Очкасов сыпал фамилиями, характеристиками и в конце сформулировал прогноз:
– Лозунг «конец войне» возьмет верх среди широких масс. Керенский и компания будут лавировать, но в итоге их сбросят с постов те самые массы. Сбросят, когда поверят в нового лидера, способного прекратить войну.
Однокурсники еще долго обсуждали наступившие времена. Чем больше они говорили, тем беспокойнее становилось на душе Иволгина.
Прощались утром на вокзале.
Весь ужас от тотчас увиденного на улицах, услышанного накануне от Сергея ушел на задний план, когда штабс-капитан переступил порог своей квартиры. Жена бросилась в объятия мужа, сын смотрел на них с удивлением и, забыв обо всех внушаемых правилах, засунул указательный палец в рот. Вышла теща – баронесса Эльза Грайнерт, урожденная Бракопп. Удивленно и скупо улыбнулась, позволила зятю приложить губы не только к своей руке, но и к щеке. Сообщила, что последнее время чувствует недомогание.
У жены – Зинаиды Александровны или, по документам, Урсулы Арнольдовны Иволгиной, первая радость от встречи прошла, и супруга перешла в свойственное ей состояние сдержанной сентиментальности. Ее природный ум всегда преобладал над чувствами, которым она давала волю очень и очень редко. История семьи Грайнерт уходила в далекое прошлое, к временам Екатерины Великой. Тогда многие немцы находили свое жизненное предназначение в Российской Империи. Из поколения в поколение выходцы из Германии оставались верны своим корням, в том числе при заключении браков. Многие при смене страны проживания отказывались от лютеранства и принимали православную веру. Зинаида вышла замуж за исконно русского дворянина из Тамбовской губернии. В январе 1914 года в их семье родился сын Александр. Потом грянула война, и встречи молодой пары стали весьма и весьма эпизодическими.
– Я специально долго тебе не писала. Извини! Очень надеялась, что ты примешь это как условный сигнал о нашем бедственном положении. Нетрудно представить, каково пребывать в этом хаосе нам, пусть обрусевшим, но немцам. Этим безграмотным вершителям судеб совершенно все равно твое вероисповедание, пребывание мужа на фронте. Им достаточно прочитать, пусть по слогам, фамилию моей матери, чтобы растерзать всю семью. Я думаю, ты уже вник в суть проблемы, если явился без погон, ремня, портупеи, в шапке с головы нищего.
Теща величественно передвигалась, расставляя на столе еду. Заметила, что молодая служанка ушла из дома и прямо, так сказать, в революцию. На богатых фарфоровых тарелках лежали соленые огурцы, ломтики скрюченного мяса, селедка. Выделялись хрустальные рюмочки и графин с напитком, скорее всего коньяком из старых запасов. Чтобы прекратить ненужное смакование ужасающих подробностей жизни, Иван сразу перешел к основной теме:
– Я глубоко убежден, что в Петрограде вам оставаться нельзя. Во Франции и Англии отношение к немцам очень настороженное. Да и туда через оккупированную территорию не пробраться. Остаются нерусские окраины Российской Империи. Мое мнение, это Эстляндская губерния. Местная интеллигенция и политики мечтают создать свое государство, и намного лучше относятся к немцам, чем к русским. С другой стороны, на территории губернии сосредоточено более ста тысяч наших солдат. В Ревеле живет хорошо мне знакомый эстонец по фамилии Вернер. Бывший поручик роты. Он частенько хвалился своей большой квартирой и приглашал в гости в любое время. Если у него что-то изменилось, думаю можно найти и другой вариант.
Теща тоже сделала важное дополнение:
– В Ревеле проживает мой давний знакомый Лэмбитт Пуссейп, чистокровный эстонец и красавец – блондин с синими-синими глазами. Надеюсь, что он вспомнит даму своего сердца. Хочу посмотреть также свой архив, личную почтовую переписку, может всплывет еще что-то.
Далее баронесса, немного подумав, добавила:
– Но как с нашими документами добраться до места. Наш разгневанный солдат, рабочий или родственник погибшего на войне – есть орудие страшной разрушительной силы.
Повисла безмолвная пауза. Тишину нарушал маятник часов, отбивавший время для принятия судьбоносного решения.
