С коптильни Дримм прихватил с собой большой плетеный короб из лыка, короб немилосердно вонял как уже тухлыми рыбьими потрохами и головами, так и свежими заброшенными в короб чуть больше часа назад. Фейри хотел было опять заглянуть к реке и переправить часть содержимого короба в воду на прикорм, но передумал и по нахоженой тропе бодро зашлепал домой.
— Нужно на время притормозить с рыбой, — думал шагавший по тропе Дримм. — Той что есть хватит месяца на три и то если есть ее каждый божий день, а так на семь-восемь месяцев, или даже на год — не охота чтобы пропала. Хотя у меня не пропадет — использую как прикормку или приманку в ловушках, в крайнем случае отправлю в компост, но не хотелось бы так переводить отличную рыбу. Решено: завтра вытащу обе верши и месяцев пять не буду их снова загружать, за это время подъем уже готовую рыбу, соскучусь по свежей, а осенью поставлю опять. Да, так и сделаю, — принял окончательное решение Дримм и пошел быстрей, мог бы и побежать, но не захотел, и не 50-ти килограммовый вонючий груз за спиной был тому причиной.
У самого дома его встретили несколько детенышей кри и некоторое время следовали за ним, пища и пытаясь допрыгнуть до короба, общаться ментально они еще не умели, но догадаться чего они хотят не составило особого труда. Дримм сжалился и бросил им пару голов посвежей, остальное высыпал в здоровенный ящик, сделанный из обмазанных глиной жердей, что заменял ему бак для пищевых отходов, и закрыл его крышкой из все тех же жердей. Запер крышку на свою гордость — пусть и не хитрый, но собственноручно вырезанный из дерева запор. Фейри не желал чтобы кри отравились тухлятиной, да и не хотел приваживать лесной вороватый сброд из мелких зверьков — ему итак хватало проблем с коптильней и с запасами зимой, хотя те же соседи кри изрядно помогали особенно от наглых как уроженцы Пиндостана крыс и мышей.
Какое-то время Дримм занимался разными мелкими делами во дворе, поколол дрова и прежде чем успел закончить, окончательно затупил уже поработавший сегодня топор. Немного сжульничал и остатки предназначенных на раскол поленьев разорвал жесткими как сталь пальцами игрока с СИЛОЙ под 100. Затем поправил топор точильным камнем и, собрав нехитрый инвентарь, вновь отправился в лес.
Фейри ждал-не дождался мед, что собрали для него (ну ладно, не для него) трудолюбивые местные пчелы. Дримм очень аккуратно относился к такому ценному ресурсу как лесной мед (а другого у него и не было) и вел в голове строгий учет всех доступных ему бортных мест: когда-какие посетил, сколько взял, возраст и появление новых. Мало того, он ревностно оберегал сладкое золото от конкурентов-медведей, и многие из них слетели на землю после удара отброшенной могучей лапой дубовой колоды, которую хитроумный фейри привязал над входом в каждое медоносное дупло и которое било по медведю с той же самой силой, с которой он нанес удар, плюс масса самой колоды и ее дубовая плоть. Нехитрая защита не давала осечек, и большинство любителей меда понимали более чем прозрачный намек после второго-третьего падения, а шкуры тех кто не понимал пошли на одежду, постель и украшение жилища фейри, хотя сам Дримм упрямцев только добивал — в противостоянии колода: медведь всегда побеждала колода.
По пути он нарвал несколько пучков весенних цветов и трав, надрал коры и, легко срезая полосы коры острым лезвием, еще раз похвалил себя за то, что когда-то на заре своей игровой жизни увлекся работой по металлу, причем начинал он не только с готового металла (слитки серебра), но и с кусков медной руды.
Дримм никогда не ходил в учениках у кузнецов Серединного мира, а получил свой опыт из книг и собственноручно набитых шишек. Потом кузнечное ремесло как-то вышло из орбиты его интересов и ушло даже не на второй или третий, а на десятый-двадцатый план, в приоритете оказалась магия и алхимия, а из ремесла все что нужно для резки рун по дереву и кости, а если возникала необходимость нанести руны на металл, то к услугам фейри всегда был прекрасный набор для нанесения рун, благодаря которому от него не требовалось каких-либо особых умений в обращении с металлом. Но приобретенные когда-то знания он не забыл, и в этом странном лесном раю-тюрьме, где магия дала осечку, а из всех алхимических реагентов был доступен лишь самый примитив, навык работы с рудой и металлами пришелся ко двору.
