Толпа загудела, начались было обсуждения…

… и снова рука требовательно взлетает вверх, призывая к молчанию.

– Учиться, учиться и ещё раз учиться[17]! Учиться надлежащим образом – военному делу и грамоте, наукам и языкам! И не лениться, пребывая в праздности и чванстве!

– И… – делаю несколько шагов вперёд и чуть наклоняюсь, создавая более доверительную атмосферу, – я прошу вас отнестись к учёбе, как к военной операции. Забудьте слово "Я!", отныне и навсегда есть "Мы"!

– Ваши личные успехи – ничто! Если сосед, состоящий в одном коммандо с вами, не умеет стрелять, если не умеет читать карту и перевязать раненого товарища – погибнет не только он, но и вы! Всё коммандо!

Выдох… такие аналогии понятны большинству собравшихся.

– Один в поле не воин, вы знаете это! Вместе мы преодолеем любые невзгоды, как уже преодолели войну! Так неужели не одолеем неграмотность?! Мы, сумевшие отбиться от Британской Империи?!

И тут же, не давая возможности задуматься…

– Хотим ли мы, что наше обретённое отечество утеряло свою независимость[18]? Нет! Но если мы действительно не хотим этого, то необходимо в кратчайший срок ликвидировать его отсталость! Мы отстали от передовых стран на пятьдесят-сто лет, и нужно пробежать это расстояние за несколько лет! Либо мы сделаем это, либо нас сомнут.

– Сегодня вы вырубаете заросли на плантациях, строите железные дороги и заводы, а уже завтра должны быть готовы сесть на механическую жатку, занять место машиниста и встать у станка! Либо гибель нашего государства, либо догнать передовые страны и перегнать их экономически[19]!

– Учиться, учиться и ещё раз учиться! – повторяю я, – Учиться надлежащим образом, овладевая новыми знаниями на пользу себе и Родине!

С трибуны я сошёл на подгибающихся ногах, отчаянно надеясь, что никто не видит моего состояния.

– Экий ты бледненький, чуть не с прозеленью, – озабоченно сказал дядя Фима, закопавшись в кармане, – куда я его…

– На! – Товия пхнул мне под нос уже открытую фляжку, – хлебни!

– С ума сошёл!? – возмутился Бляйшман, обжигая его взглядом, – Ещё вырвет на нервах!

– А…

– Б… – передразнил дядя Фима, сунув мне кусок коры, – пожуй-ка! Йохимбе, хорошая штука!

Морщась от неприятного вкуса, старательно изображаю козла, слушая выступающих. Наши, африканеры, жиды, французы и Бог весть, кто ещё.

По-русски говорят, на африкаанс… благо, его с пятого на десятое все понимают. Франки и германцы с переводчиками, и порой смешно выходит…

" – Хорошая кора, надо будет у дяди Фимы поинтересоваться, да глядишь, в партнёрство войти!"

… особенно когда сперва с надрывом толкает речь оратор, рубя воздух жестами, а вслед за ним, а то и перебивая – переводчик. Кажется, что они друг с дружкой на трибуне дебаты затеяли… х-хе!

– Силён! – подошедший дядя Гиляй, пряча фляжку во внутренний карман, хлопнул меня по плечу, обдав запахом арманьяка, – А я тут, до речи ещё твоей, в толпе прошёлся… вы знали, што в Кантонах просто Новгородов и с разными приставками почти два десятка?

– Эко… – удивился я, сплёвывая вязкую горьковатую слюну на вытоптанную до корней траву, – так-то слышал, што не один, но штоб столько?

– Антон Палыч, Антон Палыч! – извинившись перед дядей Гиляем одними глазами, пробиваюсь через редкую толпу к именитому писателю. Интересности от Владимира Алексеевича я и потом успею – благо, живём все по соседству. А вот Чехова ловить нужно, а то опять в вельд сорвётся!

Одни только рассказы да повести в газетах появляются, а это хоть и…

… интересно, но не хватает живого общения с человеком, да и планы на него – ого-го!

– Егор Кузьмич, – он пожал мне руку и снова переложил тросточку в правую.

– Ну мы договаривались, Антон Палыч… – мне становится неудобно, – просто Егор!

