Оказалось, он прячется на юге Конгелады, в одной бухточке у подножья гор, – если можно так сказать про жизнь в особняке с молодой женой. Дом у него был – загляденье, такие виды иногда на открытках рисуют. – Старик усмехнулся. – Ночью я взобрался на утес и залег там, метрах в трехстах от дома – он был оттуда как на ладони. Под утро из дома вышла кухарка, стала разогревать жаровню, а я в это время пристроил винтовку поудобнее – оружие я купил давно, как раз для этого. Потом вышел и Ченси, но не один, а с женой. – Иту пожевал губами. – Он в тот день напялил белый костюм, как сейчас помню. Я поначалу раздумал стрелять, решил, что улучу момент, когда он один будет, а потом припомнил тех ребят с дебаркадера, ну и…

Иту отчетливо вспомнил, как прогремел выстрел, и тяжелый Морис ткнулся в плечо. Ченси неловко потянулся к голове, вернее к тому, что от нее осталось, и завалился на землю, а рядом застыла тонкая фигура его жены – она смотрела на него, лежавшего на земле, и на костюм, уже не белоснежный, а покрытый кровью и грязью, а затем с криком побежала обратно к дому.

Тали молча глядел на Иту, сцепив руки под столом. Старик обернулся и посмотрел в окно – на улице было совсем темно.

– Вот так я оказался здесь, – сказал он и потом добавил: – если не захочешь со мной дел иметь, я пойму. Но и соврать тебе я не мог.

– Я знаю, – сказал Тали.

Иту встал, собрал кружки и стал мыть, поставив фонарь на край мойки.

– Поздно уже. Тебе в школу пора возвращаться, и так, наверное, влетит за опоздание.

– Не влетит, я окно в своей комнате не запираю, там залезу незаметно.

– Ну сам смотри. – Иту слышал, как Тали сгреб монеты со стола, они приглушенно звякнули внутри чего-то мягкого.

– До свидания, – тихо сказал Тали. Иту молча кивнул. Мальчик открыл дверь и осторожно стал спускаться по лестнице – большие лампы первого этажа не горели, свет фонаря, падавший из открытой кухонной двери, освещал только первые несколько ступеней. Старик подошел к окну: в стекле он увидел лишь свое отражение – высокого мужчину с седой бородой и короткими седыми волосами, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, особенно на лбу и в уголках глаз. Сейчас эти холодные глаза тонули во тьме.

На следующий день дали электричество, и Иту с больной от бессонницы головой и слезящимися глазами весь день занимался отладкой приборов. Иногда после скачков напряжения стрелки начинали врать, и нужно было постараться, чтобы все встало на свои места. Когда солнце село, Иту поднялся к себе и стал возиться с хронометром; он хотел научить Тали его заводить: иногда пальцы изменяли старику и начинали дрожать. Вспомнив о мальчике, Иту нахмурился.

Когда Иту поставил громко тикающий механизм на полку, на лестнице послышались легкие шаги. Скрипнула дверь на кухню, старик вышел из комнаты и столкнулся с Тали. Тот смущенно улыбнулся и сказал:

– У нас в школе свет дали. Сегодня целых семь уроков поставили, чтобы вчерашний день наверстать.

На душе у Иту потеплело.

– Я лыжи принес, – выпалил Тали, – пойдемте кататься!

– А откуда ты лыжи эти взял? – спросил Иту.

– Из дома. Приходится лазить туда время от времени за своими вещами. Хорошо еще, что никто там не живет.

– Вот оно как, – протянул Иту. Он впервые задумался, каково это, быть вором в собственном доме. – Ну пошли, покажешь, что умеешь.

Для Иту лыжи не были диковинкой – каждая экспедиция, идущая на север, брала их на борт, поэтому он быстро оставил Тали позади, умело переставляя ноги и отталкиваясь палками. Мальчик прокричал ему что-то вслед. Старик остановился, через минуту красный, запыхавшийся Тали догнал Иту и сказал:

– Ну вы даете! Даже папа так быстро не умеет. – Мальчик отер варежкой пот со лба и поехал вперед.

Теперь в хорошую погоду они катались на лыжах. Зима тем временем меняла все вокруг: воды пролива встали и покрылись коркой крепкого льда, в самые сильные морозы он громко трещал. В порту и на верфи вода тоже замерзла, корабли превратились в белые призраки – мачты, такелаж и борта покрылись толстым слоем изморози, в которую северный ветер превращал туманы, приходившие с запада. Возни с котельной стало больше – чем горячее становилась вода в трубах, тем чаще что-то ломалось. Тали, насколько мог, помогал старику с починкой.