Начинал Дримм с золота, вернее не так, сперва он долго мыл его в реке с помощью самодельного лотка, благо еще в своей прошлой земной жизни сумел не только увидеть и подержать такие лотки в руках, но и немного подкалымить по пояс в ледяной воде, пополняя свой небогатый лейтенантский бюджет. На мороженое и сигареты он тогда заработал, но не более того, а вот радикулит едва не приобрел. Нынешнему его телу нипочем была ледяная вода, сил и выносливости фейри хватило бы на сто человек, а зрению мог позавидовать любой орел, да и отсутствие конкурентов и богатство самой реки тоже сказались — он легко делал пару килограммов в день в виде песка и мелких самородков. Но золото — очень мягкий метал, а фейри нужны были оружие и инструменты, и он продолжил искать — нашел медь, потом серебро, свинец и олово. Ему невероятно повезло, что на участке всего в несколько десятков километров встречалось все вышеперечисленное, мало того, имелся даже гематит, а значит железо, но по понятным причинам железо он оставил в покое, а сосредоточил усилия на меди, свинце, олове, серебре и первом из найденных металлов золоте.
Получить руду из камней оказалось не сложно, хотя и пришлось не имея нормального инструмента валить деревья и разделывать их на нормальные дрова — опять выручила сила, непомерная сила и еще такая же выносливость высокоуровневого игрока. Сложить из камней печи, одну для плавки руды, другую уже для металла было все-таки сложней. Муторней всего встало обмазать печи глиной изнутри и снаружи, прогреть, дать остыть, снова обмазать и снова прогревать и опять добывать дрова, много, много-много дров, благо с медью и остальным можно все же было обойтись дровами — с железом бы этот фокус не прошел и сперва пришлось бы пережигать дрова в уголь. Потом все было намного легче — знакомая работа с медью и серебром, несложная с золотом и быстро освоенная с оловом и свинцом.
Дримм прервал давние воспоминания и, без всяких премудростей легко воткнув пальцы в кору, полез на первое из бортных деревьев. К сожалению слазил он зря — пчелы еще не восстановили свои запасы после зимы, и Дримм вынужден был съехать по стволу вниз не солоно нахлебавши — лишать пчел тех крох что они успели собрать он не стал. Все же пчелы кое-чем его наградили, и полдюжины укусов чесались еще минут пять, а вскоре как всегда исчезли и как всегда без каких-либо последствий.
Свинец пошел на снаряды для пращи, на ступки для перетирания орехов, зерна, трав и всего чего угодно, на различные противовесы и в общем-то все — малополезный оказался металл (для той же пращи вполне можно было обойтись речной галькой), разве что потом он стал его понемногу добавлять к смеси олова и меди, но это уже другой разговор. Золото и серебро использовал в качестве посуды, и вот уже чуть ли не год запертый в лесной глуши обитатель землянки в самом прямом смысле ел и пил только с золота и серебра, и ладно бы только он, но даже кри ели из золотых мисок, а козы пили из серебряной поилки. Ну с медью ясно — пошла на все, буквально на все от гвоздей, до оружия, знакомый еще по Великому лесу материал стал в руках фейри пластилином и обеспечил все его потребности в изделиях из металла.
Второе бортное дерево, настоящий лесной исполин с дуплом, в котором при желании можно было не только стоять в полный рост, но даже ходить и бегать, не разочаровало Дримма: огромный обитавший в нем рой может быть в процентном отношении и не обогнал в добыче меда уже посещенный, но пчел здесь было как минимум раз в 30 больше, и Дримм без стеснения выгреб часть их добычи, получил 3–5 десятков укусов и весело матерясь сбежал, продираясь сквозь отсекший разъяренных пчел орешник. Вообще, если так подумать, то бортник из фейри получился еще тот — ни один его поход за медом не обходился без настоящей войны с пытавшимися наказать воришку пчелами, но опять же таки высочайшая даже по меркам Серединного мира регенерация, а еще ПОЛНАЯ нечувствительность к ЛЮБЫМ ядам позволяли ему переносить такие жесткие сеансы апитерапии без каких-либо проблем и последствий для организма.
