Годимир Силович подошёл к окну и выглянул наружу.
Тихо шелестят листвой деревья и кусты, где-то вдалеке сонно поскрипывает колодезный журавль. А совсем рядом с домом, возле стены в траве, громко и отрывисто стрекочут сверчки. То там, то сям вдали вспыхивали крохотные огоньки светлячков.
«Всё тихо и спокойно, только я, старый, филина испугался, чуть не помер с перепугу. – хохотнул про себя Годимир Силович, – Хорошо хоть, Голуба с Варенькой не видели: вот сраму-то было!»
Он вернулся за стол со своей работой, и снова прислушался.
Всё тихо. Летняя ночь дышала прохладой, и навязчивый дневной зной, попрятавшийся по углам, нехотя уступал место свежести. Казалось, что сам дом расслабился в сонной неге после дневных забот и мирно задышал, тихо поскрипывая во сне половицами.
Приятное ощущение спокойствия и безмятежности окутало Годимира Силовича. Дневные тревоги стали казаться ему пустяковыми волнениями не стоящими внимания. Его веки потяжелели, голова клонилась вниз, захотелось прилечь ненадолго и расслабиться.
Купец сложил перед собой руки на столе, и устало опустил на них голову:
«Я полежу так немного, совсем чуть-чуть. Только чтобы отдохнуть…» – подумал он, закрывая глаза.
И прежде чем провалиться в глубокий сон, Годимир Силович услышал, как с тихим скрипом закрутилось колесо прялки и по полу застучало веретено – тук-тук, тук-тук, тук-тук…
* * *
Проснулся купец от ласкового прикосновения жены:
– Проснись, Годимирушка! Утро уже.
Он открыл глаза и огляделся. За окном бойко чирикали воробьи, радостно приветствуя наступление нового дня. Солнце уже поднялось над горизонтом и золотило лучами верхушки деревьев.
Годимир Силович взглянул на прялку – так и есть, пряжи вдвое больше стало! Он подошёл ближе и внимательно присмотрелся.
«Эх, надо было вечером мерку снять, чтобы точно знать сколько прибавилось! Но что ни говори, а пряжа хороша, так и сияет! – он принюхался, – И пахнет так, словно из полевых цветов спрядена, а не из овечьей шерсти.»
– Ну что? Видел что-нибудь ночью, Годимирушка? – супруга смотрела на купца с любопытством.
Тот расстроенно покачал головой:
– Стыдно признаться, Голубушка, уснул я и ничего не видел… – про филина он решил жене не рассказывать.
– Не переживай, – попыталась успокоить его жена, – видимое дело, умаялся с хлопотами за день, вот и уснул. Может быть, ну его? Прядёт кто-то по ночам, да и пускай себе прядёт. Убытку же от этого нет
Купец сердито нахмурился и в сердцах топнул ногой:
– Ну, уж нет! Я всё равно выясню, от чего такое происходит! Не хватало ещё, чтобы люди стали судачить, что вот де, купец Годимир с нечистой силой якшается, от того и богатство имеет, нажитое не честным путём. Представь, что будет тогда?! Как я людям в глаза-то смотреть буду?!
С улицы донёсся громкий стук в калитку.
– Кого это с утра пораньше принесло? – удивилась Голуба Любятовна и, накинув на голову платок, поспешила открывать раннему гостю.
Годимир Силович выглянул через окно во двор и увидел мнущегося перед воротами Митрофана.
«– Э-э, брат! Да мне тебя сам Господь послал!» – подумал купец и крикнул жене, отворяющей калитку:
– Голубушка! Пригласи гостя в дом!
Женщина кивнула и повела Митрофана за собой.
Мужик прошёл в дом, долго мялся на пороге в горницу. Наконец, чинно перекрестился на икону в красном углу, прокашлялся и произнёс:
– Благодарствую, Годимир Силович, за доброту твою, за заботу, что не оставляешь семью мою без своего покровительства. Вчерась сынок твой младший заезжал, привёз муки и масла. Звал меня к себе на мельницу работать. Да вот беда, потянул я спину, теперь ни согнуться, ни разогнуться не могу. Вишь, еле хожу… – Митрофан проковылял по горнице туда-сюда, хромая и подволакивая ногу, – Так что, прошу извиняться, никак пока не могу я ни в поле, ни на мельнице работать…
Купец подошёл и похлопал его по плечу:
– Это ничего, друг Митрофан! Может быть, оно и к лучшему – уж прости за слова такие – есть у меня к тебе просьба одна. Не совсем обычная.
