Büyük Teras условно поделили на четыре равные части, в каждой из них по два или три парня и по одной девушке. Каждая часть обозначена шкафом. В шкафах запасная посуда и тому подобное.
Задача девушек – протирать освободившиеся столы, расставлять приборы. У них тоже по тачке, но с вилками, ножами, ложками, бумажными салфетками, влажными салфетками, зубочистками и толстыми стопками вонючих пластиковых салфеток для сервировки стола. Работа девушек намного сложнее нашей: девушки больше контактировали с гостями отеля, это означает, они выслушали больше оскорблений. Девчонки справлялись, держались молодцом. Мы ими восхищались.
Со мной работает высокий курд – Ferat и киргизка, Салима.
Недалеко от нас худощавый лысый поляк устроил скандал оттого, что не нашлось места за одним столом для всех членов его огромного семейства.
– What the f…ck1! – Кричит он.
Официантов явно не хватает. Один француз просит принести зубочистки, я иду на поиски. Не успел найти их, как по пути меня за руку хватает толстый турок с набитым ртом и торчащей из него куриной косточкой.
– İki bardak beyaz şarap getirin2! – Хлопая глазами и улыбаясь, требует он.
Я не понимаю, о чём речь. Мне повезло, рядом проходит Айкал-шеф. Он говорит по-английски.
– Two glasses of white wine! Fast3! – Перевёл он мне.
Иду за вином. Захожу в холодильную камеру – там Айбек с одним киргизом грузят воду на тачку. Мы с Айбеком столкнулись плечами. Наш конфликт назревает. Беру бутылку белого вина и ухожу. Ищу бокалы. Их нет нигде: ни на мойке, ни в других залах.
Вокруг сотни людей, шум. Я лавирую среди толпы туристов. Женщина с маленькой девочкой спрашивает, где туалет. Показываю. Ко мне подходит один из начальников и делает замечание, что я не работаю, а прохлаждаюсь.
– Çalış4! – Кричит он.
Возвращаюсь на Büyük Teras. На меня укоризненно смотрит француз, что до этого просил зубочистки. Пожимаю плечами и виновато улыбаюсь.
Ищу бокалы для толстого турка и его жены. Не нахожу. Украдкой беру с верхнего яруса тачки грязные бокалы, выливаю содержимое в мусорную урну и наливаю в них белое вино. Всё это видит начальник, равнодушно смотрит на меня и проходит мимо. Значит, это в порядке вещей. Отношу вино турку. Оказалось, их уже обслужили.
Возвращаюсь в свою зону. Ферат работает быстро. Пока я искал зубочистки и бокалы, он наполнил тачку грязной посудой. Салима тоже всё успевает. Она даже немного помогает Ферату.
Мусорная урна, что закреплена спереди тачки, тоже полная. Сзади тачки, напротив меня, закреплено квадратное ведёрко для грязных приборов – и оно забито.
– Araba getir5! – Приказывает мне Ферат.
– Tamam6, – отвечаю я.
Это слово тут произносят везде и всюду. По мне, так американцы слово OK произносят реже.
Тачка не в порядке. Одно переднее колесо не крутится. Тачку ведёт вправо. Она очень тяжела, и ею невозможно нормально управлять. С меня льётся пот. Всё сложное впереди. Тачку нужно будет каким-то образом докатить на background.
Я задеваю ведёрко с приборами, оно падает с оглушительным звоном. Сотни пар глаз уставились на меня. Ферат равнодушно проходит мимо. Салима помогает собрать то, что разлетелось в радиусе семи-восьми метров. Вокруг много маленьких детей – я рад, что никто не пострадал.
Мою футболку можно выжимать. С трудом довожу проклятую тачку до мойки. Это только первая тачка. Столпотворение ещё не началось. Background сух и почти пуст.
Мне показывают, что и куда разгружать. Большие тарелки прямо, блюдца вправо, takım7 влево. Все три яруса тачки нужно промывать от соусов и мороженого при помощи шланга. Помойное ведро без разрешения разгружать нельзя – там могут затесаться bıçak, çatal8.
За помойными делами в течение нескольких часов наблюдал кто-нибудь из официантов, как правило, курд. Каждый вечер помойным смотрящим назначался Okan – атлетичный и вечно пьяный курд. Он был крайне агрессивен. Эта позиция называлась çöpçü9. На такой пост начальство любило ставить кого-нибудь из авторитетных, кого боятся и киргизы, и курды.
