Ситуация в конторе последние несколько недель слегка сюрреалистичная. Коллеги по оптовой торговле сантехникой и моющими средствами жалеют меня, ведь я уволен, и одновременно радуются, ведь сами они не уволены. Им неизвестно, что я получу целый мешок денег (по настоянию Хертога я подписал документ о неразглашении), и меня это вполне устраивает.

У них сложилось искаженное представление о моем психическом состоянии, а я прямо-таки ликую, что скоро пробкой вылечу отсюда, и жалею тех, кто будет до пенсии торговать туалетной бумагой и автоматами для выдачи полотенец. Так что у каждого в конторе есть повод для радости, но никто ее не проявляет.

Марике спросила, как я справляюсь со своим увольнением.

– Ищу, куда бы его засунуть, – брякнул я, недолго думая.

Марике воззрилась на меня с недоумением.

– Прости. Иногда реагирую не совсем адекватно. Но я еще не пришел в себя.

Она понимающе кивнула. Но в ее глазах стояли два больших вопросительных знака: засунуть?

Не так-то просто изображать уныние, когда, радостно насвистывая, ведешь обратный счет дням. Осталось тридцать девять рабочих дней. И самая большая проблема в том, что свистеть я могу только мысленно.

Господин Хертог лично уже несколько раз обращал мое внимание на газетные объявления о вакансиях, которые казались ему «весьма привлекательными».

– И, разумеется, я напишу вам прекрасную характеристику, дружище.

– Вы очень любезны, – произнес кто-то, и это был я сам, хотя в то же время подумал: «Подотрись ты своей характеристикой».

Мои коллеги считают, что я поступаю достойно, продолжая работать без всякого стимула.

– Я бы на твоем месте время от времени сказывался больным, – заговорщицки шепнул мне завскладом Дирк. Он понятия не имеет, как неуютно я чувствовал бы себя дома.

К тому же я не хочу бросать изучение итальянского в пробках по дороге на работу. Занимаюсь языком больше часа, два раза в день и делаю успехи (хвалю себя сам). Иногда закладываю лишний крюк, чтобы закончить урок.

Я открыл новый счет в банке ASN. На него можно перевести выходное пособие. Афре я сообщил, что получу десять тысяч. Она сочла, что это маловато. Я сказал, что еще ловко выторговал эти десять тысяч, ведь Хертог поначалу предлагал всего пять.

– Вдвое больше, Афье, это совсем недурно.

Афре нечем было крыть.

Итак, десять тысяч евро попали на наш общий счет в банке ING. И шестьдесят пять тысяч – на мой личный новый счет. В конце концов, это мое выходное пособие. На нашем общем счете примерно сорок тысяч евро. Из них половина моя. По зрелом размышлении я разработал следующий план: буду снимать регулярно небольшие суммы, порядка нескольких сотен евро. Тогда перед окончательным переездом в Италию на заднем сиденье моего автомобиля будет лежать пакетик с двадцатью тысячами евро наличными.

Афра вряд ли что заметит. У нас в доме практикуется классическое разделение труда: муж занимается финансами и садом, а жена – домашним хозяйством; но при этом в мои постоянные обязанности входят мытье посуды и топка камина. У нас общий счет, доступный для обоих по картам. Пока банкомат выдает по карте деньги, Афра считает, что все в порядке. Ну, может, спросит раз в год, сколько у нас денег на сберегательном счете. Может, она слегка огорчится, когда после моих похорон выяснит, что там осталось всего двадцать тысяч. А может, она понятия не имеет, сколько там было сначала, и даже обрадуется.

Я не чувствую за собой никакой вины. Она получит вполне приличную страховку и солидную вдовью пенсию, и дом наш полностью оплачен.

По брачному договору у нас общее имущество, но в итоге Афре достанется больше половины. Она это честно заслужила. Вдобавок ей предстоит пережить мои похороны и остаться вдовой.

Надеюсь, она не станет слишком долго горевать. Симпатичный песик наверняка ее утешит.

Итальянский народ сказал: «Нет!»

