— Слушай, — спросила я. — Если бы на нас никто тогда не смотрел, ты бы поцеловал меня? Я имею в виду, не в щечку…

Я ждала, что он пожмет плечами или, еще хуже, попросит повторить, что я только что сказала. Как вызванный учителем к доске мальчишка. Но Аз ничего не сказал. Он просто отпустил мою руку, и я уже приготовилась страдать. Как оказалось, напрасно.

Он поднес освободившуюся руку к моей щеке, приподнимая мой подбородок, а кончиками пальцев заправил выбившуюся прядь волос мне за ухо.

А потом закрыл глаза и накрыл мои губы своими.

Это был далеко не поцелуй в щечку. Это был далеко не братский поцелуй. И даже не дружеский.

Я жадно приоткрыла рот и почувствовала остроту его клыков на моей нижней губе. Пахло изо рта чем-то холодным и сладким. Кола. Поцелуй дышал колой, которую он пил на ужине за тем столом.

Кончик моего языка подался вперед — прямо навстречу его собственному. Он ждал этого, потому что только шире открыл свой рот. Тогда я впервые почувствовала, каков настоящий поцелуй на вкус. Душный. От него так и разит влажностью и жаром. Его длинный язык проник в мой рот настолько глубоко, что у меня начало сводить челюсти. Но когда они сомкнулись и начали сплетаться друг с другом, я поняла, что это такое — когда ты чувствуешь себя на седьмом небе. Я таяла. Я хотела таять целую вечность, но Азриэль отстранился от меня. Слишком рано…

— Ого… — протянула я, дыша, как после хорошей пробежки. — Вот это да…

— Ты получила ответ на свой вопрос? — холодным голосом сказал он мне.

Я накрыла рот рукой, чтобы жар и влажность не испарились раньше времени. Губы дрожали от сладкого зуда. Сердце — тоже. Зуд стекал по моему телу вместе с потом — все ниже, ниже и ниже… впервые за много месяцев мне было так хорошо, как никогда раньше.

— Почему ты молчишь? — напрягся он.

— Э… Аз… — забормотала я. — Что это такое было?.. не мог бы ты повторить?.. я, кажется, не очень поняла…

Он улыбнулся и снова наклонился ко мне. В этот раз я была абсолютно готова. Я взяла его за руку, и наши пальцы переплелись — почти так же, как языки. На этот раз я надеялась, что он не отстранится в самый неподходящий момент. Вот уж нет. Я хотела, чтобы поцелуй длился как минимум вечность-другую…

Новый поцелуй Аза был нежнее и мягче. Мой — голоднее и горячее. Язык снова проник в клыкастый рот, чтобы как можно скорее прикоснуться своим кончиком к его. Еще более душные жар и влажность окутали меня изнутри. Мне стало не хватать воздуха, но я все равно продолжила свое наступление, неожиданно сопроводив его глубоким однотонным звуком — почти кошачьим мурлыканием.

Пальцы его свободной руки закопались в мою прическу. Свою же свободную руку я поднесла к его широкой груди. Мне нужно было потрогать ее. Мне хотелось тепла его тела. Ладонь скользнула в промежуток из двух половинок хлопковой ткани, застегнутых на твердую пуговицу. Пальцы запутались в мягком клоке шерсти, росшем прямо над солнечным сплетением. Грудь у Аза ходила ходуном. Моя, впрочем, тоже…

На этот раз отстранилась уже я. Выбора не было. Еще пара секунд, и я задохнулась бы, расточив себя в этом поцелуе.

— Фриск, мать-перемать… — шептал Аз, тяжело дыша.

Я улыбнулась и снова запустила обе ладони под хлопковую рубашку, стараясь ощупать все, что было вокруг этого густого пучка.

— Ммм… — удовлетворенно протянула я. — Аззи… какой же ты крепкий…

— Я? — игриво улыбнулся он, заливаясь густой краской. Даже глаза у него стали какими-то менее лиловыми.

— Ты, — заверила его я. — Слушай. Дай-ка… дай-ка мне пару секунд…

Я вынула руку из-за его пазухи. Попыталась расстегнуть пуговицу одной рукой, но у меня ничего не вышло. Пришлось помогать себе второй, вынутой из вожделенного тепла.

— Фриск… — закрыл Аз глаза. — Неужели… неужели мы правда это делаем?

Пуговица наконец поддалась, и его тепло обожгло мои руки локоть, а не только по запястья, как раньше.

— Разве ты возражаешь? — задала я встречный вопрос.