– Ну, не знаю даже… Смогу ли быть полезным с такой-то спиной…
– Да делать-то ничего не нужно! Только одну ночку в горнице посидеть-посторожить. – купец заговорщицки глянул на жену, – Видишь ли, повадилась по ночам в горнице живность какая-то бегать. То ли мышь, то ли крыса – углядеть никак не могу. Бегает, шумит, дочку мою пугает, а в ловушки никак не попадается. Вот я и подумал, не мог бы ты посторожить и поглядеть, что за зверь такой хитрый?
Митрофан замялся:
– Рад бы тебе услужить, Годимир Силович. Да вот боюсь, жена моя против будет. Браниться начнёт, что, мол, своих дел дома не впроворот, а он по чужим дворам ночами околачивается…
– Так не попусту! – мигом ухватил купец в какую сторону гнёт мужик, – не попусту, друг Митрофан! Ты одну ночку посидишь, а я тебе за это целую голову сахару дам!
Митрофан тут же оживился: ещё бы, целая сахарная голова!
– Ну что ты, Годимир Силович, не стоит… Ты и так много для меня делаешь, и мы ж всё-таки соседи… Но раз сам предлагаешь, отказываться не стану, сам понимаешь, ртов полон дом.
– Вот и договорились! – обрадованный купец крепко пожал руку мужику, – Тогда сейчас иди, выспись хорошенько, а к ночи я тебя жду.
* * *
Вечером, перед приходом бедняка Митрофана, Годимир Силович взял веточку и обмерил ею, сколько пряжи на прялке, сделал насечки.
Голуба Любятовна растопила блестящий пузатый самовар и заварила чай покрепче. Поставила на стол в горнице вазочки с сушками, ватрушками, баранками и вареньем, чтобы гостю было не пусто всю ночь сидеть.
Митрофан пришёл, когда семья уже готовилась ко сну. Годимир Силович встретил его и проводил в горницу. Зажёг свечу и, простившись с ним до утра, отправился спать.
Митрофан сел за стол, дождался, пока хозяева уснут в своих комнатах, достал из-за пазухи припрятанную бутылку с вином. Налил в чайную кружку и выпил залпом, занюхав ватрушкой.
– Надо же, снеди сколько понаставили, – тихо буркнул он, – на десяток мужиков. Наверное, это то, что сами уже не едят, зажратые. Ясное дело, сынок-то мельник. Муки у них, небось столько, что до города дорогу пирогами можно уставить.
Он принялся ходить по горнице со свечой в руке и открывать шкафчики, лари, и сундуки. Заглядывал внутрь, освещая содержимое и тихо сердито цыкая:
– Ещё бы мышам не завестись: вон, крупы сколько, и еды всякой. Не то, что у меня, голые полки. Когда мыши в доме заводятся, первое дело – это кота заводят, а не просят кого-то дежурить по ночам.
Митрофан вернулся к столу, налил себе ещё вина и снова залпом выпил.
– Шумит кто-то! Дочка боится! – противным голосом перекривлял он купца,– Ишь, гляди-ка, цаца какая выискалась! Мышки она испугалась! Целыми днями носится с мальчишками по селу, как дурочка угорелая. Тьфу! Аж смотреть противно! Ни ума, ни воспитания.
Он снова потянулся за бутылкой.
Кукушка в часах отмерила полночь. И в тот же миг сильная дрёма навалилась на Митрофана. Глаза его закрылись сами собой, и он уснул, как и сидел, держа в одной бутылку с вином, а в другой ватрушку.
В таком виде мужика с утра и обнаружили хозяева дома.
Годимир Силович обмерил веточкой пряжу на прялке и, убедившись, что её снова вдвое стало больше, в гневе принялся будить Митрофана.
– Проснись!– растолкал он мужика и напустился на него, – Да ты, верно, всю ночь здесь вино пил, а сторожить даже и не думал!
– Видел, видел я, Годимир Силович! – попытался спросонья оправдаться Митрофан,– Мышка у тебя здесь бегает, кота нужно заводить…
– Да ты, братец, мошенник и лгун! – рассердился купец ещё сильнее, – Какая же это мышь прясть умеет?! А ну-ка, выметайся из моего дома, пока я тебя пинками не вытолкал!
Митрофан испугался, что купец его сейчас и правда у всех на глазах вытолкает и обвинит в обмане. Его же после этого никто не то, что на работу не возьмёт, на порог не пустит! Помрёт и он, и вся его семья с голоду.
