— Одно твое слово — и я готов хоть каждый день куда-нибудь вас возить, только бы видеть тебя такой, Оля.

Она у его удивлению не вырвала своей руки, и не выпустила ни одной колючки, лишь щеки ее ярко вспыхнули румянцем. Задумчиво блуждая глазами по его лицу, девушка пробормотала:

— Наверное, никогда не пойму, какой ты настоящий, Лавр.

Он дернул бровью и приподнял уголок губ в усмешке, гася порыв закричать: «Только с тобой!».

— Хороших снов, — пожелал он, выпусти ее ладошку и скрылся за своей дверью.

Оля постояла с минуту и вошла к себе. Маша уже разделась.

— Пойдем, солнышко, искупаемся и спать. Да?

Сестра кивнула, а Оля быстро выскользнула из платья, скинула туфли, напялила халат и отправилась в ванную. Искупав Машу, она растерла ее мягким полотенцем, помогла облачиться в пижаму и уложила в постель. Подоткнув под сестричку одеяло, Оля погладила ее по голове. И не успела даже оглянуться, как та уже сопела, уткнув нос в подушку.

Размышляя о своей жизни и том, как она круто перевернулась за столь короткое время, Оля распустила волосы, сняла косметику и вошла под горячие струи душа. С момента, как в ее жизнь ворвался надменный Лавр на своем спорткаре, она лишилась покоя, который так долго восстанавливала после гибели отца и Лехи. Выйдя из ванной, наскоро высушилась сама, залезла в пижаму и, соорудив из полотенца тюрбан, завернула в него волосы. Упав на кровать, Оля мечтала лишь о сне, но тот как назло не шел. На сердце было тревожно и трепетно одновременно. Анализируя свое отношение к Лаврову и его к ней, она мучительно долго размышляла, пытаясь унять странное волнение в груди.

За два года, прошедших после аварии, Оля привыкла ненавидеть мажоров, считая их безмозглыми и бесполезными элементами человеческого социума. Пусть они были для нее какой-то отдельной недосягаемой кастой, она никогда не стремилась попасть в их окружение и никогда их не понимала. Если честно — не особо и старалась понять. Раны ее все еще напоминали о себе, запрещая думать о своих личных интересах. Приглушать боль помогала единственная цель — помочь матери и вернуть Машке здоровье.

И вот ее маленький, слегка устоявшийся, мирок пошатнулся. И виновником этому был Лавр. То есть Артём Лавров. Он бесцеремонно вторгся в жизнь. И показал, кем являлся на самом деле, когда по щелчку пальца она была уволена из кофейни. А затем резко изменил свое поведение, родив в Ольге кучу подозрений и вопросов. С чего бы вдруг? Понравилась одна из серой массы? Или ему, привыкшему жить на всем готовом, на всем лучшем, когда девушки сами падали в его постель, она ущемила его гордость своим отказом и неприязнью? Это стало рычагом? Поначалу Оля именно так и думала. Но в эти выходные, в тот день в торговом центре, в тот вечер, когда помог ей с рефератом, и когда, не задумываясь, ринулся в драку, отбивая ее от трех насильников, она увидела его другим. Таким, которому хотелось доверить свои страхи и не опасаться никаких проблем. Общаясь с Лавровым, в ней жило стойкое ощущение, что он встанет за нее горой, укроет от любого ненастья за своими широкими плечами, будет надежной опорой и не даст в обиду ее семью. Оля мотнула головой, отчего полотенце соскользнуло на пол. Бред! Девушка смахнула непрошеную слезинку, чувствуя себя предательницей по отношению к Лёхе. В течение двух лет, тяжелых и тоскливых, его лицо всегда живо всплывало в ее памяти. После встречи с Лавром оно стало похоже на размытое пятно.

Господи, почему ей так не хватает воздуха? Оля осторожно встала, отнесла полотенце в ванную, расчесала влажные еще волосы, накинула на плечи плед и вышла на балкон. Щелкнула там крошечным ночником, отчего тусклый свет осветил всю прямоугольную площадку балкона. Опершись локтями о перила, она несколько раз глубоко вдохнула свежий воздух, ощущая, как ночная прохлада остудила ее кожу, помнящую жар тела Лаврова. В мыслях порядка не предвиделось. И еще этот страх! А вдруг всё окажется сном? Он разъедал ее сознание. Ужасно захотелось плакать. Но портить впечатления от этих выходных было бы настоящей глупостью. Шмыгнув носом, девушка уставилась на звездное, почти черное небо.

