Больше всего Энн взбесилась из-за последнего вопроса.
– Я не живу в дистрикте, – чем сильно удивила своего «брата».
– Правда что ли? А что, у кого-то из зелонозадых?
– И опять мимо, – всё еще пытаясь восстановить дыхание, проговорила Энн, – я…
– Ах ты сучка!.. – опять захотел вставить свои пять копеек «брат», подав было свой голос, но опять будучи прерван.
– Боун, заткнись на***, дай мне поговорить по-людски.
– У меня своя квартира, не дотационная, – прекрасно отдавая себе отчет, что этим лишь разозлит ее похитителей, дерзко улыбнулась девушка, – я сама ее купила, на свои собственные деньги.
– Значит ты… – немного побледнел ее похититель…
Энни понимала, что конечно же она могла разыграть эту карту своего возможного происхождения, но решила, что в итоге это может выйти ей боком. В конце концов даже в такой экстремальной ситуации она испытывала отвращение ко лжи.
– Не беспокойся, меня не связывает ничего ни с вождем острова Утконосов, ни с его окружением, я ведь говорю – я сама на нее заработала, ты меня не слышишь?
– Нет, я тебя прекрасно понимаю, просто зачем?.. Зачем было работать, когда ты могла получить эти квадраты и так?
Энни вся слегка задрожала от волн ненависти, что буквально бушевали внутри нее, когда она вспоминала, как жила с матерью в небольшой каморке прямо в кафе, где они смогли выпросить работу. Она вспоминала, как она работала целыми сутками, не покладая рук, чтобы не только помогать матери, но и воспитать себя как человека, выучить язык, поступить на историка, чтобы научиться, понять – почему им пришлось бежать из своего собственного дома. На этом острове возможностей она начинала с нуля, с самых низов. Работая не покладая рук, она чувствовала, что даже со своим цветом кожи, с непростой судьбой своей, по сути, инородной семьи, она наконец стала частью Конгресса, стала частью цивилизации. Она даже нашла любовь в этом когда-то совершенно чужом месте для ее родной матери, да еще и успела завоевать признание в научных кругах, несмотря ни на что. Когда Энни уже поверила, что весь мир был создан исключительно для нее, и для того, чтобы она увидела, что все границы призрачны, что ни пол, ни раса, ни происхождение не важны для того, чтобы быть успешным, чтобы быть счастливым, она столкнулась лоб в лоб с тем, что она действительно не могла исправить прямо сейчас, и что не зависело от ее идеалистического взгляда на мир. Ирония заключалась в том, что трагедия разворачивалась прямо на ее глазах. Девушка будто бы со стороны наблюдала худшую версию самой себя, встречая искреннее непонимание и неприятие всех ее ценностей, которые просто не существовали в парадигме существ, что ее похитили, но которые по крови и по происхождению были ей куда роднее, чем всё то, чуждое на первый взгляд общество, где ей приходилось шаг за шагом преодолевать препятствия, чтобы…
– Бинго! – подумала Энн, – а вот и ответ. – Чтобы называться человеком! – безо всякого страха продекларировала она.
– А мы что, сука тупорылая, утконосы по-твоему, что ли е****е, мы че, б***ь, не люди что ли? – опять завыл шакал, уже готовый вновь броситься на беззащитную жертву.
– Тихо, я сказал, – рыкнул на него напарник, – так ты, дорогая, утверждаешь, что мы и не люди вовсе? И это после всего, чем нас так щедро одарил Конгресс? – он рассмеялся, – ему ведь виднее, наверно! Думаю, местным собакам он вряд ли дает такие условия для жизни, но дело-то вовсе даже не в этом! А в том, что ты потратила столько времени, просрала свою жизнь впустую на безнадежное дело! Всё это вместо того, чтобы просто кайфовать!
– Безнадежным? – ухмыльнулась девушка, – как всё это можно назвать бесполезным, безнадежным, если у меня появилось то, ради чего я старалась, а у вас же…
– О поверь, сестра, у нас есть куда больше, чем у тебя! И даже то, что у вас сейчас есть, у такой как ты и у остальных зеленозадых, которые приняли тебя за своего, у вас всех скоро не будет ничего, вот увидишь!
Энн вопросительно посмотрела на него, но тот лишь резким движением схватил ее за челюсть и, разжав ее рот, который она инстинктивно попыталась сомкнуть, протолкнул что-то внутрь ее горла пальцами, так что она стала сначала задыхаться, еще толком не оправившись от резкого удара, после чего ее чуть не вырвало.
– Вот-вот, вот так, – торжествуя, рассмеялся один из похитителей, начав медленно развязывать девушку, которая даже и без этой «меры предосторожности» пошевелиться-то толком не могла.
– Ты что делаешь? – заверещал где-то сзади шакал, чей голос в уме Энн начал расстраиваться и приобретать какие-то металлические оттенки.
