========== Часть 1 ==========
Когда боги кидают игральные кости, получается какая-то хрень.
— У тебя глиобластома.
Слова не прозвучали приговором, как ни странно. Сакура ожидала другого. Ожидала, что ей будет больно, страшно, даже плакать захочется в кои-то веке, а то разучилась за столько лет работы в больнице. А ей никак. Полнейшее никак. Перекати-поле. Космическая пустота, за которой ничего не видно. И сейчас речь не про обречённость, а про масштабы безразличия.
В голове тут же стальными нотками зазвучал хорошо поставленный за долгие годы преподавания голос профессора в медицинском. Его фамилия из памяти стёрлась, а вот слова нет. Уверенный бас на всю аудиторию вещал, что такая зараза, как глиобластома, сродни смертельному приговору, потому что образуется там, где всё повязано намертво в человеческом теле. Там, куда добраться при всей ловкости рук и алмазном зрении может далеко не каждый хирург. Совсем не каждый. Спинной мозг ещё как-то терпимо, а вот головной — билет в овощной ряд. Опухоль растёт и прогрессирует гораздо быстрее, чем другие из этого же злокачественного списка.
— А, — просто ответила она, из-за чего доктор Юкимура напрягся.
Его идеальный чистый лоб под идеально уложенной чёлкой пошёл совершенно непривлекательными складками морщин. И давно он так постарел?
— А? — спросил доктор у Сакуры.
— А, — повторила она.
— И это вся реакция?
— Мне разрыдаться?
— Боже милостивый, — Юкимура-сенсей только сильнее помрачнел. — Ну, знаешь, тут всё…
— Не тяни кота за яйца, пожалуйста, не с рядовым пациентом разговариваешь. Нежничать не за чем.
— Ты меня без ножа режешь, — Юкимура снял очки и потёр переносицу.
— Похоже, тебя эта новость огорошила гораздо больше, чем меня, — улыбнулась Сакура.
— Не каждый день узнаёшь, что у человека, с которым ты миллион лет знаком, злокачественная опухоль мозга, — он надел очки и посмотрел на Сакуру.
— Дыши глубже, Юкимура-кун, я верю, ты справишься с этим.
— Не издевайся, — попросил мужчина.
— Не буду, — улыбнулась Сакура. — Скажи, что думаешь. Какие прогнозы?
— С операцией я даю тебе несколько лет, но образование находится в очень труднодоступном месте. Даже если мы удачно удалим опухоль, то…
— То я либо умру, либо стану овощем, — улыбнулась Сакура. — А без операции?
— При должном лечении и уходе… где-то полгода. В лучшем случае.
— А так?
Юкимура молчал.
— А так? Месяца три-четыре? — повторила вопрос Сакура.
— Месяца три-четыре, — подтвердил доктор, подняв на неё сочувствующий взгляд.
— Значит, я в любом случае умру.
— Да. Но химиотерапия…
— Даже не начинай, — отмахнулась Сакура. — Ты сам прекрасно знаешь, что опухоль убьёт меня быстрее, чем начнётся лечение.
— Сейчас совсем другой уровень. Намного выше и качественнее, чем было десять лет назад. Чем было год назад…
— Так, — Сакура хлопнула себя по коленям и встала со стула. — Я пошла.
— Куда? — всполошился Юкимура.
— К пациентам. Они сами себя не вылечат, — ответила Сакура немного удивлённо, словно бы Юкимура-сенсей совсем дурачок и должен был понять столь очевидное.
— А потом? — мрачно спросил доктор.
— На крышу, покурить.
Юкимура даже привстал с удобного кресла. Казалось, от напряжения и испуга вот-вот выпрыгнет из отутюженных штанов.
— Не волнуйся, — улыбнулась Сакура. — С крыши прыгать я не буду. У нас там с одной стороны деревья. Могут отпружинить. И я всё равно овощем стану. С другой — машины скорой помощи и служебная стоянка для врачей. Ребятам как-то не хочется настроение своими мозгами на капоте портить.
— Сакура… — позвал её Юкимура.
— Хотя, на машину нашего главврача я б сиганула. Чисто из вредности.
— Сакура, — жалобно простонал мужчина.
— Не будь размазнёй, Шинья, — серьёзно сказала Сакура. — Я ещё не померла.
Она открыла дверь, ненадолго впуская в стерильное в своей отстранённости пространство кабинета шум больничного коридора, и вышла за порог.
***
Крыша встретила молчаливой солидарностью и раскинутым над головой в пологе свинцовых туч небе. Сакура поёжилась от холода и мысленно выругалась, укоряя себя за лень сходить в ординаторской за курткой.
