Чертыхнувшись, я яростно перечеркнула два листа, заполненных мелким убористым подчерком, и, взяв новый, начала заново перерешивать расчёты. Когда я добралась до знаменателя, в котором неизвестных переменных было больше, чем звёзд на небе, меня вывел из транса глухой звук удара ладоней по столу.

— Да что ты, чёрт подери, творишь?! — яростно выкрикнула я, сбитая с мысли и без того выведенная из себя неудачами на теоретическом фронте.

— Спасаю тебя, — невозмутимо ответил он, забирая у меня из-под носа листы с расчётами. — От голодной смерти и зарастания мхом. Ты следишь за сменой дня и ночи?

— Разумеется, — рассеянно ответила я, еле успев ухватить нужные бумаги.

— И сколько ты не выходишь на улицу? — намекающе спросил он, ухмыльнувшись и выжидательно приподняв брови.

Я неприятно улыбнулась — ненавижу, когда у него появляется это издевательское выражение лица — и активировала способность, чтобы через пару мгновений вскрикнуть и свалиться со стула, прижимая руку к зазвеневшей голове.

Встревоженный голос Пятого раздавался, как из-под толщи воды, а в глазах плясали чёрные мушки, я не видела не зги. Меня потрясли за плечи, как тряпичную куклу, и я что-то рассерженно прошипела, уголком сознания чувствуя первобытный страх и ощущая, как медленно теряю сознание.

***

— Идиотка! — во весь голос закричала я, от переизбытка эмоций взбешённо попрыгав на месте, выкрикивая слова, за которые родители хорошенько промыли бы мне рот с мылом.

Лесная поляна с библиотекой, имитирующей моё сознание, была растревожена и смурна — над всем великолепием, что выстроил мой больной мозг, нависали тучи, которые, сталкиваясь между собой, создали отличное звуковое сопровождение, заглущающее мою нецензурную брань и пугающее меня до дрожи.

— Удалить к чертям год жизни — отличная идея, твою мать! — выкрикнула я, смотря в появившееся по моему желанию зеркало. — Ты же знала, дура, точно знала, что это приведёт к конфликтам. Постоянно обращаешься к способности, так откуда же ей брать информацию, кроме твоей бестолковой башки! У тебя нет гугла в голове, Саша, смирись! Способность всегда докапывается до сути, если ты хочешь удалить воспоминания, то надо придумать способ получше, чем перемещать папку в корзину и надеяться на лучшее!

Сверкнувшая молния заставила меня вскрикнуть, и я, оглянувшись на накрытые тёмной тканью книжные шкафы, спешно побежала к компьютеру.

— Грузись, прошу тебя, милый, только загрузись! — как мантру шептала я, смотря на окно загрузки, висящее слишком долго.

«Привет, детка!», произнесённое приятным мужским баритоном и поставленное, как музыка для заставки, заставило меня едва ли не разреветься от облегчения.

— Спасибо, Боже мой, спасибо! — воскликнула я, поцеловав крестик. — Надо срочно вернуть всё на свои места…

Прошло лишь полтора месяца, но рабочий стол компьютера ломился от обилия папок, в которые я аккуратно копировала информацию из других. Я не могла не признать, какой кладезь мне открылся, ведь в этом месте я могла делать всё, что было душе угодно. Просматривать старые воспоминания, чувствовать то, что чувствовала когда-то, вне зависимости от того, какой анализатор был задействован. Чёрт, я была почти всемогущей! И это чувство сильно затягивало.

Если бы не тот факт, что, находясь здесь, я создаю большую нагрузку на организм и восполняю её с помощью сна в ненормальных количествах, то я бы сидела тут не менее шести часов в день, с любопытством разбирая мои возможности. Потому я малодушно радовалась появлению в моей жизни Пятого, который неизменно подозрительно косился, когда замечал, что мой сон переваливает за все рамки нормы, а потому вынуждал держать в узде мои порывы плюнуть на весь мир и найти утешение у себя в голове.

Когда все удалённые документы были бережно вытащены и поставлены на свои места, я с надеждой оглянулась, но никаких изменений не заметила — тучи всё также угрожающе нависали надо мной.

— Да что не так-то?! — возмущённо спросила я.

Зайдя в содержимое файлов, я закричала.

