И она согласилась — это было любопытно и лестно. А оказалось, что дорога в «Вольфшанце» долгая и утомительная. Сначала три часа тряски в самолете, разок атакованном английским «Москитом», а потом попавшем в зону турбулентности над каким-то озером. Далее предстояла довольно дальняя дорога в бронированном «мерседесе» через густой хвойный лес. Верхушки деревьев над головой сплетались в густой шатер, так что волшебную дорогу из сказок братьев Гримм, по которой они ехали, скорей всего невозможно было рассмотреть с неба.

Примерно через час они подъехали к шлагбауму, охраняемому четырьмя эсэсовцами. Хотя те и узнали Шелленберга, но тщательно проверили документы всех пассажиров «мерседеса», внимательно сверяя их лица с фотографиями. Это не помешало дежурным следующего поста опять провести полную проверку документов. Затем офицер позвонил по телефону и доложил Шелленбергу, что адъютант фюрера будет ждать их у Чайного домика, после чего предупредил:

— Если ваша машина вдруг забуксует, сигнальте, пока не явится ремонтная бригада. Только не вздумайте выходить из машины: все пространство вокруг дороги заминировано и простреливается снайперами.

После третьего шлагбаума открылся затянутый колючей проволокой лесной участок, застроенный небольшими домиками с плоскими крышами, на которых росла густая трава. «Это чтобы с неба их нельзя было опознать», — поняла Оленька.

Чайный домик оказался настоящей столовой, где обедали офицеры генерального штаба, не получившие приглашения к столу фюреру. У порога гостей поджидал личный секретарь Гитлера Мартин Борман, ответственный за хозяйство в «Вольфшанце».

— Как дела в Берлине? — поинтересовался он.

— Прошлой ночью была страшная бомбежка, восемь налетов. Но в конце концов обошлось.

— Мы стараемся не упоминать о бомбежках при фюрере, и вам не советую. Если, конечно, он сам не спросит. Но это вряд ли.

— У меня есть новость получше. Вчера мы сбили над Аахеном пятитысячный бомбардировщик. Здорово, да? Пятитысячный! Я обязательно расскажу об этом фюреру, его это обрадует.

Оленька нерешительно топталась за спиной Шелленбер-га, ожидая, когда он представит ее Борману. Очевидно, ритуал требовал, чтобы тот сам обратил на нее внимание, и он наконец ее заметил.

— А вы, оказывается, решили порадовать фюрера не только сбитым бомбардировщиком, а еще привезли ему сюрприз. Представьте же меня знаменитой кинозвезде.

Оленька обменялась вежливым рукопожатием с Борманом, и по особому взгляду того через ее плечо догадалась, что оттуда приближается Гитлер. Чрезмерным усилием воли она заставила себя не оборачиваться, а дождаться, когда фюрер обойдет ее и предстанет перед ней лицом к лицу.

Он вошел в поле ее зрения, одетый в черные брюки и в серый военно-полевой френч с черным железным крестом первой степени на левом нагрудном кармане. Перехватив его вопросительный взгляд, штурмбаннфюрер торопливо воскликнул:

— Я привез вам сюрприз, дорогой фюрер!

— Это прекрасную Ольгу Чехову, что ли?

— Не только Ольгу, но и один из ее любимых фильмов, который она жаждет вам показать.

— Разве вам неизвестно, что я отказался от просмотра фильмов?

— Конечно, известно. Но я был уверен, что вы не сможете отказать своей любимой актрисе. Она считает этот фильм своей актерской вершиной и в отчаянии, что вы его не увидите!

— А что за фильм?

Шелленберг чуть не подпрыгнул от восторга — фюрер проявил интерес!

— Расскажите о фильме, фрау Чехова.

— Это невозможно! Весь фильм построен на смене кадров, перепадах настроения, на игре актеров, — это нельзя передать словами. Это нужно видеть.

Гитлер задумался, это обнадежило Оленьку.

— Фрау Чехова решилась приехать в такую даль только для того, чтобы вы увидели ее на экране!

— Я подумаю, — неуверенно пообещал фюрер. — Но вы, наверно, проголодались? А ведь пора обедать! Пойдемте в Чайный домик, нас там чем-нибудь угостят.