– Что видишь, – грубо отозвался второй, – будет очень странно, если наши гости увидят ее на вечеринке связанной, ты так не думаешь? А так – очередная лиловая баба закинулась не тем, чем надо, смекаешь? Эта сука уже через сутки будет валяться где-то в канаве в собственной блевоте, так что не ссы и пошли готовиться уже.
На прощание шакал, подскочив, еще раз пнул Энн, но та уже практически ничего не чувствовала, ощущая лишь, как мир вокруг размывается, превращаясь в один большой фиолетовый теплый шар, на который она плюхнулась всем своим телом и, обмякнув, поняла, что больше-то ей ничего и не нужно было, кроме этого всеобъемлющего ощущения расслабления и экстаза, которому она отдалась полностью, где-то на периферии сознания замечая какие-то вспышки, что то тут, то там возникали на поверхности угасающего восприятия.
26. Сначала где-то со стороны, а затем уже окружив путешественника, продолжали свой танец существа, которые, меняя свою форму, оказывались то сзади, то спереди, со сверху, то снизу путешественника, который, в свою очередь, с удивлением наблюдал как за их метаморфозами, так и за изменениями своего собственного ума.
Вспомнить, кем он был по-настоящему, у путника никак не получалось, поскольку фигура, которая испила волшебного снадобья, через пару секунд из своего гордого высокого образа скукожилась в маленькое пятнышко, которое с воодушевлением размазывали существа даже не из его собственного времени.
Понимаю эту феноменальную разницу в пространстве и самих исторических эпохах, наблюдатель осознал, насколько тщетны были любые его попытки выяснить свое собственное происхождение. Оставалось лишь наблюдать за тем потоком, который лился через него, взрываясь тысячей образов, посреди которых сияла своей безудержной энергией бабочка, что ласково освещала маленькую золотую пчелку, которая неустанно трудилась на гигантских голографических сотах жизни. Они представляли собой ни что иное, как бесконечное количество порталов, что одновременно вели в тысячи миров, но которые, как правило, в итоге замыкались сами на себе, превращаясь в бесконечно большую и малую копии самих себя, где сложно было понять, откуда конкретно путешественник появлялся и к чему вообще стремился. Таким образом устранив иллюзорную причину уверенности в своих собственных амбициях, оставалось лишь стать благодарным зрителем и отдаться той пленительной музыке, что и была тканью этого пространства, рождающего нескончаемый поток образов, где маленькая трудолюбивая пчела на сердце императора смотрела, как тысячи предшественников до него неизменно приходили в величайший храм, оказавшийся на поверку бесконечно величественным древом. Он же, в свою очередь, был приютом для тысяч бабочек-фей, которые, покидая свои гнезда, уже расцветали в будущем, где уже горели огнем золотые колёса повозок варваров древности, что убили тезку Императора, и точно также преступно попытались устранить уже в будущем того, кто спасал потомков этих самых варваров от геноцида своих же братьев, что бесцеремонно одевали на обезображенные трупы загубленных людей маски утконосов, а затем, еще даже в более отдаленном будущем, безымянный пока герой в этой же маске будет решать будущее и исход развития целой цивилизации. Несмотря на кажущуюся значимость, тем не менее, все эти исторические события были в сути своей мелочью, лишь декорацией к судьбам людей, которые проживали свои временные радости и трагедии, и которые были даже и не их вовсе – но лишь украшением, драгоценностями на ожерелье Богини, которая, сама же введя в мистический сон своего любимого, уже с «той стороны» протягивала ему в нужный момент времени и его локализации на этой поистине грандиозной игровой доске мироздания руку с ключом к решению головоломки, этой всеобъемлющей загадки. Благодаря ему, можно было бы увидеть со стороны всю цепочку процессов, в которые был включен путник, и на краткое мгновение оторваться от повседневных забот и чаяний, чтобы понять, что весь их масштаб, вне зависимости от величины – большие они или маленькие – атомические или галактические, вне относительно их красоты – уродливые они или же красивые, благодаря уникальному стечению обстоятельств, что нашли своих благодарных созерцателей, имели лишь одну градацию – бесконечную любовь и благодарность Богини за внимание своего мужа, который вновь оторвался от созерцания внутренних миров, обратив на нее свое внимание. От битвы маленького утконоса и змеи за выживание, что сопровождалась столкновением целых народов, где великий мудрец прошлого Арчибальд, уже Третий, которого называют живым воплощением мужа Богини, сражался со своей земной женой за право спасти целый остров, где, проникая еще дальше в ткань мироздания, можно было увидеть, что всё, что окружало людей и животных, было лишь вторичным продуктом энергии борьбы титанов и межпространственных ящеров, где в итоге всё это оборачивалось лишь сказкой, красивой мизансценой, где всё живое любило друг друга в тысячах форм, и вся обида, как и все надежды сгорали в огне их поистине божественного танца, который они изредка прерывали, но лишь для того, чтобы оценить, понять, насколько им повезло быть теми, кем они являлись всегда и навечно, от всего этого не осталось и следа, уступив место одному-единственному лицу, которое и хотел только видеть путешественник.
