Пошёл снег. Фронт пришёл стремительно. Плотный будто снеговая завеса. Всего одно мгновение и никто никого не видел. В стене снегопада можно было прорубать ходы. Да только никто не мог. Не было сил. Фронт ушёл так же стремительно, оставив после себя всё такой же безграничный белый мир.

     Остролицый завизжал. – Нету волков! Нету! Ведьма! Ведьма! Ведьма!

     Волков не было. Вокруг белое поле и ни одного волка.

     – Что ты сделала?! Сила нечистая!

     – Заткнись! – рявкнул на него первый. – И без твоего визга тошно. Визжишь как задранная собачонка.

     – Уходить вам надо. Опасно здесь становится, – повторила Саша грустно смотря на мужчин.

     Те молчали.

     Прибежали собаки отсутствующие весь день. Подбежав к девушке они стали ластиться, но голодными не были. Значит выследили кого-то, да съели, а может, поживились чем среди скрывающихся за холмами незримыми Сашиными сопровождающими. Медведь стал шумно втягивать носом воздух. Нюхать. Зарычал на собак, но те одна за другой, подходили и прислонялись к нему своими боками. Вздохнув медведь успокоился. Простил им долгое отсутствие.

     Саша закинула за спину рюкзак и пошла вперёд, в разрыв между солнцем восточным и солнцем западным. На север. Пошли за ней и её спутники. Метров через двести она обернулась посмотреть на охотников. Те оставались на месте. Девушка покачала головой, и поджала губы.

     Потерянные души слабо тлеющие в сломленных телах, у которых не осталось ни сил, ни стремлений, которые спотыкаются, падают и страдают не в силах забыть глаза смерти. Теперь они знают, и будут знать всегда. Будут помнить этот взгляд последнего вздоха, когда ты без надежды, без будущего, без упования к своему богу вдруг говоришь себе: «Это смерть».

     – Может я и виновата перед ними за некоторую резкость, за жестокость, – тихо проговорила девушка, обращаясь к медведю, – но они так сильно погрязли во тьме, что альтернативой озарению была только смерть. Я сделала, что могла. Чернота их душ оставила на снегу тёмные пятна, и потребовалась сила стихии, чтобы этот мир снова стал белым. – Саша успокаивала себя. Спрашивала, упрекала и вновь успокаивала. Взойдя на холм она ещё раз обернулась. Охотники были всё там же.

     Спустившись с холма и взобравшись на следующий, девушка села в снег. Медведь сел рядом.

     – Ты исхудал, – она сняла рюкзак и достала тушку животного. – На. Ешь.

     Медведь лизнул угощение и посмотрел на подругу.

     – Не смотри на меня. Ешь. Я приказываю.

     Собаки ходили кругами. Чем-то недавно насытившись они были не против поживиться ещё, но отнять пищу у медведя не осмеливались.

     – Ешь. Я это есть не буду. Ни за что. И дальше не понесу. Мне стало тяжело. Я устала, – Саша погладила переднюю лапу своего спутника и с грустью посмотрела в его глаза. – Не съешь ты, съедят они. А ты совсем скоро лишишься сил. Мы слишком далеко от моря.

     Медведь что-то коротко проурчал, ткнулся носом в Сашин капюшон, и взяв тушку зубами пошёл в сторону, чтобы там, в нескольких метрах от девушки, спокойно, не стесняясь насладиться мясом. Отсутствовал он недолго. Видимо настолько был голоден, что без разбору заглатывал части тушки со шкурой и костями, и даже не прилёг после трапезы. Подойдя к Саше он негромко рыкнул толкнув её в спину своим носом.

     – Встаю, – опираясь руками в снег она поднялась, закинула за спину пустой рюкзак, поправила капюшон и пошла вперёд.

     Наступила ночь. Какая по счёту без сна? Девушка не считала. Третья, четвёртая, а может пятая. Но отсутствие еды, как бы сама Саша старалась не придавать этому значения, начинало сказываться. Теперь она шла медленно, тяжело переставляя ноги, шаркая снегоступами по снегу. Всё чаще медведь подходил к ней совсем вплотную и она, положив на его спину руку, шла. Так, казалось, идти было легче. Холмы не прекращались. Один за другим, как полоса препятствий. И если взбираться на холм становилось с каждым разом всё тяжелее, то спускаться Саша, казалось, разучилась совсем. Ноги не держали, и на спусках подгибались и она, или скатывалась на спине, или летела кубарем вниз. Такие моменты ей нравились, они отвлекали от тяжести. И вот улыбнуться бы, засмеяться, но сил не было. Она молча вставала и шла дальше. Сжав челюсти. С угрюмой решительностью.

     В какой-то момент, на ровном совершенно месте Сашины ноги подогнулись, и она упала на колени. Опустив голову она с удивлением в глазах смотрела на себя, беспомощную и слабую. Спустя несколько секунд, упираясь руками в плотный снег она распрямила ноги и смогла встать. Посмотрев вопросительно на медведя, Саша, как ей показалось, увидела в его глазах жалость. И вот началось то, с чего когда-то, так давно что и не вспоминалось уже, начался её путь. Шаг за шагом. Десять метров, сто, двести. Шаг за шагом, и каждый шаг как утверждение своей веры.

     Ноги снова не выдержали. Она упала. Попыталась встать. И снова удивление, и беспомощность. Саша с досадой хлопнула ладонью по снегу, подняла голову, посмотрела на небо и закрыла глаза.

     «Я могу уйти. У меня есть на это право, но я так не сделаю».

     Она улыбнулась.

     Ногам было тепло. Где-то, совсем рядом, где-то совсем возле неё, вполголоса разговаривали. Пахло костром и дымом. Девушка попыталась открыть глаза. Чёрное, с синевой от звёзд, небо. С десяток человек вокруг костра. Все в кухлянках. Сидящие разговаривали на инупике, как все инуиты Канады и Гренландии. Сама Саша лежала в санях заботливо укрытая чем-то, может одеялом, может шкурой. Сани же были поставлены так, чтобы жар костра согревал ноги. Вкусно пахло огнём и едой, от чего начало сводить пустой живот.

     – Она проснулась, – тихо сказал один и толкнул товарища в бок.

     Тот посмотрел на Сашу и улыбнулся. – Приятного пробуждения, Странница.

     Саша попыталась ответить, но из горла вырвались лишь хрипящие звуки.