– Можно попытаться, – прервала молчание Зинаида, – переговорить с соседом над нами, Зиновием Львовичем Карновичем. Я с его дочерью занималась математикой и помогла сдать на отлично экзамены в гимназию по всему курсу.
– Минуточку, его сын еще до отъезда из Петербурга, – продолжила баронесса, – еще до того, как вся семья отчалила в Америку…
– И что? – не выдержал Иван.
– Я с его сыном занималась музыкой, он проявлял способности в игре на фортепьяно.
– Чем же сосед может помочь нам? – спросил Иволгин.
– Теперь он важная птица, – начала баронесса, а продолжила ее дочь.
– Утром за ним приезжает авто, вечером его привозят назад. С ним постоянно два матроса. Один из них ночью дежурит у входа в квартиру.
Снова возникла пауза.
– Как же к нему попасть для обычного разговора? – спросил Иволгин, – матросы – народ решительный, могут пальнуть, могут задержать и отправить в отстойник, а у меня осталось девять суток.
– Мы забыли про черный ход. Запасные ключи от дверей хранятся у нашего дворника Мустафы, – заявила баронесса.
– Мустафа большой любитель выпивки. Если обратиться к нему не с пустыми руками, думаю он пойдет навстречу, – уточнила Зинаида.
Теща не пожалела бутылку еще довоенной водки. Иван надел гражданскую одежду и пошел в дворницкую. Мустафа наблюдал за котом, который в позе тигра поедал содержимое своего блюдца. Посетитель явно не входил в планы дворника на вечер. На столе лежали ломтики хлеба, луковица и стояла замусоленная руками бутыль с мутной жидкостью.
– Не жалеешь ты себя, Мустафа, пьешь всякую гадость, – начал Иван.
– Где же, барин, хороший напиток взять? Ты вообще-то кто будешь?
– Не узнал? Иван Алексеевич из пятой квартиры.
– Ты же на войне, – Мустафа понял, что допустил фамильярное обращение и перешел на старый лад. – Вы, Иван Алексеевич, надолго в город, или уже все отвоевали?
Иволгин достал бутылку водки и выставил ее на стол. Дальнейший разговор можно было и не продолжать. Мустафа схватил бутылку и впился жадными глазами в этикетку.
– Чего надобно?
– Не поверишь! Скоро опять на фронт, а мои женщины утеряли ключ от двери с черного хода. Хочу сделать дубликат, чтобы им спокойней было.
– Вон ящик на столе, там все ключи от черного хода лежат.
Дальше Мустафа на Иволгина внимание уже не обращал. Иван Алексеевич взял два ключа: от квартиры номер пять и от квартиры номер семь.
– Занесу завтра утром. Как схожу к ключнику, так и верну.
– Мустафа всем нужен, но не все понимают. Вот брошу все к… и пойду в революцию.
Иволгин слушать бред пьяного пролетария не собирался и закрыл за собой дверь.
Поздней ночью к подъезду подкатило авто и Карнович в сопровождении двух матросов скрылся в подъезде. Шаги по лестнице, хлопок двери и второй матрос вернулся к авто. Машина уехала.
Иволгин выждал час и отправился в гости. Замок в двери на черном ходе справно щелкнул и дверь отворилась. Тайный гость в мягких домашних тапочках неслышно прошел через кухню, оказался в коридоре и обнаружил соседа в его кабинете. Недавний инженер судоремонтного завода лежал на диване и мирно похрапывал. На спинке стула висел пиджак, на сиденье сложены галифе, сапоги стояли у дивана. Из-под подушки торчала рукоятка нагана.
Для начала Иволгин дотронулся до плеча соседа, и тот сразу открыл глаза. Никакого удивления во взгляде:
– Ты, Иван Алексеевич, с фронта что ли прибыл? – спросил Зиновий и сел, – проник через черный ход? А ключи у Мустафы выманил?
– Не выманил, а взял без спроса. Прости за вторжение, Зиновий Львович.
– Не отгадал. Я нынче Захар Верный.
– Как же так вышло? Вы же никогда в политику не совались.
– Нынче время черно-белое, без тонов и оттенков. Ко мне на завод депутация пожаловала: матросы, рабочие, младшие офицеры; и сообщили, что выбрали меня в Петроградский совет солдатских депутатов. Не надо объяснять, что было бы, откажись я от доверия? Ты похоже навоевался, не знаешь куда идти дальше?
