— Надо было взять обычный станок, — сказала Сакура.

— С обычным никакого азарта, — протянул Годжо.

— Так тебе азарт подавай? — усмехнулась Сакура.

— Да, — ответил Годжо. — Я же адреналиновый наркоман, забыла?

— Забудешь о таком, — ответила Сакура, вытирая лезвие опаски полотенцем.

— Пересядешь ко мне на колени? — Годжо улыбнулся.

— Будет не удобно.

— К чёрту удобства.

— Вынуждена отвергнуть твоё столь щедрое предложение.

— Хорошо, прими другое: будешь встречаться со мной?

Рука Сакуры замерла, занесённая над чёткой линией чужого подбородка.

— Зачем? — она посмотрела в голубые глаза.

Годжо не шутил.

— А зачем люди, по-твоему, встречаются? — спросил он, удивлённо вскинув брови. — Ты нравишься мне, я нравлюсь тебе. Мы два взрослых, умных, красивых человека.

— Один из которых смертельно болен. Нам отведено совсем немного. Месяца три-четыре, половина из которых будет сущим адом, — сказала Сакура. — Тебе захочется сбежать или убить меня, чтобы не мучилась.

Сакура намеревалась вернуться к бритью, но Годжо мягко перехватил её за запястья. На красивом лице ещё осталось немного пены. Смотрелось бы забавно, не будь выражение его глаз очень серьёзным.

— Так давай начнём лечение.

— Ты опять за старое?

— Да. Не ищи причины жить, просто живи. Назло людям, которые портили тебе кровь, назло самой себе. В первую очередь самой себе, — сказал Годжо. — Но если уж тебе так нужен повод, то я его дам.

— Ты им станешь? — усмехнулась Сакура.

— Мало?

— Нет. Много. Слишком много.

— Боишься не справиться?

— Сатору, ты понимаешь, что значит находиться с человеком, который лечится химиотерапией. Она не даёт стопроцентной гарантии, в моём случае хорошо, если процентов пятьдесят наскребётся. Рецидив никто не отменял. Опухоль неоперабельная. Меня будут мучить адские боли, но и они — цветочки, по сравнению с тем, что ещё поджидает человека и его близких на этом пути. Готов ли ты пойти до конца, зная, что игра может не стоять свеч?

— А ты? — Годжо смотрел на неё внимательно.

Сакура провела бритвой по последней полосе белой пены, потом вытерла полотенцем её остатки с кожи. Обтёрла лезвие и очень ловко убрала его в строгой формы рукоять.

— Я не знаю, — честно ответила она. — Мне страшно, Сатору. Я это признаю. Смерти как таковой не боюсь, а вот что ей будет предшествовать… Я просто оттяну неизбежное, вот и всё.

— Мы все оттягиваем неизбежное. Сакура, если ты решишь пойти до конца, то я буду рядом, — сказал Годжо.

— А если я решу сдаться? — серьёзно спросила Сакура.

— Что ж, и тогда я тоже буду рядом, — ответил Сатору. — Только постоянно жужжать над ухом и нудить.

— Тогда точно не надо, — Сакура накрыла его лицо полотенцем, услышав лёгкий смех.

Годжо стянул его, а потом внимательно посмотрел на Сакуру.

— А если серьёзно?

— Если серьёзно, — Сакура взяла его за подбородок. — Я обследуюсь ещё раз. И тогда посмотрим. Такой ответ тебя устраивает?

— Пока — да, — ответил Сатору, потянувшись к её губам.

За стенами дома шумел волнами и наливался силой антрацитовый океан.

В толщах его вод пели песни и танцевали обряды исполинских размеров киты.