– Э, нет! – Чехов весел, бодр, слегка нетрезв, бронзов от загара и жизни в саванне, – Только не сегодня! Сегодня ты Егор Кузьмич, и никак иначе!

– А знаешь… – сменил он тему разговора, – помог ведь твой совет! Отживел, как в народе говорят!

– Ой, как здорово! – искрюсь радостью и улыбкой, – Слу-ушай… Антон Палыч, а у меня ведь на тебя большие планы!

– Университет? – он тросточкой приподнял шляпу и изогнул весело бровь, не обидно посмеиваясь над моим щенячьим энтузиазмом.

– Как ты… а, ну да! Хм… кафедра русской литературы, а?! И всё… – выделяю голосом, – вот прямо всё по своему разумению устроить можешь!

– Хм… – Чехов задумчиво качнулся на носках, и констатировал не без нотки сожаления в голосе, – не выйдет. Образование у меня не профильное…

– Это как раз ерунда! – хватаю его за руку, готовый уговаривать, ибо Чехов… ну Чехов же! Если не он, то кто?!

– … да и сыровато в Кантонах для меня. Боюсь, как бы ухудшение не началась.

– А… ну да, тогда лучше не надо! – сникаю я, и тут же нахожу плюсы, – Ну и так хорошо! Жив, относительно здоров… это ж сколько ещё написать успеешь!

– И это тоже… – Чехов выцепил глазами очаровательную женщину лет тридцати, продефилировавшую в нескольких метрах от нас, и…

… глазками в Антон Палыча, как из корабельных орудий главного калибра!

– Да иди уже, – смеюсь, – и это тоже, да! Успеешь! Теперь – всё успеешь!

Хмыкнув, отсалютовав мысленно Чехову, и порадовался, что сценическая оратория уже закончилась, и не нужно снова подниматься, представляя очередного оратора. И…

… забавно, но только сейчас обратил внимание, что не было никаких пригласительных и фэйс-контроля, а сегрегация – вот она!

Те, которые "право имеют", на пятачке вокруг сцены, прочие – в отдалении. Само так получилось, вот ей-ей! Нет никакого разделения на "чистую" и "нечистую" публику, а поди ж ты… безо всяких городовых поделились.

– Егор Кузьмич! Егор Кузьмич! – окликнул меня кто-то запыхавшийся.

– Александр Никитич! Вальцуев, верно? – жму руку студенту.

– Вы… помните? – вид ошарашенный и взъерошенный, как у не ко времени разбуженного филина. Луп-луп глазами… и голову набок, давно не стриженную.

– До старческой деменции далеко, – искренне удивляюсь вопросу.

– А… ну да, – он справляется с волнением, – мы с товарищами…

Судорожное движение подбородком куда-то в сторону, не отпуская моей руки.

– … попали под каток репрессивного аппарата, и… вот, волчий билет, и…

– Ага, ага… и много вас? – оглядывая подтянувшихся товарищей, изрядно потрёпанных и выглядящих неважнецки.

– Пятеро, – он зачем-то оглядывается на друзей, отпуская наконец мою руку, – а вообще двадцать два человека бывших студентов прибыло.

– Только, – смущается Александр Никитич, – не могу ручаться за всех. Полагаю, не все наши товарищи готовы… хм, вновь стать студентами.

– Не страшно, – смахиваю его смущение улыбкой, – нам образованные люди край как нужны! А учиться можно будет и без отрыва от работы! Вам есть где остановиться?

Остановиться было негде, равно как и не на что…

– Не страшно! Остановитесь у меня…

– Право слово, Егор Кузьмич… – начал было Вальцуев.

– Не стесните, – перебил я, – и да – вполне удобно! Пустующих комнат у меня полно, еда здесь дёшева необыкновенно, так што в тягость не будете! Заодно и расскажете новости московские.

– Вы, кажется, по части естественных наук, – перескакиваю с темы, сбивая неуместное смущение, – так?

– Биолог… то есть, будущий биолог! – спохватывается Александр Никитич, поправляя пенсне.

– Замечательно! А ваши товарищи? Ах, почвовед… чудесно, чудесно! И химик?

Всячески обнадёжив и обласкав их, отправил к столам подкрепиться, сам же решил найти к Житкова с Корнейчуковым, похвастаться новым приобретением. Волчий билет…