Это был чистого рода популизм. Если çöpçü находил в помоях bıçak, çatal, то начальники выясняли, из какого зала прикатили тачку и кто в этом зале главный garson10. Но в итоге никто никого не наказывал. Всем было не до этого.
В разгар рабочей смены, когда нервы каждого работяги висят на нитке, когда речь идёт о том, будет ли массовая драка между курдами и киргизами – всем: начиная от управляющего отеля и, заканчивая нами, помощниками официантов – было плевать на ножи и вилки, случайно выброшенные в мусорный бак.
Красавец Айкал поменял мне тачку, это сразу почувствовалось – все четыре колеса крутятся идеально, тачка пустая. Я словно лечу.
На Büyük Teras ещё один скандал. Русский мужчина орёт на нашего начальника, мол, почему его суп убрали, пока он отлучался: ты что, слепой? Здесь стоял мой суп, сейчас его нет!
Şükür şef его вежливо успокаивает.
– Слущай, уважаеймый! Нье нужна так са мной разговарьивайть, я нье слепой, – спокойно, на русском языке отвечает ему курд-Шукур с кавказским акцентом.
Русского успокоили.
Проходит минут десять, тачка снова забита. Я еду на background. Снова лавирую среди толпы туристов, стараюсь не сбить детей и не уронить посуду. Мне кажется, из меня вытекло ведро пота.
Background забит под завязку. В коридоре длиною метров десять и шириною в полтора, выстроились киргизы-тачечники – кто-то не успевает разгружать посуду. Всё это – уже за кулисами. То, что там происходит, гости не могут видеть: узкий коридор заполняется водой, киргизы злы друг на друга, на курдов и на весь мир.
– Болгулачы11, зае…ли! – Отчаянно кричит смуглый киргиз.
– Биякта12 пробка, – отвечает ему кто-то равнодушно.
Дело идёт медленно. Через каждые секунд тридцать из background вылетает мокрый киргиз, облегчённо вздыхает и ведёт пустую тачку в свой зал.
Подходит моя очередь. Завожу тачку. Сливные дыры в полу забиты мусором: ломтики лимонов, огрызки, листья салатов, битое стекло, куриные косточки, крышки от винных бутылок, стопки салфеток, трубочки для напитков – от этого потоп. Мне не хочется делать то, что в последующие четыре месяца я буду делать вполне спокойно. Я не хочу ходить по воде и добивать свою полумёртвую мочеполовую систему. Поначалу это кажется безболезненным: вода ведь не холодная, а я молод и полон сил.
На меня кричит посудомойщица-курдянка. Ей лет сорок пять. Зубов нет, голос прокурен. Не понимаю, что она хочет – она кричит только на меня. Знать бы мне турецкий!
Снова недовольные глазки Айбека. Он зол на меня, я на него. У нас нет времени на разборки. Ещё и смуглый качок Окан точит на меня зуб. Он видит, что я не похож на агрессора. Таких, как я, толпа любит опускать на самое дно. Окан недовольно рассматривает меня, как вернувшийся с работы старый муж рассматривает невкусный ужин, приготовленный женой.
Вывожу свою тачку. Залы ресторанов кажутся мне холодными по сравнению с баней на background – там всюду горячая вода и пар из makine13. Я мёрзну одну минуту, потом снова становится жарко.
Ужин в разгаре. Бегаю с грязными тарелками как сумасшедший. Начальство делает мне замечания по поводу того, что я слишком медленно работаю. Делаю вид, что не понимаю.
Ферат предлагает мне большой кусок пиццы.
– Ye, ye14, – шепчет он, пытаясь спрятать кусок в нижний ярус тачки.
– Жок15, – отвечаю я по-киргизски.
Он пытается уговорить меня, но я опасаюсь, что это проверка.
Третий рейс на мойке. Там произошла стычка между двумя киргизами. Кто-то кого-то не пропустил или задел, случайно облил водой или не уследил за речью. Подробностей я не узнал. Для конфликта серьёзный повод и не нужен.
Посреди мойки стоит пьяный Окан, в руках у него çekpas16 для воды, но в качестве воображаемого микрофона. Он вошёл в образ.
