Колёсики чемодана грохотали на всю улицу, хотя вещей там лежало всего-ничего. На звуки обернулась старушка из цветочной лавки, всегда обращавшая гневное внимание на шумных горожан, хотя в курортный сезон тут всегда много народу. Она молча проводила Эйдена взглядом и продолжила раскладывать цветочки в чашечки и самодельные горшки.

Эйден не спеша доковылял до дома, щурясь от греющего солнца. Песчаная тропа привела к веранде двухэтажного дома. Рядом росли огороженные яблони, а чуть дальше стоял, прильнув рулём к забору, велосипед, подаренный в юности. На лице мелькнула улыбка – некоторые детские воспоминания навевали приятные чувства. Тогда всё казалось простым и вечным. Но родители вскоре уехали, появились обязанности и дела, от которых душа рвалась за горизонт, к другому миру. Переживания пришлись на годы одиночества.

Эту часть прошлого Эйден пытался забыть. Почему-то ни с кем не ладилась славная дружба, с восторгом описываемая взрослыми. Были приятели из семейного кафе, мелькали соседские ребята, в школе появлялись и вскоре исчезали одноклассники, но никто не мог занять мысли Эйдена, никто не удостоился доверия. «Что ж, мне и так нормально» – открывая входную дверь, он зацепился за эту мысль. «Лучше в одиночку, без привязанностей всяких. Без груза».

Тикали часы в полумраке гостиной. В тени портьеры – пустой обеденный стол и несколько задвинутых стульев. В чашке на столе – остывший попкорн. Эйдан черпнул горсть набухших ядрышек и забил ими рот. Джинсовка полетела на диван, чемодан остался у гардеробной. Эйден распахнул холодильник и облизнулся, вытащив контейнер с любимым нарезанным сырно-помидорным пирогом. Пока тарелка разогревалась, Эйден разбавил завтрак бокалом вина и свежим овощным салатом. «Наконец-то нормально поем» – и сырное тесто захрустело и смешалось с красной мякотью.

Объевшись и напившись, чувствуя тягучее изнеможение после сытного завтрака, Эйден поплёлся на второй этаж, не забыв перешагнуть скрипящую ступеньку. Перед своей комнатой он заглянул за приоткрытую дверь, но Андреа не обнаружил.

– Андреа?

Отозвались только птицы на яблоне. «Видимо, уже ушла на работу». Быстро осмотревшись, он обрадовался, что никто не копался в его вещах: новый компьютер покрылся пылью, журналы остались открытыми, мини-турник не откручен. Единственное – духота страшная, аж дыхание спёрло. Скинув мокрую футболку, Эйден включил кондиционер, размял шею и провалился в мягкие объятия широкой кровати.

Спал он беспокойно. Чуткий сон прервал то ли шум с первого этажа, то ли боль в пояснице. Он, лёжа пластом на спине и вглядываясь в полоску солнечного света на стене, поднял обессиленную руку вверх, и луч обволок длинные пальцы; покрутил ладонь, пока холодная рука не согрелась, и свернулся калачиком, прикрыв пульсирующую шею. Он не замечал, что тело слегка подрагивало, и не чувствовал повышенную температуру. Тяжёлые веки сомкнулись. Сознание объял сон.

Во второй раз Эйден проснулся уже сам. Трудно вылезти из соблазнительной кровати, но бодрое сознание зазывало ополоснуться в ванной. Отмывшись от запашка лекарств и пота, Эйден побрил побаливающее лицо, по-модному взъерошил волосы, покрасовался перед зеркалом, с неприязнью оценив заживающие гематомы на смуглой коже, и оделся так, чтобы скрыть отметины, но не поджариться ещё больше.

На первом этаже точно похозяйничала Андреа – вымыла всю посуду, убрала вещи брата в гардероб и оставила записку:

Я в «Магнолии» до ночи. Приходи.

«Сказано – сделано» – ухмыльнулся Эйден, пользуясь фразой только в удобных для себя случаях, и поплёлся в сторону кафе. С каждым шагом слышнее становился дух морских волн, шелестящих у берегов. Кафе находилось неподалёку от дома и ещё ближе к пляжу. Эйден уже видел светящуюся вывеску «Магнолия» и распахнутые стеклянные двери. Фасад с лакированными панелями и ступеньками из чёрного ореха был украшен сплетениями белого декоративного вьюнка. Из приоткрытых окон горел мягкий свет, а через несколько шагов донёсся смех, звон тарелок, текущая по воздуху эмбиентная мелодия. Внутри по-прежнему уютно – ни дискотеки, ни извивающихся в экстазе юношей и девушек, ни разливающегося на руки и цветастый пол пива. «Хотя, это ж кафе» – подумал Эйден и занял барный стул. Народу немного-немало, и все занимались чем-то своим – беседами, распитием напитков, перекусами.