«Может, все образуется, и будет у меня преемник и друг на старость», – думал Иту.

Иногда Тали не появлялся по несколько дней подряд. У него были дела в школе и в брошенном доме, или какие-то свои ребячьи дела. Сегодня Иту его не ждал – под конец недели мальчик оставался в школе, помогал мыть полы и парты во всех классах.

Часы показали половину четвертого. Иту отложил винтовку, которую чистил, и посмотрел в окно – с каждым днем темнело все раньше. Через месяц лампы внизу нужно будет выключать только на пару часов в день. Иту спустился на первый этаж и дернул рубильник. Скрипнула дверь на улицу – в котельную влетел Тали. Увидев старика, он встал, согнувшись и опершись руками о колени, худые бока под курткой быстро поднимались и опускались в такт сбившемуся дыханию.

– Что стряслось? – спросил Иту.

Тали стянул с мокрых волос шапку, выпрямился и, шумно выдохнув, сказал:

– Лако вернулся.

– Пойдем-ка. – Иту стал подниматься на второй этаж. Тали сбросил куртку, повесил ее на крючок у двери и поспешил за стариком. Иту поставил на плиту сковороду с вареной картошкой и тушенкой.

– Ты в городе видел его?

– Да, возле школы. Он, похоже, караулил меня там. Вид у него был какой-то… больной. Щеки впалые, и глаза блестели – не как у пьяного, а по-другому. – Тали пожал плечами, как будто не мог найти нужных слов. – Он спрашивал меня о родителях, где я живу и с кем, скучаю ли по маме… Мне кажется, он думал, что я с ней вижусь, и выпытать хотел где. Но тут его окликнул кто-то, и я сбежал. Может, он все еще там отирается…

Иту кивнул, поставил перед Тали тарелку с едой и сказал:

– Поживи-ка ты пока у меня.

Тали радостно кивнул, но потом подумал и покачал головой:

– В школе мне влетит как следует, если ночевать не приду. Директриса сказала, что, если хоть раз не явлюсь – выгонит меня на улицу.

– Поговорю я с твоей директрисой, – ответил Иту, а сам подумал: «Раз уж до директрисы дослужилась, не глупая должна быть, поймет».

В этот вечер Иту постелил Тали на кухне, на запасной койке, которую он вытащил из чулана на втором этаже. Прошлый сторож был человеком семейным, после него осталось много вещей. Правда, койка была сломана, Иту пришлось подставить под изголовье табуретку.

– Ты особо не ворочайся, – предупредил он Тали, – все это развалиться может.

Погасив свет на кухне, Иту спустился вниз и запер входную дверь. Винтовка, почищенная и заряженная, стояла возле стены недалеко от кровати. Иту говорил себе, что просто не успел отнести ее в кладовую после того, как пришел Тали. Но обманывать себя у него никогда не получалось.

В воскресенье Иту отправился в город. Он оставил Тали в котельной, сказал, что придет к вечеру, и попросил мальчика присмотреть за приборами. Сперва он хотел заглянуть в торговые ряды, а потом в бар «Каруна» – Тали говорил, что раньше Лако бывал там каждый день.

Иту спустился с холма и пошел по занесенной снегом дороге. Здесь, в низине, было теплее: холодный ветер проносился выше и раскачивал вершины исполинских сосен. Город встретил его заснеженными домами старателей – тут жили большие, дружные семьи. В теплое время они ужинали на улице за широкими столами. Теперь столы сугробами стояли посреди дворов, утоптанные тропинки огибали их со всех сторон.

Иту хотел купить продуктов на неделю вперед, чтобы не кормить мальчишку одними консервами. Торговые ряды – несколько магазинчиков с неброскими вывесками – начинались сразу за кварталом старателей, но старик сделал крюк и пошел по набережной. Часть набережной была деревянной, широкие причалы вели к десятку кораблей, вмерзших в море. За ними высилась громада дебаркадера: высокая мачта с маяком, два ряда круглых иллюминаторов по высоким стальным бортам и ряд колес, на лопастях торчали длинные шипы – они дробили толстый лед в северных морях, как и острый таран на носу. За кораблем виднелась полоска открытой темной воды, уже начавшей замерзать.