Когда палатка была исследована вдоль и поперёк, он сел напротив меня, снова смотря этим своим пристальным холодным взглядом. Вспоминая сейчас голубые глаза своего отца, в которых всегда в независимости от обстоятельств непостижимым образом горел тёплый огонёк, я с удивлением осознавала, что этот цвет может выражать и другое — эти зачатки безумия могли бы испугать меня до дрожи, если бы я не отдавала себе отчёт, что встретить других людей здесь, в условиях краха всего привычного и безопасного, невозможно.

Я подумала, пришёл ли этот человек ко мне один или с группой. Его испуг, когда он схватил мою руку, говорил скорее о первом. Но не мог же он всё это время выживать в одиночку?

Когда во мне возник этот странный порыв, я не стала противиться, только медленно подняла руку, показывая тыльную сторону ладони, и накрыла ею его, мягко поглаживая и улыбаясь.

— Знаю, что доверие заслуживают годами, — шёпотом начала я. — Но обещаю, что постараюсь не предавать твоё. Ты не один, так что смирись с этой мыслью и запомни одно…

Я медленно наклонилась к нему, томно и тихо говоря:

— Никогда, нет… Никогда-никогда…

Продолжила я уже со всем возмущением, что за короткий срок накопилось в душе.

— Никогда не трогай моё бельё без разрешения!

Возможно, ему не понравилась моя претензия, а может, на него как-то не так подействовал громкий голос на контрасте, но мою руку весьма не нежно сдавили, и он поспешил захватить в плен и вторую, то ли с раздражением, то ли с разочарованием смотря на меня.

— Это была шутка! — поспешила весело воскликнуть я, хотя никакого веселья не испытывала и в помине. — Трогай сколько хочется, я не запрещаю!

— Твоё имя, — требовательно сказал он.

— А… А-а-а! — сымитировала я свою заминку за понимающий возглас — говорить этому человеку настоящее имя я вдруг посчитала опасным. — Ты разве не слышал? Несравненная Рейчел Поллак, но ты можешь звать меня Рей!

«Как угодно зови, только не трогай, Боже мой, не трогай меня, » — взмолилась я, костеря себя последними словами за свою «гениальную» идею найти выживших людей.

— Как ты выжила? — сказал он, надавливая на запястья.

— Это что, допрос? — нервно спросила я, оглядываясь и чувствуя, как спешно крутятся шестерёнки в уме, пытаясь придумать, как выбраться из щекотливой ситуации.

— Нет, но превратится в него, если ты сейчас же не ответишь, — отрезал этот псих, следя за каждым моим движением.

— Тебе не кажется, что на первой встрече узнают друг о друге что-то другое? Например, какой твой любимый цве-е-е… — из горла вырвался сип, когда его рука, не церемонясь, перекрыла мне кислород. Стоило ей исчезнуть, как я продолжила хрипло тараторить. — Ладно-ладно, я скажу! Скажу!

Прочистив горло, я внимательно посмотрела на губную помаду, мирно лежащую за сумасшедшим мужиком, который, не подозревая о её свойствах, небрежно отбросил её в сторону, когда рылся в моих вещах. В голове за секунду созрело подобие плана, и я, пока этот псих не начал меня душить, начала медленно говорить придуманную историю, делая вид, что мне очень тяжело и волнительно подбирать слова.

— Я выжила… Выжила лишь благодаря отцу, — вживаясь в новую роль, тихо сказала я, поднимая взгляд. — Моя семья была очень богатой, а отец… Отец был серьёзно болен, и мы смогли бы вылечить что угодно, — любую заразу! — если бы его диагнозом не была шизофрения… Хотя сейчас я думаю — может, он был пророком? Не душевно больным, а наделённым даром видеть нечто недоступное? Он всегда твердил мне, что человечество вскоре должна постигнуть трагедия, а выжить смогут лишь единицы. Он говорил мне об это с восьми лет, и был так убедителен, что я… Я!..

Я показательно всхлипнула, стирая побежавшую по щеке солёную дорожку. Смотря на стену палатки и понимая, что из-за большой работы мысли у меня присутствует «погружённый в воспоминания» отсутствующий взгляд, я пыталась придумать, как его обезвредить и не потерять нить разговора.

