Сая вообще не видели различий между плотскими утехами. Сильный сверху, слабый снизу – вот и вся наука. Единственно, куда никогда не пускали, – в вожаки. Вожак должен оставить потомство.

Что касается горо… Их чтение законов Хараны было самым диким. Сильный живёт и плодит, слабый и бесплодный – пища. Да. И своих тоже. Дайна-ви всегда были настороже, когда эта стая приходила работать на болоте.

Лэтте-ри столько лет мучился своей бедой, и неудивительно, что не мог не задумываться, не безотказный ли он. В принципе, положительный ответ ничего бы не изменил. У дайна-ви всё решали руки. Выполненная работа была второй по необходимости после тепла вещью. Лишние обученные руки – это шанс для всех. Их нехватка в своё время сделала их рабовладельцами. Только их народ знал такое чудовищное понятие как «детская зима». Зима, когда из-за нехватки провизии или поруха приходилось делать выбор между жизнью взрослого, который уже «руки» – надежда для других, и жизнью ребёнка, который уже живой, но пока только потребляет и отдать взамен сможет только многие годы спустя. В детскую зиму вся община носила траур по детям, на которых пал жребий.

Надо ли говорить, что при таких обычаях им было абсолютно всё равно, какие у мужчин недостатки, если они оставались «руками»? Их и называли-то «безотказными» потому, что никто не мог им отказать в праве на спокойную жизнь. В тех крайне редких случаях, когда подобный мужчина рождался, ему давали право выбора, с кем он хочет быть. Иногда они делили общий кров даже с семейными парами, становясь супругам близкими друзьями или даже заменяя братьев. Близость же была делом личным и решалась диалогом между двумя, в котором всегда было право на отказ. Так что неприятие или непонимание со стороны сослуживцев и близких Лэтте-ри не грозило, как и не было нужды стыдиться или прятать натуру. Вопрос лишь в том, была ли она действительно таковой.

Нет, не была.

Терри-ти ни минуты не думал, предлагая другу убедиться наверняка. Данный поступок был для него как долг за жизнь после того, чем он ему обязан. Долгая ночь в палатке, где разговоры сменялись объятьями, дала чёткий ответ – нет, к безотказным Лэтте-ри отношения не имеет. Во всяком случае, не к тем, кому не нужны женщины.

Рассвет они встретили в тишине. После той ночи между ними окончательно стёрлись все границы. И хотя страсти не было и капли, зато потребность в утешении через прикосновение осталась, породив то, что принято называть близостью.

Многие, наблюдая за ними, ошибочно считали, что Лэтте-ри и Терри-ти стали спутниками, и им постоянно приходилось объяснять, что это не так. Даже первенцу семьи Лэта, Кэйхо-ри, который уже был рад принять в семью и мужчину, лишь бы убедиться, наконец, что младшенькому не грозит идти по жизни в одиночку. Терри-ти часто бранил Кэйхо-ри за битьё по больному месту, совершенно не считаясь с тем, что делал это по отношению не к кому-нибудь, а к гвардейцу Болотной стражи. А Кэйхо-ри, видя такую не признающую чинов храбрость, не забывал говорить Лэтте-ри, что друга он нашёл хоть и странного, но верного.

Оставить наставника без помощи Терри-ти не считал себя вправе. Но проблема была столь тонкой, а рана столь глубокой, что потребовались месяцы только на то, чтобы окончательно утвердиться с составом лекарства. Лэтте-ри ранили женщины. Они же должны были его исцелить.

Терри-ти перезнакомился со всеми женщинами дайна-ви в Долине. Не нашёл ту, кого искал, и обратил свои взоры на Север, взяв в союзники собственную мать. Она, выслушав, долго думала и привела его на аудиенцию к Верховной. Терри-ти не поскупился на мольбы. Та приняла просьбу и согласилась помочь, познакомив его с самой сдержанной и рассудительной женщиной из их народа. Учитывая, что у Терри-ти было много обязанностей, подготовка к исполнению задуманного заняла почти год.