– О, кто тут у нас? – сотрудник бара – рыжий парень с усеянными по лицу веснушками, будто солнце его не просто чмокнуло, а засосало – подошёл к Эйдену с широкой улыбкой и изумлением в глазах.

– Привет, Ленни, – Эйден чуть наклонился, чтобы ответить на рукопожатие.

– Заехал на чашку кофе? – Ленни потянулся к автомату заварки. – Как проходит празднование? Как Европа?

– Так Андреа всё разболтала, – прошипел Эйден, покосившись на дверь в администраторскую. – Было клёво! Коктейли отличные, машины – просто бомба. Тусовки у них чуть ли не каждый день.

– А что-нибудь из достопримечательностей?

– Такое только тебе интересно, – Эйден усмехнулся и взял чашку молочного кофе. – Спасиб.

– И правда, – согласился Ленни, взявшись протирать стойку после ушедшего клиента. – Куда дальше поедешь?

Эйден опустил взгляд на плавающие в чашке пузырьки. Он предполагал, что надо придумать какую-нибудь правдоподобную глупость, но от невнятного ответа его избавила Андреа, вышедшая в зал. Ленни и Эйден заметили, как несколько одиноких и не очень мужчин обратили на смуглую кареглазую шатенку своё нескромное внимание. И на её нескромный бюст; мысль об этом дёрнула за ниточки рассудок Эйдена: ему не нравились все, кто заглядывался на его сестру и пересекал допустимую черту. Допустимую, конечно, по ревностному братскому мнению.

– Как животные, – тихо возмутился он, и костяшки на руках побелели от напряжения.

– Она красавица, – искренне ответил Ленни, кинув тряпку в ведро, и поспешил добавить, поймав острый взгляд. – Похожа на девушку с картины Синьяка. Настоящее искусство!

– Отдыхаете, мальчики? – Андреа подсела рядом.

– Есть такое, – улыбнулся Эйден и заметил, что Ленни тем же радушием не ответил, спрятав взгляд в тени. – Кстати, пирог – объедение!

– Здорово. А теперь пойдём, – она хлопнула по спине, и у того чуть сердце изо рта не вылетело от молниеносной боли, – выспался, наелся, умылся. Пора за работу.

– Чего?! Эй, погодь, я ещё недостаточно отдохнул! – Эйден успел только схватить чашку кофе, в то время как Андреа бесцеремонно вела его за руку в администраторскую.

Они чуть не столкнулись с официанткой, но та ловко увернулась с полным посудой подносом. Андреа распахнула дверь, и Эйден вошёл следом, чуть не расплескав горячий напиток на одежду. В небольшой комнате с чёрной софой, офисным столом с кучей макулатуры и знакомым ноутбуком, появились коробки, метры целлофана, тканевые чехлы. Рядом с ними расположились незнакомые парни – точнее, как подумал Эйден, школьники, настолько они молодо выглядели. Один из них – короткостриженый и завитый, в тонких очках с заклеенной скотчем дужкой и мешковатой рубахе и штанах, точно сбежал с учёбы, – возился с распаковкой барабанной установки. Комнату заполонил запах фабричной новинки. Второй парень сидел на корточках, натягивая струны на гриф бас-гитары, и поднял голову, услышав топот. Он заправил за ухо прядь каштановых волос, которые лишь чутка не доставали до плеч, и уставился на гостя.

– Это Эйден, мой брат, – сказала Андреа, указывая пальцем, а после обратилась и к нему, приглушив тон. – Поможешь им разместиться, окей?

– А, так они сегодня у тебя выступают?

– И сегодня, и ещё на несколько дней здесь задержатся. Я на кухню, – Андреа выхватила у Эйдена чашку и вынырнула в проём.

Повисло неловкое молчание. Музыка из зала едва достигала ушей, так что в комнате раздавались только щелчки и заклёпки деталей собирающихся инструментов. Эйден плюхнулся на диван прямо напротив юных музыкантов и с интересом разглядывал, как они сосредоточенно готовились к выступлению. Сам он никогда не занимался музыкой – творческое мышление ему чуждо.