— Тоже не спится? — совсем рядом прозвучал голос Лавра.

Оля смахнула ладонью набежавшие слезы и повернула голову влево. Мажор стоял на соседнем балконе и также таращился в небо.

— Не спится, — глухо подтвердила она.

— Маша уснула?

— Да, уже, наверное, десятый сон видит. Ты почему не спишь?

— Услышал, как кто-то хлюпает носом и решил, что это непременно должна быть ты, — поддразнил он ее.

— Да иди ты! — шикнула она, не сумев удержать уголки губ, неизменно поползшие вверх. Так же быстро подпрыгнуло вверх и ее настроение.

— Будет сделано.

Послышался какой-то шорох — за считанные секунды Лавр перемахнул через свой балкон и уже стоял рядом с ней.

— Ты спятил?! Это же опасно. Идиот! — залепетала Оля, попятившись назад, запуталась в пледе и едва не грохнулась.

— Ты только сейчас это заметила? — хмыкнул он и замер, будто громом пораженный.

Ветерок раздувал длинные волосы девушки, донося до его возбужденного обоняния аромат медовых трав и фруктов. Сегодня Оля решила добить его. Мало того танца, в котором он почувствовал от нее полную отдачу, так еще теперь она была похожа на прекрасное создание из сказочного видения. От возбуждения вновь стало тесно в паху. Да такими темпами от постоянного воздержания и свихнуться недолго. Знала бы, что с ним творится, какой вулкан рвется из него наружу, не стояла бы и не пялилась на него. Стиснув зубы, Артём оперся рядом с ней на перила.

Молчали. И отчего-то было хорошо. Как будто и слов им не нужно было. А потом Оля неожиданно заговорила. Голос, полный горечи и боли, мертвый и холодный, ледяной иглой проткнул сердце Артёма. Он готов был поклясться, что не хотел бы больше слышать ее голос таким.

— День аварии… То есть на следующий день, я должна была ехать в город выбирать свадебное платье. А поехала искать место для поминок. Нам позвонили почти сразу. Мама что-то крикнула в трубку и осела на пол со страшным, вмиг почерневшим, лицом. Не помню, что почувствовала, услышав повторное сообщение следователя с места происшествия. Всё как в тумане. Взяли машину у отца Лёши и поехали на место. А там… Отцовскую машину не узнать. Вокруг мигалки полицейских и скорых. Два пластиковых мешка и… Машка, залитая кровью, испуганная, онемевшая. Мама… она снова закричала и упала. Ее накачали какими-то лекарствами, — Оля прижала дрожащие пальцы к таким же дрожащим губам. — Я ничего не видела… Я не верила. Перед глазами — мутная пелена, в голове — адский гул. Тетя Жанна — мама Лёхи — ревела как белуга. Родных мы хоронили в закрытых гробах. Мои слезы пришли ко мне, когда… когда твой брат стал куражиться над нашим горем, предлагая деньги сначала на памятники. Потом за молчание. А затем и вовсе принялся угрожать. Обещал раздавить нас своим надутым отцовскими деньгами авторитетом, требовал забрать заявление из полиции и написать отказ от всех претензий в адрес семьи. Едва ли не признать виновником аварии моего отца. Не знаю, как я не разодрала ему рожу в кровь? От денег мы отказались. По началу. Потом к нам пришла тетя Жанна и сообщила, что забрала заявление из полиции и согласилась на компенсацию. Просила, чтобы мама тоже забрала заявление. Я была категорически против. Не понимала ее. Разозлилась жутко. Когда тетя Жанна ушла, мама вошла ко мне в комнату. Сказала, поступит также, как и Жанна. Я принялась с пеной у рта спорить, искать справедливости и требовать наказания. Мама тогда мне одну вещь сказала, после которой я поняла, что возмездие ничего не решит. И отступила. Да, мне нечего было дать тете Жанне, я не знала, чем еще мы могли бы ей помочь в такой ситуации. Ведь ей поднимать еще троих детей, а с мужем, любящим смотреть бутылочке в дно, это практически невозможно. Мертвых не вернут ни заявления, ни деньги, так пусть последние помогут живым. Она отдала и свою компенсацию Лехиной матери. А это был единственный шанс продержаться им на плаву какое-то время после гибели старшего сына, бывшего для них опорой и главным мужчиной в семье…