Не знаю точно, против чего протестуют итальянцы, и у меня сложилось впечатление, что и сами итальянцы тоже не знают. Официально они против изменений в Конституции, призванных смягчить постоянную тупиковую ситуацию в итальянской политике. Но, похоже, в первую очередь они протестуют ради протеста, говорят «нет!» политической элите, в данном случае премьеру Ренци, да и любому другому премьеру.

За семьдесят лет в Италии сменилось примерно шестьдесят премьеров, из чего с очевидностью следует, что итальянцы не слишком дорожат своими первыми министрами.

Начав новую жизнь в Италии, я больше не стану интересоваться политикой. Хотя и нахожу политику весьма занимательной и не верю дурацким воплям, что все политики – лжецы и хапуги. Политики врут и воруют не больше и не меньше, чем владельцы автосервисов, банкиры и получатели пособий.

Но боюсь, итальянскую политику мне уже не постичь. Это стоило бы огромного напряжения, тогда как одно из самых значительных намерений на остаток моей жизни – избегать огромных напрягов, разве что они позволят испытать чувство огромного счастья. А итальянская политика счастья не сулит. Я надеюсь, моя жизнь в Тоскане потечет безмятежно, что бы там ни творилось в парламентах, общинных советах, дворцах и тайных кабинетах. Джузеппе Томази ди Лампедуза[15] (одно имя чего стоит) в одной из своих книг утверждает: «В Италии все должно меняться, чтобы все оставалось по-прежнему». Качество пиццы и макарон не должно страдать из-за политических кризисов. Обожаю пиццу. Обожаю итальянскую кухню: vitello tonnato, coppa di Parma, паста ручной работы. Страсть к листовой капусте разделить труднее. Хотя… ради голландского тушеного мяса я готов прокатиться разок туда-обратно.

Боюсь, я стану одним из тех наших за границей, что запасают арахисовое масло, лакрицу, пряники и мраморную говядину.

– Похоронщика, готового обойти закон, не сыщешь, Артур. – Йост озабоченно посмотрел на меня.

Я испугался, ведь это перечеркивало мои планы.

– Но, к счастью, я изловчился и нашел-таки одного, – продолжил Йост с широкой улыбкой. – Назовем его для начала мистер П. От слова «погребение».

– Мистер К. От слова «кремация», так будет точнее, – предложил Ваутер.

Мы единогласно одобрили его предложение.

Отвергнув мое прежнее желание быть погребенным, мы решили, что лучше меня кремировать. Кремация сильно затруднит возможное расследование. Вероятно, Афре покажется странным это неожиданное изменение конечного пункта моего последнего пути, поэтому я должен в ближайшее время и как бы невзначай упомянуть о нем.

Йост навел справки среди своей широкой клиентуры и вышел на клиента, чей компаньон владел похоронным бюро.

– Когда-то я помог ему в пустяковом дельце. Вероятно, он согласится аккуратно обойти закон об оказании похоронных услуг, но, конечно, если мы раскошелимся. Ну да, он довольно скользкий тип, но у нас нет выбора, – сказал Йост.

Через две недели он побеседует с мистером К. и все с ним обсудит.

– И как мы конкретно организуем кончину? – весело спросил Ваутер.

Поразительно, с каким энтузиазмом двое моих друзей ухватились за мою кончину. Она им и впрямь нравится. Они, конечно, будут сожалеть о моем отсутствии на поле для гольфа, но от всей души желают мне красивой и беззаботной новой жизни. А в порядке компенсации предвкушают, что я организую им недельку-другую гольф-туризма в Тоскану. Минимум два раза в год, all inclusive[16].

Мне нужно держать ухо востро. Вчера поздно вечером я с интересом смотрел Rai uno, первый канал итальянского ТВ, когда Афра встала с постели, чтобы приготовить себе стакан горячего молока, так как не могла уснуть. Если вы убеждены, что молоко помогает от бессонницы, то оно помогает. Я не слышал, как Афра вошла, она была в тапочках. Не знаю, долго ли она стояла в дверях у меня за спиной, слушая, как я повторяю вслед за телевизором случайные итальянские слова.