— Это всё произошло, когда мне было пятнадцать… — многозначительно начала я, до побеления сжав пальцы на покрывале. — Он пришёл домой и вёл себя страннее, чем обычно… Громко хохотал, кричал что-то несуразное и твердил, что видел Бога. Он выгнал служащих из дома и позвал меня в свой кабинет. Когда я вошла, то увидела жуткий беспорядок — все вещи валялись на полу, на котором были начерчены странные символы… Но в центре!.. В центре лежал странный предмет… Это был маленький камень, который переливался разными цветами. Отец сказал, что это моё спасение, и оно может сработать лишь раз. Я… Я так испугалась! Никогда ещё не видела на его лице такую сумасшедшую улыбку. Он прошептал что-то на незнакомом мне языке и сказал странные слова…

Я нахмурила брови, сделав вид, что нахожусь в замешательстве.

— Что?.. Что за слова? — не вытерпел он, жадно смотря на меня.

«И правда, Саша, что? Что, чёрт подери, ты несёшь?» — пронеслось в голове.

— «Когда придёт время, отдай его особенному, и вы сможете изменить мир, » — растерянным шёпотом поведала я. — Что за особенный? И как с помощью камешка мы сможем изменить мир? Я думала очень долго над этими словами, но так ни к чему не пришла… Но чёрт!.. Когда я взяла камень в руки, то оказалась посреди полуразрушенной улицы совершенна одна. Вокруг царило запустение, и не было никого, кто смог бы мне помочь. Далеко не сразу я поняла, что я осталась совершенно одна… Одна в целом чёртовом мире!

Смахнув злые слёзы, я посмотрела на реакцию мужчины — на его лице читалось то сомнение, то робкая надежда. И я поняла: надо дожимать.

— Я сохранила тот странный камень, — продолжила хрипло я, с благоговейным трепетом и надеждой смотря на собеседника. — Возможно, что ты… Ты и есть тот особенный? Не знаю! Но прошу… Прошу тебя, хотя бы попытайся сделать с ним хоть что-то. Может, мы сможем вернуться домой?..

Я твердила, словно в бреду, растерянно смотря по сторонам. Легшая на моё плечо рука стала полной неожиданностью — я вздрогнула и с вопросом посмотрела на горящие лёгким безумием глаза.

— Где он? — решительно спросил он.

— Я хранила его в тюбике от помады… Кажется, он должен быть где-то здесь! — воодушевлённо ответила я дрожащим голосом, отвернувшись и сделав вид, что стираю слёзы.

Мужчина аккуратно взял в руку тюбик, посмотрел на меня и, увидев, как я в молящем и отчаянном жесте приложила крестик к губам, вероятно, окончательно мне поверил. Щелчок открывшегося колпачка, невнятный вскрик и звук падающего тела прозвучали для меня, как самая прекрасная музыка. Когда его тело перестали охватывать судороги, я ехидно и тихо рассмеялась, чувствуя просто невероятное облегчение от того, что моя жизнь теперь вне опасности.

Когда из горла вырвался хрюк, я поняла, что надо успокоиться. Глубоко вздохнув и стерев выступившие от смеха слёзы, я вальяжно подошла к валяющемуся телу. Наткнувшись на злой взгляд, я хрюкнула повторно.

— А ты крепкий орешек, — хмыкнула я. — Что, гондон, не ожидал?

Он с большим усердием начал пытаться пошевелить телом, и мне показалось, что, если бы его не удерживали путы, он бы закончил начатое, придушив меня голыми руками. Кстати, об удушении — я потрогала шею и нащупала довольно неплохой синяк, зло подумав, что этот хрен определённо за это заплатит.

— Полегче, ковбой, — сказала я, когда его снова ударило током за излишнюю активность, и вынула помаду-флешку из рук. Приспособить ловушку от хитрых и предприимчивых коллег на неё определённо было отличнейшей идеей. — Твои попытки ни к чему не приведут… Хотя ты меня очень веселишь, дрыгаясь, как сосиска. Так и быть — продолжай!

Он зло что-то промычал, и я, присев рядом с ним на корточки, демонстративно приложила руку к уху.

— Что-что говоришь? Хочешь, чтобы я раздела тебя догола, оставив связанным на улице? У-у-у, не думала, что остались люди, которых возбуждает связывание и голодные волки. Но если ты сейчас же не захлопнешь рот, я исполню твоё желание. Смекаешь?

Мычать - скорее рычать - он перестал, а гипнотизировать меня многообещающе — нет, и я всерьёз подумала, а не прибить его ли к чёрту прямо сейчас.