— Нет… Нет! Пожалуйста, нет! Господи, прошу, исправь всё это! Прошу тебя, прошу!.. Я буду вести праведную жизнь, никогда не буду сдаваться и отчаиваться, только пожалуйста… Пожалуйста!..

Из глаз полились слёзы, и я заревела, размазывая слёзы и давя всхлипы. Небо вторило мне — покапал маленький дождь, который вскоре перерос в ливень.

Пустые файлы не давали никакой надежды — абсолютно белые страницы резали глаз и мою надежду вернуть воспоминания и адекватность.

— Я н-не хотела навсегда… Н-не х-хотела, правда!

Но всё имеет свой конец, моя истерика вскоре нашла свой, и я ещё долго сидела, гипнотизируя пустые листы, не имея не малейшего понятия, как я буду это исправлять. Рука тяжело опустилась на мышку, и я, чувствуя, как приятно охлаждают струи дождя, навела её на текст и озадаченно нахмурилась.

Выделив абзац, я сменила цвет шрифта с белого на чёрный и подумала, какая я всё-таки дура.

— Идиотка… — улыбнулась я.

***

Просыпалась я медленно и тяжело, будто бы пыталась разбить руками толстый лёд, но мне это удалось, и я открыла глаза, которые сразу же приобрели необъятные размеры, когда я увидела нечёткий размытый силуэт.

— А это ты, Долорес, — весело прохрипела я, когда зрение чуть прояснилось. — Не могла бы ты принести водички? Нет? Чему тебя только учит Пятый, никакого воспитания!

Я хотела рассмеяться, но вместо смеха вырвалось карканье старой вороны. Повернув голову в другую сторону, я с облегчением вздохнула и с трудом приподняла руку, чтобы достать бутылку воды. Я начала жадно пить, дымка в голове постепенно развеивалась, но остановиться вовремя не получилось, и одеяло было вынуждено принять водяной удар на себя.

— А где футболка? И бельё?.. — растерянно оглядела себя я. — Пятый!

Мысленно формулируя претензии, которые я ему предъявлю, я замоталась в плед и обулась в ботинки Пятого, так как своих вокруг не наблюдала.

Я оценивающе оглядела помещение — похоже, что эта комната являлась чьим-то подвалом, что доказывала повышенная влажность, бетонные голые стены и лестница, ведущая к люку. Особый вопрос вызывали пустые бутылки, валяющие рядом с местом моего пробуждения, а также осколки стекла у стены, как будто Пятый решил, что столь экстравагантный способ побудки, как битьё пустых бутылок, не только сработает, но и излечит все мои раны.

— Не знаю, как на счёт ран физический, но раны душевные спасает содержимое бутылки, а не упаковка, — фыркнула я, поднимая одну бутыль. — Вино тысяча девятьсот девяносто шестого… Вот козёл! Как он смел пить без меня!

Я со всей силы швырнула бутыль, которая со звоном раскололась на тысячу частей.

— Беру слова обратно. Раны душевные лечит и упаковка, — задумчиво произнесла я, беря в руки вторую.

После уничтожения четвёртой бутылки я решила, что на сегодня мне достаточно релакса, и огляделась в поисках одежды, в которой удобно выходить на улицу и словесно унижать всяких чудаков с порядковыми номерами.

Потёртые штаны лежали на стуле, посмотрев на которые можно было легко убедиться, что они принадлежат мужчине из-за дырок, общей потёртости и истинно мужского дизайна. Но выбор был невелик — либо штаны, либо тога из пледа, и я со вздохом натянула их на себя. С рубашкой же возникли проблемы — единственная находящаяся здесь пахла так, будто бы её облюбовал дикий скунс, и надевать её я не стала бы не за какие коврижки.

— Может, стоит и порадовать человека, прогулявшись по улице топлес? — сказала я, зажав нос и держа на одном пальце этот ужас.

Вдруг моё внимание привлёк нож, на котором блестела засохшая кровь, я с трудом выдернула его за рукоять и внимательно осмотрела. Лезвие было заточено на «отлично», и я, предполагая, что именно этим ножом Пятый освежевывает животных, направилась к импровизированной постели, но споткнулась, перевернула таз с водой и тряпками и криком дала понять всем желающим, что теряю равновесие. По закону подлости я приземлилась максимально неаккуратно и неудачно — прямо на излюбленный манекен Пятого, воткнув чёртов нож прямо в пластиковый лоб.