– С Альфы Центавра.
Инопланетянин всхлипнул. Звездолёт качнулся и булькнул, погружаясь в безымянное болото где-то в лесах нечерноземья.
– Далече. А у нас что забыл?
– Я случайно. Навигатор сказал повернуть за Сатурном, а я чуть засмотрелся, пропустил. Ну и вот. Упал.
– Понятно. Слезай, а то утонешь.
С помощью длинной коряги лесник помог выбраться инопланетянину на сухую кочку.
– Как же я теперь, а?
– Не боись, – лесник похлопал звёздного гостя по плечу, – пристроим тебя. Хочешь, у меня оставайся, хочешь – в город тебя отведу. Ты делать что умеешь?
– Петь могу, – приосанился инопланетянин, – рэп.
– Ты знаешь, посиди пока. А я в деревню схожу, за трактором. Будем твою ракету вытаскивать.
Вечером, когда инопланетная ракета исчезла в небе, лесник удовлетворённо вздохнул. Как истовый фанат классического хеви-метала, он терпеть не мог другие музыкальные направления.
Остановите!
Эй, там, за рулём! А можно остановочку сделать? Да-да, прямо здесь. Как это зачем? Сойти хочу. Кем это «не положено»? Вы видели, что у вас в салоне творится? Так посмотрите!
С одной стороны бородатые женщины поют, с другой бородатые мужчины с оружием бегают. Целые народы не могут определиться в своей сексуальной ориентации. Девочка школу прогуливает, а её во всех телевизорах показывают. Зимой, когда утепляться надо, подворачивают джинсы. Это же уму непостижимо!
А продукты? Это есть нельзя, то есть нельзя. Ночью к холодильнику пойдешь – там тебе вместо колбасы лыбятся безглютеновый фалафель, чизкейк без гмо и латте из авокадо. Где моё сало с чёрным хлебом? Кто, чёрт возьми, подменил мне сигареты и велосипед на вейп и гироскутер?
В кого ни ткни – то блогер, то авторка, то активист. А работает кто, можно узнать? Кто своими руками хоть что-то делает, а не в три-де-принтер пальцем тычет? Кто ещё знает, когда картошку надо сажать? А?
В общем, вы, за рулём которые. Остановите Землю на ближайшей остановке, я сойду.
Ночь равноденствия
– Сегодня ночь фейри.
Лисса сказала не подумав и сама испугалась своих слов. Плотнее завернулась в плед и отодвинулась в угол дивана.
– И что? – Эдвард пожал плечами. – Нас всё равно не позовут.
– А мы даже никогда не просили. Может, они думают, что мы не хотим?
– И не буду просить. Ну танцы, ну Луна – ничего такого.
– Но ведь так красиво!
– Ерунда. Ложись спать, Лисса. Тебе надо больше думать об учёбе, а не о всяких глупостях.
Ночью, когда дом уже спал, девушка спустилась по скрипучей лестнице в гостиную. Накинула курточку и выскользнула на улицу. Каменные гаргульи на карнизе дома смотрели ей в спину осуждающе.
– Можно, я с вами?
Хоровод фейри дрогнул и замер. Светящиеся глаза теперь смотрели на Лиссу пристально и оценивающе.
– Пожалуйста!
Король дивного народца разорвал круг и вышел навстречу девушке.
– Мы никого не прогоняем из хоровода равноденствия.
Он взял её за руку.
– Идём!
Пахло травой, мёдом и специями. Луна в небе стала похожа на улыбающееся лицо, облака розовыми, а звёзды пустились в пляс…
Домой Лисса вернулась под утро, неслышно легла в постель и сразу уснула. А гаргульи на карнизе молча качали головами: за долгие века они видели много таких девушек. Танцы с фейри плохо сказывались на учёбе таких ветрениц, но дом в их присутствии был наполнен весельем и особым духом радости. Так что каменные стражи будут молчать и ни за что не выдадут шалости хозяину дома, даже будь он трижды магистром и грозным колдуном.
Музыка и машины
Вот вы говорите: «Бездушные механизмы, никакого волшебства, тупой конвейер». Глупости! Работал я начальником цеха на заводе. Что выпускали, не скажу, – государственная тайна. Производство серьёзное, в три смены пахали без передышки. Линии полностью автоматизированные, роботы, не хухры-мухры.
