеры и гриква успешно… – вскочил один из соратников Калинина.

– Успешно! – перебил его Иванов Первый, – Успешно переняли культуру белых! Это никак не эволюция, а скорее мимикрия! Капля в море, если сравнивать с аморфной массой кафров, коллективное бессознательное которых пребывает даже не в каменном веке, а пожалуй, на уровне инфузорий!

– Надорвёмся! – поддержал его Марков.

– В настоящее время чернокожие не могут конкурировать с европейцами в естественных условиях, – проговорил Калинин, упрямо наклонив голову.

– Заметьте, это сказали вы! – выкрикнул Марков.

– А я поддерживаю Михаила Ивановича, – пошептавшись с лидером партии, встал Давид Абидор, заместитель "Фабианской[12] партии". Калинин приподнял было удивлённо брови при виде столь неожиданной поддержки, но почти тут же его удивление было развеяно.

– Мы поддерживаем, – встал Илья Решетников, возглавляющий фабианцев, и заложив большие пальцы за отворот пиджака, оглядел зал, – Постепенное, поступательное вовлечение кафров в орбиту европейской цивилизации снизит социальное напряжение и позволит консолидировать лучших из них в Русский Мир!

– Кафрский вопрос нужно решать немедля, а не откладывать его на десятилетия, как по сути предлагаете вы! – непримиримо рубанул Михаил Иванович.

– Для начала, – негромко сказал Дзержинский, и все замолкли, – предлагаю создать комиссию, которая рассмотрит вопрос в кратчайшие сроки, не затягивая. Нужно хотя бы вчерне понимать, о чём идёт речь, и куда нам двигаться дальше.

– Кто за? – спросил спикер, – Принято!

– Улыбаемся… – с натугой пыхтит Владимир Алексеевич, подпирая плечом длинную вагу[13] и пытаясь подпихнуть её поглубже под тяжёлый валун. Санька понизу, подбивает опорное брёвнышко кувалдой, стараясь никого не зацепить и самому не поскользнуться на глинистой грязи, оставшейся после недавнего дождя.

– …и машем, – сиплю я, вцепившись в свою жердину, и нависаю на ней всем своим невеликим весом. Строители, ведомые лучшими побуждениями и гигантоманией, подготовили нам Царь-валун многотонный. Перестарались… ф-фу… мать их ети!

– Давай… х-ха! – Коста вбивает вагу чуть поглубже в глину, и валун самую чуточку качнулся на краю котлована.

… вспышки…

… фотографируют нас, кажется, буквально все, у кого есть фотоаппарат, пусть даже и дрянненький. Съехались репортёры со всего Южно-Африканского Союза, любопытствующие и Бог весть, кто ещё.

Университет! Сотни вспышек, десятки художников с этюдниками и без. Событие!

– И р-раз… – командует Феликс, пружиня ногами и подпирая плечом длинную жердину.

– Навались, православные! – весело командует дядя Фима, подавая пример. Православные, давя смешки и щедро отсыпая ответные реплики, наваливаются…

… и валун, качнувшись, гулко падает на дно котлована. А следом, не удержавшись на стёсанном краю, я оскальзываюсь, и…

… извернувшись каким-то чудом, выхваченный вовремя руками дяди Гиляя, памятником самому себе седлаю краеугольный камень.

Вот эта фотография, со мной-памятником и смеющимися друзьями, и обошла все газеты. Удачные кадры.

Но это потом, а сейчас…

… Фира разбивает бутылку шампанского о валун, и закладка университета официально состоялась.

Вспышки, вспышки… ловлю себя на дурной ревности, но уж больна она хороша! Уезжал – девчоночка ещё, а приехал – барышня! Не взрослая ещё, далеко не… но уже сейчас вижу, что совсем не хуже Клео де Мерод[14]! Лучше, чорт побери!

– … господа, господа… не толкайтесь! Месье Мартен… пропустите человека!

К чести собравшихся, нет ссор и попыток как-то протолкнуться вперёд, "бремя белого человека" в Африке воспринимается совершенно иначе. География этих мест странным образом влияет на мозжечок, подкорку или иные части европейского мозга. Стоит распоследнему трущобному оборванцу ступить на красноватую землю Африки, как начинается преображение в гордого кабальеро времён Конкисты.