Они вошли в Чайный домик и расселись во главе овального стола, за которым уже сидело несколько генералов. Оленька так заинтересованно следила за обедающим фюрером, что даже не заметила, какие разносолы принесли ей. Он сначала съел вареный кукурузный кочан, залитый столовой ложкой растопленного сливочного масла, от бульона отказался и принялся уничтожать высокую стопку особого австрийского блюда — кайзерсшмаррн. Это тонкий омлет, нарезанный на кусочки и вновь поджаренный, с вареньем и обильно посыпанный изюмом. Ел фюрер быстро, не поднося вилку ко рту, а опуская рот к вилке. Не очень различая, что она ест, Оленька наспех проглотила венский шницель, запила стаканом яблочного сока и поднялась из-за стола одновременно с фюрером.

— Так где же ваш фильм? — спросил он.

Оленька возликовала и подала знак Шелленбергу. Тот вытащил из-под стола коробку с фильмом «Бургтеатр» и поспешил в бункер, который служил клубом. Пока они усаживались, прибежал кинотехник и без проблем запустил привезенный Оленькой фильм. Поскольку ей доставили коробку с бобиной из какого-то кинотеатра, там оказалась пятиминутная кинохроника о вступлении немецких войск в Крым. Перед Оленькой замелькали знакомые кадры Ялты, и на миг появилась Белая дача Антона Чехова, в распахнутые ворота которой входила группа немецких солдат. Она чуть было не вскрикнула от неожиданности, но заставила себя замолчать, не желая испортить впечатление от своей игры в «Бург-театре».

Ей самой было интересно увидеть себя на экране через столько лет, и Ольга осталась собой довольна — и игрой, и красотой. Прекрасно исполненная роль затмила воспоминания о начавшемся на съемках злополучном романе с Марселем, но и эта мимолетная грусть не испортила ей настроение.

Оказалось, что снятый в Вене фильм вызвал воспоминания не только у нее, но и у фюрера. После просмотра ленты он подхватил Оленьку за локоть и предложил прогуляться по лесной поляне и поговорить о прошлом. Естественно, отказать ему она не могла, хотя ноги у нее подкашивались после долгого путешествия, нервы в присутствии Гитлера были напряжены до предела, да и просто давно хотелось в туалет.

Что ж, она была хорошо натренирована на долгих съемках, так что собралась и постаралась сосредоточиться на речи фюрера. А тот углубился в свое печальное прошлое в прекрасной Вене, когда он страстно желал стать художником, посылал свои картины в разные галереи и везде слышал отказ: никто их не принимал. Он дважды подавал свои работы для поступления в академию художеств, и тоже неудачно. Гитлер довольно долго рассказывал, красочно расписывая, как он голодал, зарабатывая гроши на случайных работах, как вкладывал все до последней копейки в покупку красок и холстов. Со временем он понял, что сидевшие в жюри и приемной комиссии евреи не пожелали впускать его в круг избранных. И они сильно поплатились.

«А ведь теперь те люди, наверное, жалеют, что не позволили ему стать художником. Тогда бы мир мог избежать многих бед, — подумала Ольга. — Но сейчас фюрер так увлекся воспоминаниями, что, похоже, скоро не остановится».

Уходя все дальше от Чайного домика, он нанизывал на свой рассказ все новые и новые детали, и она решилась на отчаянный шаг: громко вскрикнув и ловко подвернув ногу на высоком каблуке, Оленька упала на бок под ноги фюрера (в самом начале своей кинокарьеры она брала специальные уроки по искусству вынужденного падения перед камерой).

Гитлер пришел в ужас и начал звать на помощь. Помощь не заставила себя ждать — оказалось, что почти из-за каждого куста за их прогулкой следила охрана. Два дюжих военных подняли Оленьку на руки и понесли к центру ставки, а еще один сопровождал идущего за ними испуганного фюрера. Навстречу им мчался не менее испуганный Шелленберг, проклинавший себя за то, что привез в «Вольфсшанце» знаменитую Ольгу Чехову, которая по его вине, возможно, сломала ногу.

Увидев, какой переполох она произвела, Оленька лучезарно улыбнулась несущим ее охранникам:

— Отнесите меня, пожалуйста, в туалет, я коленку с мылом помою.