– В моём случае слово «желание» весьма условно. Даже не уверен смогу ли… сам знаешь. Но да. Желаю. И счастливого конца не будет в любом случае. Или уйдёт, или погибнет. А если милостью Сестёр доживёт до старости, мне всё равно придётся хоронить её. Если, конечно, судьба не оборвёт мой путь раньше.

– Значит, в чувствах ты уже разобрался. А что будешь делать дальше?

– Не знаю. Нет пути тяжелее пути вестника. Я бы разделил его с ней, если бы не боялся стать лишним грузом на плечах.

– А о последствиях ты, как я понимаю, думать не хочешь?

– Они известны. Нечего о них думать.

– В этом ты весь. Потому единственный мой совет – поговори с ней. Так, как можешь только ты. Искренне. Мы больше других понимаем в боли. Вы нанесли друг другу рану, она загнила. Этот нарыв придётся вскрыть. Иначе сама недоговорённость станет кандалами на ваших ногах. О Сёстры! Сам не верю, что говорю это… Этот выбор… я бы не назвал его лучшим. Нет, он – худший. Прости.

– Своим выбором я причинил тебе боль?

– И не только сейчас. Множество раз. Мы прошли через это и потому так близки. Ты – моя семья, хоть мы и не связаны кровью. И сейчас я с удивлением вижу, что у тебя появился интерес к кому-то.

– Ревнуешь?

– Я тебе не спутник, чтобы ревновать. Но у меня чувство, что я обрёл сестру, за которой придётся присматривать.

– Она не ребёнок. И не дева, честь которой надо оберегать от покушения.

– Я имел в виду неопытность. А про «не деву» – и так понятно. На что похожи глаза невинного создания, объятого желанием, ты знаешь не хуже меня. Избави Сёстры проходить через борьбу между плотью и совестью, когда на тебя такие смотрят! Уж лучше в каменоломне без сна работать.

Обоих морозно передёрнуло, а после нахлынула ностальгия по дому.

– Ириан около двадцати зим. Вряд ли ошибся, – задумчиво сказал Лэтте-ри. – На Утёсе научился читать возраст амелуту. Неопытное создание сейчас очень быстро повзрослеет, учитывая, какой путь ей уготован. А уже зим через тридцать её жизнь начнёт клониться к закату. И даже Сёстрам неведомо, когда её дорога пойдёт прочь от Рахидэтели. И всё равно…

Он оборвал свою речь и уставился в пространство. Терри-ти почувствовал, что ему стало холодно. Очень быстро. Очень малый срок. Он мысленно дал себе клятву, что не будет отходить от Лэта ни на шаг, когда вестницу унесёт, куда бы там её ни потянуло. Он сильный. Но уход близких ломает живых существ, как кирка породу. Чёрная печаль далеко не всегда поддаётся исцелению, а в случае с другом он не рискнул бы дать гарантии. Самые толстые щиты могут сломаться, а внутри твёрдых раковин всегда находятся мягкие и беззащитные ткани. Потерю Лэта не перенесёт уже он сам.

Терри-ти до сих пор преследовал кошмар полугодовой давности. Узнавать, что Лэтте-ри пропал без вести или, возможно, умер, он бы не хотел больше никогда в жизни.

Когда командир Дарно-то прислал письмо о том, что произошло на Утёсе, они с Линно-ри получили разрешение покинуть пост и помчались туда, выжимая из вага последние силы. Практически без сна. Их терзала одна мысль на двоих – что они ничего не смогут или не успеют сделать. Что их встретит могильный холм и запах погребального кострища.

Время птице донести известие, дорога, которая так называлась весьма условно в силу сезона… Они застали Лэтте-ри уже в полном здравии. Вбежав в его комнату, они вдвоём практически без сил опустились на пол, не в силах вымолвить ни слова. Скорее всего, со стороны их вид был весьма забавен. Но Лэт не смеялся. Он просто подошёл, встал рядом на колени и обнял так, что затрещали кости. Но ничего не стал рассказывать. А это было слишком даже для его молчаливости.

Зная, что друг недавно пережил страшное испытание, ни Терри-ти, ни Линно-ри не стали его беспокоить. Но оставаться совсем без новостей…

Терри-ти набрался смелости подойти к старшему по званию. Командир Дарно-то долго решал вопрос, стоит ли что-то рассказывать. Но когда младший страж намекнул, что ему не нравится молчаливость друга, наставник, решив, что речь идёт о душевном здоровье, восстановлением которого как раз и занимался Терри-ти, поведал всё, что знал. О попытке побега и наказании. О завале. О том, чем Лэт был обязан рабыне-амелутке. О борьбе за её жизнь на лазаретной койке. И о том, что теперь уже свободная женщина, назвавшаяся напоследок Ириан, покинула земли дайна-ви два дня назад с охранной грамотой за подписью начальника в сумке.

Лэтте-ри страдал. Знавшим его близко это было очевидно. Он взял на себя опеку над сиротой Ринни-то и его матерью, которая только родила второго ребёнка. Сначала Терри-ти не понимал, в чём причина такого поступка, но побывав несколько раз в гостях у вдовы вместе с другом, понял, что он и Ринни-то просто делят общие воспоминания. Они могли общаться о чём-то отвлечённом, могли просто молчать, сидя рядом. Но было в этом такое явное связующее звено, что его можно было тронуть рукой. А ещё он заметил, что юный мужчина семьи тоже идёт по тому пути воспитания, что и Терри-ти когда-то. Но на сей раз Лэтте-ри взялся за это дело всерьёз, не давая учителям вмешиваться. Поговаривали, что он даже получил личное разрешение Отца воспитать мальчишку иным способом, чем предписывали правила.

Но больше всего Терри-ти поразило то, что он увидел, когда Лэт и Ириан встретились снова. Ему не дано словами описать то выражение, которое он заметил на лице у друга.

Дайна-ви почти никогда не говорили о любви. Никогда не допускали мыслей, что пройдут весь жизненный путь с одним избранником. В семьях могло быть больше одного мужа и больше одной жены. Сегодня жена тебе, а завтра она решается родить ребёнка другому. Узы скреплялись и разрывались. Ради детей. Ради числа. Ради будущих рук. Дети, которым не могли подарить детства, потому что навыки взрослого – это шанс выжить.

Свадьба, обряд приёма в семью, была редкостью и, как правило, ограничивалась словесной договорённостью желающих составить такой союз, рассказом об этом решении родне, обменом традиционными дарами и при желании нанесением ритуального шрама на запястье. И даже выполнив всё это, супруги редко использовали по отношению друг к другу слова «муж» и «жена». Никто не знал, где, когда и при каких обстоятельствах распадётся союз. Смертью ли, безразличием ли оборвётся. Подруги и друзья. Спутники. Вот кем чаще всего были в семьях. Теми, чьи пути когда-нибудь могут разойтись. Именно поэтому эти разрывы, ожидаемые, но такие нежеланные, так корёжили души. Надежда, тени её возьми. Надежда, что именно у тебя всё будет иначе.

Терри-ти дрожал, узнавая болезнь. Давно забытое его народом слово тут, скорее всего, слишком раннее и сильное. Но тому, что происходило, недалеко до него оставалось.

Ну неужели из всех женщин нельзя было выбрать кого-то не столь проблемного! Вестница, наездница, чужой обычай, чужой взгляд на вещи и булыжником сверху – долг творца. И всё же Тер не был слепым, чтобы понимать – что-то общее у них обоих было. Наверное, та самая пресловутая искренность. Только в отличие от Лэтте-ри, Ириан свою не прячет. Злится, плачет, смеётся. Лезет в драку без шанса на победу. Оба обмениваются телесными знаками, даже не замечая, что это так. Тогда, у порога Каро-Эль-Тана, они втроём протянули ей руку, когда она проходила через пелену барьера. Она же схватилась за ту единственную, что видела перед собой. Он не думает, прикрывая её от беды, она сразу сбрасывает с плеч весь гнёт проблем, стоит ему оказаться рядом. И засыпает не под колыбельную, что пела её матушка, а под ту, что пел он.