— Обещаю, — выдавил он под моим давлением.

— Не так, — упёрлась я.

Он закатил глаза, но всё же произнёс:

— Обещаю, что стану самым счастливым, — сказал он таким занудным и скептичным тоном, будто бы обещал маме убраться в доме в её отсутствие.

Тем не менее меня это устроило, и я, обняв этого идиота, прошептала: «Спасибо», слыша, как он с мягким хмыком прижимает меня в ответ.

***

В голове будто стучали сотни маленьких молоточков, и я, недовольно скривившись, открыла глаза, смотря, как мутная картинка постепенно приобретает очертания. Приняв полусидячее положение, я сонно осмотрелась и поняла, что каким-то образом оказалась в комнате Пятого.

Конечно, это была не наша первая ночёвка, но всё же за своё личное пространство ночью я ратовала люто и, даже если мне снились кошмары, никогда не приходила к Пятому «на огонёк», предпочитая считать воображаемых овечек или «проматывать» в голове любимые фильмы. Сон казался мне чем-то очень личным, потому спать рядом с человеком, который не входит в категорию «семья, вынужденная терпеть тебя любой, расслабься», было для меня неправильным и немножко смущающим.

Я смачно зевнула, потянувшись, и, откинув одеяло, села на кровати, тут же замечая бутылку с водой и опустошая её одним махом. Сразу стало легче, головная боль ослабла, и я смогла спокойно вдохнуть и задать себе вопрос — а что, собственно, я тут делаю?

Способность завредничала, в голове появились неясные обрывки, и я поняла, что вчера перебрала с алкоголем. Воспоминание, в котором я, что-то невнятно говоря, снимаю с себя платье, заставило в изумлении распахнуть глаза и уставиться на свой внешний вид.

— Оу-у, — протянула я, сняв с языка крепкое словцо. — Надеюсь, я вчера возомнила, что являюсь моделью и потому мне просто необходимо ходить в одном белье.

Завернувшись в плед, я поджала под себя ноги и с волнением протараторила:

— Да нет… Ну, нет. Нет-нет-нет! Всё не может быть так плохо, как я себе напредставляла. Я отлично себя контролирую, у меня хорошо развит здравый смысл, и я… И я!.. Да кому я вру?!

Я завыла, упав на подушку, и направила все силы на способность, которая направила мне волну головной боли. Впрочем, мне так сильно хотелось развеять худшие предположения, что я с трудом смогла выцепить из мешанины образов самый пугающий.

***

— Поднимайся, поднимайся скорее! — хохотала я с третьего этажа. — Что, без своей способности не справишься и с лёгким подъёмом?

Я безбожно преуменьшала — лёгким подъёмом эту дорогу смерти из каменных глыб, норовящих выскользнуть у тебя из-под ног, мог назвать либо чокнутый, либо в зюзю пьяный человек, к которым я, конечно, себя не относила, несмотря на внушающее количество выпитого спиртного.

— Не завидуй! — крикнул он мне, осторожно поднимаясь. — Я же не виноват, что твоё чувство самосохранения атрофировано.

— У кого-то чувство самосохранения, а у кого-то чувство юмора, — захихикала многозначительно я. — Никто не идеален!

— Говори за себя, — хмыкнул он, приземляясь возле меня. — И ради этого мы тащились полчаса?

— Двадцать восемь минут, — поправила я, для весомости подняв указательный палец. — Хочешь сказать, что здешний вид недостоин обложки самого крутого журнала о природе?

— О природе, — протянул скептично он, придирчиво оглядываясь.

— Самого крутого журнала о победе природы над человеческой цире… цили…

— Цивилизацией, — любезно поправил он, одной интонацией передавая всю свою насмешку. Впрочем, меня это даже не взбесило — с таким градусом в крови я ощущала себя в одном лице Буддой и дядей, готовым на спор пройтись по улице в женском купальнике.

— Именно! — весело кивнула я. — А ещё здесь классный закат!

— Солнце зашло за горизонт два часа назад.

— Да, но согласись, что посмотреть на это здесь было бы классно!

Он закатил глаза.

— Ты говорила, что мы идём сюда не просто так.

Я попыталась придать лицу загадочный вид, но икота всё испортила.

