Дежурная комната когда-то, видимо, была кухней. Потом, когда квартиры перестраивали под гостиницу, комнату решили приспособить для административного персонала, поэтому газовую плиту и все шкафы убрали. А поставили письменный стол для писания бумаг, медицинский топчан на случай ночного отдыха, да пару стульев для случайных посетителей. О прошлом этой комнаты красноречиво напоминали лишь старенький мерно гудящий холодиль- ник, да, то ли специально, то ли случайно неубранный умывальник.

   Любимова- Пашкова сидела в этой своей дежурке за столом и читала книгу. По крайней мере, пыталась читать. Глаза ее были устремлены на страницы, а вот где были ее мысли в этот момент, угадать было невозможно. Услышав мои шаги, она взглянула на меня. Не знаю, так ли рада она была меня видеть, но она мне улыбнулась, предварительно спрятав под перевернутую вверх корешком книгу свои очки.

   Не знаю, почему я не высказал свою просьбу сразу и не ушел. Вместо этого я опустился на стул, на котором до этого сидел Севастьянов, и затеял длинный разговор. Сначала я пристал к ней по поводу ее книги. Это был малоформатный женский роман в аляповато раскрашенной мягкой обложке из бесконечной серии "прочитай очередную красивую сказку про неземную любовь и забудь". Так вот, выразив удивление тем, что она теряет время на подобное издание,

   я весьма вежливо раскритиковал всю аналогичную литературу, хотя в жизни не прочел ни одного схожего произведения.

   Верочка со мной не согласилась, ссылаясь на то, что подобные романы ей нравятся и являются единственной отдушиной в нашей отвратительной жизни. И вообще, она отдыхает, когда читает такие книги. Ну не газеты же ей, в самом деле, читать.

   Насчет газет я с ней согласился, заметив, что от чтения наших газет только язву желудка можно заработать, а то и рак мозга. Но, в свою очередь, и подобные книжечки это малопитательная жвачка для ума и верное средство утомлять глаза. И лично от себя добавил, что кроме специальной литературы, я в состоянии читать только классиков. В последнее время в основном, сатириков и юмористов: Марка Твена, О'Генри, Джерома, а из наших Чехова и Щедрина.

   Верочка только наморщила лобик, демонстрируя свое отношение к классической лите-ратуре вообще и перечисленным мною писателям в частности. А вслух произнесла, что уже давным-давно не читает подобных книг.

   Я пошутил по этому поводу, что видимо тягу к серьезным авторам у нее отбили в роди-мой советской школе на уроках литературы.

   Вера рассмеялась и согласилась со мной, сказав, что уроки литературы особенно в старших классах были на редкость нудными и скучными. Все эти образы лишних людей, все эти дурацкие Данко и Челкаши, Веры Павловны и Иудушки Головлевы ничего, кроме зевоты, у нее не вызывали. Хотя там, где про любовь, она читать любила. "Княжну Мэри" у Лермонтова или те главы "Войны и мира", где рассказывается о Наташе Ростовой. А вообще-то у них была такая учительница по литературе, звали ее Нелли Семеновной, так вот она заставляла учеников даже эти любовно- романтические переживания персонажей рассматривать только как элемент характеристики героя.

   В том, что литературу нам преподавали как-то не так, я с ней полностью согласился. Приведя в пример то обстоятельство, что я был единственным учеником в своем классе, прочитавшим от корки до корки "Преступление и наказание" Достоевского, хотя изучали мы его вроде бы все. А то, что я остался поклонником классической серьезной книги, заслуга, скорее, не школы, а семьи. У моего отца была удивительно богатая домашняя библиотека, да и его самого я в основном помню бесконечно читающим. И что, когда однажды отец мне сказал, что читать "Войну и мир" мне рано, я сразу же загорелся узнать, что же там такого написано, чего мне рано знать. Я читал ее трижды. В тринадцать лет я внимательно прочитывал все батальные сцены, пропуская все, что не имело отношения к войне. В шестнадцать мне стало интересно это произведение с бытовой стороны: вся эта светская жизнь, барские усадьбы и забавы, отношения с простолюдинами, любовные интриги. А вот, перечитывая роман в зрелом возрасте, я, наконец, ознакомился и с философскими воззрениями Льва Николаевича, щедро рассыпаными по страницам этого многотомного сочинения. И тут же я сообщил, что нахожу их несколько нравоучительными. И что мне больше по душе Чехов. А в конце своей речи я вставил, что и у нас русскую литературу преподавала незабвенная Нелли Семеновна Иванчикова.

   Вера сначала посмотрела на меня непонимающе, а потом рассмеялась. До нее дошло, что ведь мы с ней учились в одной школе и у нас, наверняка, могли быть одни и те же учителя.

   Я смотрел на нее смеющуюся и вдруг понял, что в какой-то мере, вот такая веселая она чем-то напоминает ту девушку, в которую я был влюблен.

   Продолжая улыбаться, Вера спросила у меня, когда же я закончил школу.

   Я ответил, что спустя два года после нее.

   Любимова задумчиво наморщила лобик, но так и не вспомнила меня учеником. В чем и призналась.

   Я же, усмехнувшись, успокоил ее, сказав, что в то время, если я чем и выделялся среди своих одноклассников, так только успешной учебой. Но быть отличником слишком мало для того, чтобы на тебя обратили внимание старшеклассники, да еще и девочки. И добавил, что я и сам точно такой же, и сейчас помню в основном тех, кто учился старше меня, а из младших классов только тех пацанов, с которыми вместе посещал школьную легкоатлетическую секцию или жил в то время в одном дворе. А с ней, с Верой, мы жили хотя и на одной улице, на Красногвар-дейской, но в разных ее концах. Она, насколько помню, в начале улицы, в доме номер 4, квар-тира 14, а я в середине, в 30-м.

   Впечатление своей последней тирадой я на нее произвел. Мне показалось даже, что она немножко испугалась и чуть-чуть побледнела. Еще бы, мало того, что я непонятно откуда знаю ее имя и отчество, так я еще и адрес ее прежний спокойно называю. Если бы она не знала, кем я работаю на самом деле, у нее, наверняка, закралось бы подозрение, что я связан с какими-нибудь очень осведомленными органами. А, может, даже и закралось.

   Но в этот момент, скрипнув, открылась дверь одной из комнат и оттуда вышел молодой человек в армейской рубашке и спортивных штанах. Он поглядел на меня не без любопытства и, подходя к нам, весело сообщил:

   - Вера Ивановна, возвращаю вам чайничек, большое вам за него спасибо. Все было очень вкусно! У вас тут вода удивительно мягкая, с нашей ну никак не сравнится.

   Верочка встала и, приняв от него чайник, поставила его на тумбочку в углу дежурной комнаты. После чего заботливо спросила: