– Язык, говоришь…

– Ой! Что у тебя с глазами?! – Ира не удержалась от возгласа, разглядев внутри непроницаемой радужки чёрную вертикальную полосу.

– Наша способность видеть при смене облика не поспевает за превращениями. После смены обличия требуется время, чтобы привыкнуть видеть мир в той или иной форме. Кажется, отсутствие чёрного пятна на моих глазах при нашей прошлой встрече беспокоило тебя не менее сильно, чем наша привычка общаться прямо и мыслями.

– Да. Я привыкла судить о собеседнике по выражению глаз. А тут как в стену стукнулась. Привыкнуть надо. Вы… другие.

– Другие. Скажи, уходящая в небо…

– Ирина. Ириан. По имени.

– Ириан. Скажи, а куда лежит твой путь дальше?

– Руин-Ло.

По шкуре ящера молниями пробежало несколько полос.

– Я знаю, что опасно, – сказала Ира. После всего услышанного ранее она понимала, что жители Рахидэтели воспринимают тот лес как полный неприятностей, потому эти переливы, скорее всего, отражение этих эмоций. – Но выхода нет.

– Расскажешь?

Вожак грациозно, как способны только звери, сел на землю у её ног. Их глаза теперь были на одном уровне, и Ира в очередной раз подумала, какой же он крупный. Лицо ящера осталось непроницаемым, но сама поза выражала желание внимательно слушать. И Ира рассказала. Мельком. Росчерками. Почему. Куда. Зачем. Посетовала на то, что путь будет долгим. Вспомнила родной дом, где чтобы попасть из одной точки в другую, достаточно было вызвать такси, «у которого механизм, дающий силу и скорость, как сотня архи». Рассказала об обещании богинь помочь достигнуть цели. Под конец, сорвавшись на эмоции, поделилась опасением, что выбрала неверную дорогу, а новая может занять множество времени. Она невольно глядела на цветные всполохи, то тут, то там пробегавшие по шкуре собеседника. В основном преобладали рыжие с золотом. Вертикальная полоса в глазах то расширялась, то резко сужалась.

– А о чём ты хотела попросить того из нашего народа, кто прибудет в Каро-Эль-Тан? – спросил Варн, когда она закончила.

– Я не знаю. Фирра посоветовала дождаться вашего прилёта, но совершенно не объяснила для чего. Сказала, что будете ли вы союзниками моим делам, зависит от того, найдём ли общий язык. Так что я совершенно не представляю, о чём с тобой говорить, хотя слушать готова до вечера. Всё, что ты рассказываешь, безумно интересно! Но я вас не знаю. И даже если есть что-то, о чём могу попросить, оно мне неизвестно.

Ящер отвернулся, задумался.

– Мать семьи просто так не даёт советы. И знаешь, я не вижу причин, почему бы нам на время не стать союзниками. У меня есть что тебе предложить. Но взамен я тоже кое о чём попрошу.

– У меня ничего нет, что бы тебе дать. Только то, что на мне.

– Речь не о богатстве. И это разговор не этой минуты, – он встал. – Мне надо подумать. Удачного полёта… то есть хорошего дня тебе, уходящая в небо, Ириан. Я сообщу, когда облеку свои мысли в слова, понятные твоему слуху. Долго ждать не придётся.

И он быстрым шагом направился в селение, ловко перепрыгнув через груду камней, лежащую на пути. Изогнувшись в воздухе, мягко приземлившись. Ира почувствовала, что в очередной раз покраснела, проследив за движениями ничем не прикрытого тела. Некоторое время она смотрела ему вслед, приходя в себя после этого прямого, как линейка, разговора. И не могла отделаться от мысли, что в том, первом, «с чёрной полоской» брошенном на неё взгляде Варна увидела змеиный прищур.

