И не дожидаясь, когда за Еленой закроется тяжелая дверь, я медленно пошел в свою комнату.

   Про усталость я вовсе не врал: все-таки весь день на ногах, рано встал, заехал в университет, а затем два с половиной часа на электричке, а потом сколько еще пить пришлось. Но, кроме обыкновенной физической усталости, я вдруг ощутил еще и полное душевное опустошение. Ощущение это возникло сразу же, как я пообщался с Еленой, а потом оно просто выросло до невероятных размеров. Я чувствовал себя никому не нужным, и поэтому мне никто не был нужен. Я был обижен на весь мир и, в тоже время, мне не было до него никакого дела. Пусть этот мир хоть треснет пополам!

   Я вошел к себе в комнату, включил свет и стал готовиться ко сну. Тут я поймал себя на том, что думаю о Елене. Ну почему же она так похожа на свою мать!? Будь она любой самой писаной красавицей, это бы произвело на меня гораздо меньшее впечатление, чем то, что она так похожа на Веру в молодости. Словно жизнь посмеялась надо мной. "Ты хотел эту девушку? Так вот она. Но как ты не интересовал ее двадцать лет назад, так и не интересуешь ее и сейчас". Это было крайне обидно.

   С этой мыслью я забрался в постель.

   Конечно, сама Вера оставалась рядом, можно было дождаться, когда все уйдут, поси-деть, попить с ней чаю, и, вполне возможно, что опять бы между нами возникла та чудная атмосфера близости, которая охватила нас обоих всего с десяток минут назад. Но, почему-то я уже не был уверен, что это именно то, чего я хочу. А чего я, собственно говоря, хочу? Юную Леночку?

   Я прислушался к себе.

   Нет, сама Елена Пашкова мне была безразлична. Молодая, глупая, ветер в голове, скучно! Ее охмурять мне было бы неинтересно, несмотря на ее сногсшибательный облик. Так чего же я хочу? И я нашел ответ: мне хотелось, чтобы сама Верочка снова стала такой же молодой и красивой. Вот на кого я бы хотел произвести впечатление- на молодую Любимову Веру! Но я не в силах был вернуть ее и мое прошлое. И хотя от нынешней Верочки я мог добиться взаимности, но, в моем понимании, все это было уже не то. Да и откуда я знаю, что и Вера этого хочет? Быть может, она просто считает себя обязанной и так, чисто по-женски, пытается расплатиться со мной за то, что я спас ее сына от отчисления из университета? О-о, осознавать это было еще и унизительно. Молодец, профессор! Поставил студенту тройку, чтобы переспать с его матерью. Воспользовался, так сказать, моментом, чтобы удовлетворить свои юношеские комплексы и мечтания.

   Из-за подобных размышлений я долго не мог заснуть и слышал, как, недолго пошебур-шав в своей комнате и громко протопав мимо моей двери до санузла и обратно, затихли, наконец, офицеры- мои соседи по гостинице. Потом некоторое время было тихо, и мне казалось, что я слышу только шелест переворачиваемых страниц. А спустя, наверное, час я снова услышал негромкий скрип старых половиц. Словно по коридору шел кто-то легкий. Мне сразу представилась худенькая Вера в своих домашних тапочках. Шаги дважды продефилировали по коридору туда и обратно, и у меня появилось ощущение, что затихли они возле моей двери. В комнате моей было темно, и я не могу утверждать точно, но мне показалось, что этот неведомый кто-то несколько раз нажал на ручку моей двери...

   Я не знаю, почему я не встал и не открыл запор.

   А может, мне это только померещилось?

   IX

   Я проснулся на рассвете. Прислушался- тишина. Встал, стараясь не шуметь, сходил в ванную комнату, умылся и быстро- быстро собрался. Уже полностью одетый подошел к столу дежурной по гостинице.

   На столе горела настольная лампа, возле нее лежала раскрытая на середине мало-форматная книжка в мягкой обложке. Чтобы книжка не закрывалась, между страниц были положены очки в тонкой металлической оправе. Сама же Верочка, не выдержав ночного бдения, спала на кушетке. Спала тихо, как ребенок, свернувшись калачиком и укрывшись каким-то пальто вместо одеяла. Рядом с ней на стуле мерно тикал маленький механический будильник.

   Я взял будильник в руки и взглянул на циферблат. Часы немного отставали, но и на них было уже без десяти шесть. Буквально через несколько минут будильник должен был зазвонить. Я перевел стрелку звонка на более позднее время. Пусть Вера поспит, меня будить уже не надо, а военные собирались вставать в семь. Взглянув на Любимову в последний раз, я подошел к столу и написал ей записку- пожелание:

   "Доброе утро, Верочка!"

   Именно так- на "ты". Когда-то давным-давно, двадцать лет тому на-зад, я мечтал о том, чтобы каждое мое утро начиналось с этой фразы. Не пришлось. Не получилось. Не знаю, поймет ли она меня теперь, но хоть в этот последний момент я хотел успеть высказаться. Не исключено ведь, что больше я с ней никогда не встречусь. Записку я засунул под книгу.

   Запоров на двери было много, но я с ними справился. Слава богу, для этого не было необходимости пользоваться какими либо ключами. Последним клацнул язычок английского замка. Я осторожно потянул дверь и, выйдя в подъезд, также аккуратно закрыл ее за собой. Все, теперь на свежий воздух.

   Минут через десять, громко просигналив, к дому подкатил Севастьянов. Видимо, он меня не заметил и думал, что я еще сплю. Я вскочил со скамейки, на которой сидел, и замахал ему руками, выговаривая, что так он разбудит весь город.

   На это Геннадий ответил, что нечего всем им спать, когда он уже на ногах. Мы перекину-лись еще парой ничего незначащих реплик и я уселся на сидение рядом с ним.

   Машина тронулась, и не успели мы выехать со двора, как из подъезда выскочила Ве-рочка. Она, видимо, проснулась от Генкиного бибиканья и бросилась ко мне в комнату, а меня уже там не было.

   Теперь она, кутая плечи в шаль, стояла на ступеньках в своем стареньком синем платьице и в домашних тапочках, и весь ее облик вызывал щемящую грусть.

   - Хочешь попрощаться?- спросил у меня Сева, затормозив.

   Я неопределенно пожал плечами. Тут Любимова заметила наш автомобиль и стала махать нам руками. Я вышел из машины, а Вера подбежала к нам. Еще на бегу она принялась говорить:

   - Вы уезжаете?

   Похоже, она еще не успела обнаружить мою записку.