Многоголосица на десятке языков, включая английский и идиш, создаются сотни групповых фотографий перед краеугольным камнем первого в Африке университета[15]. Все, мало-мальски причастные и вовсе непричастные, но…

… если Луис Бота хочет попасть на первые полосы вместе с нами, то глупо отказывать президенту ЮАС в этом невинном желании. Все всё понимают, но формально вот так вот. Улыбаемся и машем!

Отношения между кантонами и собственно бурскими республиками непростые. Сразу после войны всколыхнулся африканерский национализм, желание обособиться и заморочки людей, привыкших считать всю Африку – своей.

Чем дальше, тем больше среди африканеров разговоров о "глухом нейтралитете" в случае войны. Глупо… или всё же нет? Какие там подводные течения в Большой Политике, Бог весть.

… но об этом потом. А сейчас, прервав неуместные размышления, выдёргиваю из толпы Самуила и Товию для группового фото. Потом земляков…

… какие ни есть, а родня. Мне – несложно постоять несколько лишних минуток, а им – не просто память, а козырный документ, который в некоторых случаях весомей иные удостоверений.

– Лыбисся, как дурак, – пхается Санька локтём.

– Ну… – только плечами пожимаю, – и чорт с ним!

Хоть как, хоть не как… а лёгко на душеньке так, что и словами не передать! Сильно ещё не всё, чего в жизни хотел достигнуть, но вот…

… стоит краеугольный камень. Есть строительная документация, деньги… всё есть!

"– Панкратовский университет" – шепчу одними губами. Почему-то немножечко неловко… а с другой стороны, а как иначе-то?! Стэнфорд, Гарвард… Третьяковская галерея, наконец! Чем я хуже-то?!

Поначалу хотел назвать "Георгиевским" – вроде как не напрямую, а в честь святого. Дядя Гиляй с Феликсом переубедили. Дескать, мощный политический жест с посылом всем слоям населения.

И если честно…

… я не слишком сопротивлялся. Чем я хуже…

– Иди, – подтолкнул меня Владимир Алексеевич, – пора говорить речь!

Забежав на невысокую трибуну, некоторое время молчал, глядя на волнующееся людское море. Сколько их… тысячи? Десятки тысяч? Не знаю уж, как меня услышат те, кто с краю стоит…

Наконец поднял руку, прося тишины. Не сразу, но волнение смолкло и тысячи людей устремили свои взоры на меня. Вдох…

– Свободные люди на свободной земле! К вам обращаюсь я, друзья мои! Всё мы знаем цену свободе, потому что взяли её – в бою! Отстояв свободу здесь и сейчас, мы готовы драться и дальше, защищая свои дома, свою землю и отныне и навсегда – свою страну!

Короткая пауза…

– Здесь и сейчас мы строим наш общий дом – на века. Строим, не отставляя далеко оружие, и если понадобится, пойдём защищать наши дома, нашу страну – от любого врага, кто бы он ни был!

– Я знаю! – обвожу глазами толпу так, что каждому почти кажется, что смотрю я – лично на него. В упор. Глаза в глаза, – Каждый из нас выполнит свой долг, и если надо – до самого конца, даже ценой собственной жизни. Потому что за спиной – дети и жёны! Это и есть Родина!

Снова пауза, дабы прониклись и осознали.

– Вы, ваши родные и друзья, ваши дома, и отныне и навсегда – земля. Ваша! Земля и воля – за это можно воевать, и если понадобиться, то и со всем миром!

Пережидаю гул толпы, и снова поднимаю руку, требуя тишины.

– Я полностью уверен в вашем мужестве и готовности умереть за свободу! Но я хочу, что вы… все вы – жили! Если все выполнят свой долг[16], если ничто не будет забыто, и если будут приняты наилучшие меры, как это делается сейчас, вам не придётся умирать!

– Выполняя свою долг до конца и делая всё для защиты нашего дома, мы переживём любые бури! Я знаю, что вы умеете работать до кровавых мозолей и сорванных спин! А сейчас я прошу… нет, требую! Требую от вас, чтобы вы с таким же усердием – учились!