Надо было взять в автомате горячий чай. Потому что ту бадью, которую нагло выдают за кофе, пить невозможно даже при острой необходимости.
Хотя, к чёрту чай.
С утра спасает только кофеин.
Этот ритуал, как мантра от врагов, как заговор от сглаза, как медитация на вершине горы, где можно отморозить себе яйца к чертям собачьим. Если не выпил кофе, продрать глаза не сможешь. Факт, неоднократно проверенный на собственном горьком опыте. А если не сможешь глаза продрать, то весь последующий рабочий день полетит под хвост вовсе не коту. Здоровому, как грузовой танкер, и очень злому. Развалится к чёртовой бабушке, скопытится нахрен. Сакура могла придумать с десяток последствий, если нарушить устоявшийся ход вещей и не выпить с утра пораньше кофе. Да, с десяток, а то и с сотню. Доктор Куран Сакура трудоголик, каких поискать. Кофе для таких всё равно что допинг. Необходимый катализатор всех внутренних ресурсов и отсрочка желания покемарить минуту-другую, а вместе с тем и плохого настроения хотя бы до обеда.
Сакура достала из пачки сигарету и закурила. Сизый дымок тут же растрепал в некрасивые линии ветер.
В курилку она не пошла принципиально. Там слишком шумно, да и видеться ни с кем не хотелось. Просто потому, что сегодняшняя новость о смертельном заболевании и неминуемой смерти сдавили, связали голосовые связки и обострили потребность побыть подальше от людей. Сакуре почти тридцать три и она девочка не глупая. Смерть в её профессии явление не просто обычное — оно обыденное. К нему отношение меняется автоматически, будто тебя медленно перепрограммируют: вшивают другие программы, снося старые. Это вовсе не означало, что приобретённый профессиональный цинизм до конца атрофировал все чувства и умение сострадать, просто всё становилось будто бы толстым слоем снега припорошено. Ощущалось немного иначе. Потому что понимание неизбежного становилось не просто чётким и ясным, оно пронизывало нутро. И мысль «это случится и со мной» не была таким уж редким гостем — она поселилась там на постоянной основе и даже сумела расположить к себе.
Сакура усмехнулась, делая затяжку. Это сейчас она ничего не чувствует. Ни паники, ни горя, ни сожаления. А что будет под конец? Какой ужас охватит там, на финишной прямой? И будет ли она осознавать эту финишную прямую?
Сакура решила, что непременно порыдает на холодном кафельном полу в ванной, когда вернётся домой со смены. Чисто для очищения совести и демонстрации той: вот, смотри, мне не всё равно, я грущу.
Хотя, даже рыдания в ванной не такая яркая демонстрация, как то воспоминание, точнее, даже острое желание, подкинутое воспалённым, уставшим сознанием: вернуться в детство. Где всё попроще и верится в чудеса так, будто они и впрямь случаются. Мама рассказывала сказку про дракона, чья чешуя светилась серебром луны. Однажды он спас девочку, которую злая мачеха отправила в лес, где жили злые и голодные демоны-людоеды, собирать лекарственные травы. Переходя через старый, ветхий мост, девочка упала в реку. Из бушующих вод её спас дракон, которому пришлось рассказать о случившимся с ребёнком несчастье. Тогда дракон дал дитя одежды из своей чешуи. И ни один демон, ни один человек, ни одна зараза девочки больше никогда не коснулась.
Вот бы сейчас сюда одежды из драконьей чешуи. Или самого дракона.
— Боже, — усмехнулась Сакура, потирая переносицу. — Ты взрослая тётка, какие драконы? Три месяца, так три месяца. Сдохнешь, и слава Богу.
— Какие мрачные мысли нынче у врачей, — раздалось за спиной. — Из-за тяжёлой работы свет не мил?
Сакура вскрикнула от неожиданности, вздрогнула и повернулась.
— Извините, напугал, — у стены сидел молодой человек.
Сакура аж поперхнулась табачным дымом, не уверенная, что он — не иллюзия. Уж слишком специфическая у молодого человека оказалась внешность. Да, безусловно, невероятно привлекательная. Её Сакура отметила совершенно отстранёно, взглядом художницы, собирающейся сделать наброски для портрета. Вот вам яркие, невозможного цвета глаза в оправе серебряных ресниц. Белые волосы. Тонкие, светлые брови. Альбинос? Вот вам штрихами безошибочные линии скул и подбородка, прямого носа, тонких губ, которые портила кровоточащая ссадина. Синяк красовался и на скуле.