Варн бежал, практически паря без крыльев. «Нашёл! Это не просто удача, не просто счастливое стечение обстоятельств! Сама судьба! Такой самородок! Чистый, как жила синецвета в горах! Шанс упустить нельзя! Такая добыча редко попадается в лапы. И она практически уже в зубах, главное, не спугнуть! О мать Фирра, неужели в кой-то цикл и на нашу многое перенёсшую семью нашлась твоя милость!»

Он был в настолько хорошем настроении, что оббегал по дуге встречных амелуту, не желая сегодня быть причиной чьего-то испорченного дня. Запах семьи он ощутил там, где и ожидал, – на поляне за поселением. В их любимом месте, где можно было и в тени полежать, и в старшем облике растянуться, не боясь что-нибудь снести нечаянно хвостом или лапами.

При его появлении соплеменники потянулись и приподнялись на локте, не желая покидать постель из мягкой травы. Такой мягкой она была только здесь, в Каро-Эль-Тане. Их шкура, более чувствительная, чем непробиваемые оболочки бесхвостых, могла по достоинству оценить ту ласку, которой нежные стебли делились с ними.

Здесь, среди своих, вожак нир-за-хар наконец смог позволить себе отпустить сжатый внутри жгут, в который пришлось скрутиться, чтобы не выдать уходящей в небо своих эмоций. Она ещё не знала цветового языка, но уж больно наблюдательной оказалась. Во всяком случае, значение жёлтых всплесков разгадала точно, хоть и грубовато. А он не хотел раньше времени раскрывать ей своих мыслей. Кто бы знал, что зрачок окажется предателем собственному носителю! Нир-за-хар всегда хватало вещания и переливов шкуры, чтобы передать все оттенки смыслов, какие только ведомы Сёстрам, потому никогда не обращали внимания на какую-то там полоску в глазах. Пока не нашёлся тот, кто с лёгкостью прочёл её значение. Варн поторопился уйти, чтобы не спугнуть свою будущую добычу. Нельзя, чтобы и тень сомнений в его искренности поселилась в её душе. И когда свершится то, что дóлжно, она не сможет сопротивляться. В итоге каждый получит своё. Ради такого не жаль потратить циклы, служа кому-то. Он даст уходящей в небо то, что нужно ей, и честно выполнит уговор. Это слишком маленькая цена за то, что он собирался от неё получить. К тому же путь вестников по Рахидэтели куда меньше, чем вся амелутская жизнь. А значит, расстанутся они довольно быстро. Да и служить кому-то, кто не испытывает к тебе ненависти и чья жизнь служит на благо многих, – достойно.

Варн расслабился, и его шкура ответила цветовым взрывом прежде сдерживаемых эмоций. Вертикальные зрачки семьи молча наблюдали, не трогая вожака ни словом, ни вещанием, стараясь разгадать, какое событие привело к тому, что среди этой смеси красок так заметны рыжий с золотом – знак торжества.

В его мысли ткнулось спокойное вещание самца, окрашенное уважением и стремлением не пересекать незримых границ личного пространства.

– Вожак, ты узнал что хотел? – спросил он.

– Да, Крац. Узнал. Это больше, чем мы могли ожидать.

– Не поделишься?

– Эта амелутская самка не подвержена проклятью. В её чувствах и мыслях нет и капли брезгливости или ненависти. И это не считая прочего.

– Прочего? – самка окончательно села, присоединившись к беседе, волной влившись в их мысленный диалог.

Шкура Варна заблестела переливами изумления и неверия. И снова рыжий с золотом.

– Я сам ещё не до конца принял то, что увидел так, как вижу тебя, жена моего брата. Амелутка. Амелутка, для которой каждый из нас красив. Для которой наши тела привлекательны. Для которой запах подкожной влаги – приятный запах. Хотя я не знаю понятия «море», с которым она его сравнивала. Для которой прикосновение моих когтей – ласка. Для которой каждый из нас – волнительная легенда. Которая без страха вкладывает свою руку в нашу покрытую чешуёй лапу.

– Но это невозможно! – по торсу самца разлилось синее пятно. Не верил.

– Я сам не верю, Крац. Хотя видел и чувствовал это через прикосновение!