В одну из поездок северянки внезапно стали настаивать на том, чтобы Лэтте-ри принял, как и раньше, участие в отдаче дани. Отказать он не мог и пошёл вместе с женщиной, которую к нему подтолкнули. У него было лицо, будто идёт на порку шейба-плетью. Настолько больно, что Терри-ти чуть всё не испортил, порываясь остановить им же самим устроенное действо. Благо мать не дала ему этого сделать.

В ту ночь Терри-ти не спал и не был способен оставаться с подругами. Он провёл её возле спальни наставника, полный дурных предчувствий. Туда ли он полез, куда следовало? Разумно ли настолько вмешиваться в чужую личную жизнь?

Под утро из-за двери выскочила одетая в один утренний туман женщина и, тихо скользнув к Терри-ти, не успевшему подняться с пола от неожиданности, прошептала на ухо:

– Получилось.

Терри-ти выдохнул с облегчением и уснул там, где сидел.

С тех пор та женщина стала единственной, с которой Лэтте-ри проводил ночи. Той единственной, что в порыве страсти могла контролировать каждое сказанное слово. Никто из других ночных подруг не возражал, все радовались, что он снова чувствует себя здоровым.

Естественно, со временем, через десятые руки, до Лэтте-ри дошла вся история целиком, а с ней и знание о том, что именно сделал для него друг. Наконец, он смог толком объяснить лекарю Раян-ги, каким образом исцелился и в чём именно состояло лекарство.

Ещё чуть позже рассказ о плане Терри-ти дошёл и до самого Старшего-среди-Отцов. Это стало концом его спокойной жизни – для него нашли работу.

Дайна-ви боролись с внутренними тенями в одиночку. Но, как и любая битва, эта тоже могла быть проиграна. Цена проигрыша – жизнь. Руки. Цена, которую дайна-ви не готовы были платить, но иного выхода не видели. Владыка Арай-ди долго беседовал с Терри-ти, с каждой минутой всё больше убеждаясь, что нашёл решение. Чуткий к эмоциям, разбирающийся в них, владеющий словом и интонациями, он стал тем, кто вытаскивает к светилам тонущих во внутренней тьме.

Поначалу шло туго. Идти к нему не хотели. Он был слишком молод, не обладал авторитетом наставников, званиями или особыми умениями, которые так ценились в их среде. Не говоря уже о славе «странного» и «невоспитанного». Пришлось вмешаться самому Старшему-среди-Отцов, со словом которого спорить не посмели. Да и звучало оно убедительно: «Что лучше – часы бесед со “странным” или чага не по рецепту?»

Да, у них бывало и такое. Чага – удивительное растение. Она могла быть и ядом, и снотворным, и дурманом, и средством приглушить боль. Когда-то давно отчаявшиеся души находили спасение от окружающей действительности в её видениях. Вот только попробовав чагу, приготовленную для этой цели, отказаться от неё ты уже не мог. Меры, которые принимались для борьбы с этим средством, дайна-ви вспоминают со стыдом. Было сделано всё, чтобы из памяти народа стереть само воспоминание об этом рецепте. С тех пор его тайну хранят только лекарь Долины, владыка и старшие члены его семьи, а из чаги готовится дурман только в одном случае – подарить спокойную смерть тому, кто умирает в муках. Раз глоток – и вот ты уже видишь мир, полный радости, которую никогда не испытывал в жизни. Второй – и ты начинаешь свой путь на мосту у Чертога Маяры. Испивших чагу всегда можно отличить от умерших своей смертью – они улыбаются, даже если за всю жизнь их лицо не знало улыбки.

Терри-ти доводилось бороться с тенями даже у тех, кто пытался восстановить старинный рецепт ради спасения от монстров души, нанося непоправимый вред здоровью. Сквозь его руки прошли не только молодые солдаты, такие как он сам, но и старшие наставники. Например, Дарно-то, которого с каждым годом всё больше грызла тоска по ученикам, которых он воспитал и похоронил собственноручно. И даже сам Старший-среди-Отцов, у которого оказалась тайна, с которой он не знал, что делать.