Он затрясся и крепко сжал зубы, когда я провела пальцами по всей поверхности его груди:

— Ничуть… а ты?..

Вопрос заставил меня беззаботно рассмеяться. Справившись со второй пуговицей, я целиком погрузилась свою руки в колышущееся тепло. Почти по самые плечи.

— Боже, — произнесла я. — Аз, как же долго до тебя все доходит…

Тепло колыхалось не просто так: каждый удар сердца я чувствовала так отчетливо, будто прижимала руки к клетке с дикой птицей, которая хочет выбраться на волю. Я затаила дыхание, изучая его мохнатую грудную клетку. Аз едва не застонал, когда кончики моих пальцев соприкоснулись с его твердыми сосками. Я ласкала его, как могла, дразня месяцами копившиеся похотливые мысли. Зуд тысячами мелких иголочек исколол все, что находилось у меня ниже пояса. Я продолжала таять — почти в прямом смысле, — и все, к чему бы я не прикасалась, заставляло меня дрожать от опьяняющей смеси из удовольствия и возбуждения.

Я еле смогла оплести его тело обеими руками и провела ногтями по рельефным мышцам на ребрах. Вопреки всем моим ожиданиям Аз дернулся и расхохотался, едва меня не оттолкнув.

— Нет! Нет! Только не там! — махал он руками.

От его смеха у меня опустились плечи:

— Тебе не нравится?..

— Что ты, что ты… — заговорил он, приходя в себя. — Просто… ну…

— Точно! — усмехнулась я, когда вспомнила историю с картошковыми чипсами. — Тебе щекотно, да?

— Очень.

Я попыталась поцеловать его, но в последний момент передумала и, прищурившись, пощекотала мех за ушком. Он снова разразился хохотом и повалился с кедра на спину.

— Ты что, все еще щекотки боишься? Сколько тебе лет? — смерила я взглядом его содрогающееся от смеха тело.

Он быстро пришел в себя и ответил мне, вытирая набежавшие на глаза слезы:

— Столько же, сколько и тебе, сестренка.

Лежа на спине, он выглядел еще сексуальнее: мускулистый, с расстегнутой рубашкой и обнаженной грудью, которая в свете луны белела, как вылепленная из снега, если только на свете бывает такой горячий снег.

Я наклонилась к нему с хитрой улыбкой. Он вытаращил глаза и попытался уползти, почуяв неладное.

— Братишка, ну не убегай! Я больше не буду тебя щекотать! — пообещала ему я.

— Клянешься? — недоверчиво спросил он.

— Клянусь и пальцем не трогать там, где щекотно, — обетно положила я руку на сердце. — Ну, конечно, если ты меня об этом не попросишь…

Последовавшее выражение его сузившихся глаз напомнило мне мамин ледяной взгляд:

— А чем ты докажешь, что говоришь правду?

— Ты мне не доверяешь?! — потеряла я дар речи.

— Потому что ты слишком часто нарушала свои щекоточные клятвы.

Вот ведь каков, подловил-таки…

— Ну, — сказала я, протягивая ему руку. — Не проверив — не узнаешь…

Поданную мне ладонь я положила уже прямиком на свою грудь — на самые округлости. Пару мгновений он застыл и просто смотрел перед собой, но в конце концов сжал их. Самой нежной хваткой, о которой я и мечтать не могла.

— Э-э-э… что это за странные толчки?.. — спросил он, увлеченно напрягая то один, то другой палец. От этих прикосновений у меня затряслись поджилки:

— Мое сердце, — протянула я срывающими в писк удовольствия голосом. — Чувствуешь этот жар? Чувствуешь, как я горю?..

— Ну, наверное, — сказал он, ни на секунду не прекращая сминать мои женские прелести. — Вполне себе.

— Ммммм… — промурлыкала я. — В этих тряпках мне только жарче… может, тебе стоит…

Азриэль все понял и робко запустил руку мне под лиф. Платье для выпускного, несправедливо названное мной «тряпками», оказалось просто изумительным. Хотя бы потому, что в нем эта часть моего тела выглядела крупнее. Я застонала и опустила его руку глубже. Она оказалась окутана теплом — на сей раз уже моим. Я задрожала, а дыхание Аза стало гулким и хриплым. Почти сразу же он сжал мою голую грудь железной хваткой. Голый сосок, оказавшийся у него между пальцами, сладко заныл, и я почувствовала, будто каждый нерв в моем теле ноет с ним в унисон. Даже прикосновение ночного ветерка к мокрой шее возбуждало меня.