— Дай попить…

— Мы взяли только вино.

— А я разве говорила про воду?

Я снова икнула, что явно повысило настроение Пятого, раз он так издевательски улыбался.

— Пожалуй, на сегодня тебе хватит, — наконец сказал он.

— Но Пя-я-ять, — протянула жалостливо я, строя ему глазки, за что непременно дала бы себе по лицу, будь я чуть более трезвее.

— А ты уговори меня, — хмыкнул вдруг он.

Я ненадолго встала в ступор, обдумывая варианты.

«Что может помочь уговорить мужчину уступить?» — промелькнул в голове проблемный вопрос, и я сразу вспомнила, что отец уступал матери в принципиально важных для него вопросах лишь в нескольких случаях: когда слишком уставал, чтобы спорить и доказывать свою правоту, когда обнаруживал рядом любимый мамин пирог с патокой и когда получал лёгкий поцелуй и многозначительную улыбку (признаться, свидетелем этого я была лишь один раз). Первые два варианта к данной ситуации никак не подходили, и я, недолго думая, решила, что поцелуй — именно то, что мне нужно.

Губы сами собой растянула кокетливая — по крайне мере, мне так казалось — улыбка, в голове за секунду промелькнули просмотренные мною фильмы, в которых парочка трепетно соединяла губы в поцелуе.

«Он может сбежать!» — почему-то решила я.

Алкоголь явно овладел моим телом, потому что такое я явно творить не могла. Со всей силы толкнув его и дождавшись, когда он, рвано выдохнув, окажется на земле, я непринуждённо села на него и, оттолкнув мешающуюся установку, потянулась к его лицу, чтобы через секунду с вскриком отпрянуть.

Мы одновременно повернули голову в сторону — небо прорезали разноцветные вспышки. Вероятно, я задела ногой кнопку, запускающую салют.

Зрелище, что сказать, было невероятно красивым, но я явно была не в состоянии его оценить. Навалилось какое-то жуткое разочарование, как будто я только получила билет в счастливую жизнь, и кто-то нещадно его разорвал, оставив меня смотреть на его остатки. Вспомнив, что похожая ситуация уже происходила, мне показалось, что меня, пытающуюся соединить клочки билета, ещё и окатила водой из лужи проезжающая мимо машина.

— Да к чёрту! — вспыхнула я и, взяв его лицо в ладони, тут же прижалась к его губам.

Опыт поцелуев был у меня не особо велик, но либо алкоголь, либо долгая изоляция повлияли на меня так, что целовалась я как в последний раз. Это было отчаянно, требовательно и как-то зло — я с упоением выплёскивала все накопившиеся эмоции на ошалевшего Пятого, который явно был на другой волне и старался быть осторожным и нежным.

Совсем скоро его настрой передался и мне, и я перестала припадать к его губам, как уставший путник к струе воды. Голову постепенно заполнял туман, и в купе с алкоголем это давало удвоенный эффект — попади я в подсознание в этот момент, то ощутила бы себя Ёжиком в тумане, который ищет не Медвежонка, а свой здравый смысл.

Нервные окончания на пальцах рук стали восприимчивее в несколько раз, когда я оглаживала лицо Пятого, а волосы приятно оттягивала его рука, запутавшаяся в рыжих прядях, вторая же, видимо, не могла определиться, что ей интересней — поглаживать мою щеку или считать позвонки. С каждым мгновеньем становилось легче, теплее и воздушней, прекращать не приходило и в голову. Всё отходило на второй план, и я чувствовала себя если не невероятно счастливой, то приятно удивлённой точно.

Отстранилась я, когда губы саднили, а шея ужасно затекла. Посмотрев внимательно на лихорадочно блестящие глаза Пятого, мои губы медленно растянулись в улыбке, которую отзеркалил Пятый. Наклонившись к нему, я ещё раз его нежно поцеловала, а потом решила устроиться поудобней и уместила свою голову на его плече.

Чужие руки крепче прижали меня к себе, и я благодарно кивнула — говорить не хотелось.

И единственной сожалеющей мыслью, набатом звенящей в моей голове, было: «Четыре часа. Четыре часа восстанавливала хренов салют!»

Комментарий к Глава 16. Идеальный план и неидеальное исполнение