Работала у нас девочка на контроле качества. Воздушная, тоненькая – на эльфа похожа из этого вашего фильма. Наши над ней чуток посмеивались, уж больно не от мира сего. Но работала хорошо, тут ничего не скажу.
Шёл я как-то с участка пять-цэ, смотрю, стоит она, глаза закрыла и вроде как прислушивается. А вокруг шум, гудит всё. Подхожу к ней, беру за локоток и спрашиваю:
– А что ты, птичка, тут забыла?
Она обернулась, смотрит на меня голубыми безумными глазами и говорит:
– Дядя Петя, а ты слышишь, что машины поют?
– Вот те раз, – говорю, – давно ли медкомиссию проходила?
– Нет, ты прислушайся, дядя Петя. Вот! Сейчас!
Я глаза прикрыл, только чтобы подыграть. И вдруг слышу – точно, музыка! Величественная такая, суровая.
– Бах, – говорит девчушка.
– Что?
– Себастьян Бах, композитор. Токката и фуга ре минор. Пятьсот шестьдесят пять.
Развернулась и ушла. Я как домой вернулся, нашёл в интернете эту токкату – и правда, она! Такие вот дела.
Девочка та уволилась через полгода. Теперь в группе одной играет, на клавишах. Недавно была у нас с гастролями, так я сходил: вокруг одна молодежь, музыка такая резкая, а мне нравится. А глаза прикрыл и слышу – она, токката и фуга ре минор номер пятьсот шестьдесят пять, хоть и спряталась среди тумц-тумц.
Что? Завод? Работает, что ему сделается. Только после замены пары станков токкату уже не играет. Перешёл на Вивальди. «Времена года», кажется. Но точно не скажу, я в музыке не силён.
Призрак
Молодой пианист потёр глаза и поднялся из-за рояля. Спать! Пора уже лечь в постель. Как же он устал! Но зато отрепетировал всё для выступления. Только он отошёл на пару шагов, как услышал за спиной шорох. Возле рояля стоял призрак. Прекрасная сияющая незнакомка, сотканная из лунного света.
– А?
– Кто так играет? – в глазах девушки пылал огонь.
– Что?
– Это же ужас! Двести лет спала, пока ты своей какофонией меня не разбудил.
Она присела на банкетку, откинула крышку и пробежала пальцами по клавишам.
– Ты же дубасишь, как бегемот! Смотри, вот так надо!
Рояль откликнулся чистым звуком.
– Позор для музыки! Кто тебе руку ставил? Ты ещё и темп не держишь!
Она яростно взяла аккорд и захлопнула крышку обратно.
– Чтобы я больше тебя не слышала, понял? Узнаю, что сел за инструмент – до самой смерти буду являться.
Дух вспыхнул и растворился в воздухе. А пианист вздохнул и на следующий день пошёл учиться на сварщика. Хочу заметить, что ни один призрак не являлся ругать его качество работы.
От смеха
– Это кто там шумит, Корнелиус?
Сумчатый тапир Корнелиус шумно почесался.
– Обезьяны, Бонифаций.
– Что им опять неймётся?
– Собрались происходить в человека. Вон, взяли в руки палки, учатся работать.
– А зачем им это?
– Говорят, станем людьми, будем лежать и наслаждаться жизнью.
– Тю. Корнелиус, им разве кто-то мешает это делать прямо сейчас?
– Никто не мешает.
– Ничего не понимаю. Тогда зачем?
– Так ведь обезьяны. Им бы только шуметь да спорить.
Сумчатые тапиры переглянулись.
– Помяни мои слова, Корнелиус: даже если они в кого-то произойдут, всё равно будут суетиться и никакого лежания с удовольствием.
– Ты как всегда прав, Бонифаций. Но честно скажу: если эти дурочки сумеют эволюционировать, я вымру от смеха.
Одиннадцать тысяч лет назад сумчатые тапиры вымерли.
В хорошие руки
– Почём ваши птички?
Женщина прищурилась, оценивающе разглядывая клетку.
– Они не продаются, – мужчина тяжело вздохнул.
– А что же вы тогда тут встали?
– Это не я их, а они меня продают, – мужчина вздохнул ещё печальнее.
– Не пр-р-р-родаем! – отозвался жёлтый попугай.
– В р-р-руки! Хор-р-р-рошие! – добавил синий.
