Идеология современных людей

определяется балансом двух взглядов

на мир – рационального, порождённого

научно-техническим прогрессом,

и мистического, выкованного человечеством

за тысячелетия пещерной жизни.

Из дневника В.Заломова, 1981

Вечером 17 апреля 1981-го года двадцатишестилетний Владислав Заломов вышел на крыльцо Института, и в тот же миг его едва не сбил с ног непривычно тёплый, гудящий и гремящий воздушный поток, пропитанный запахами проснувшейся земли.

Идёт-гудёт Зелёный Шум,

Зелёный Шум, весенний шум!

– раздались в голове Заломова выученные в детстве стихи, и радостью – чистой, ничем не замутнённой – наполнилась его душа… «Так это ж весна пришла!» – едва шевеля губами, произнёс он и, следуя русскому канону, добавил: «Такое дело надо отметить!». И тут перед его внутренним взором возникла горящая во тьме алая неоновая надпись – Кафе Теорема.

Почти каждый вечер проходил он мимо заведения с этим странным названием, и тогда взгляд его скользил по ярко освещённым окнам второго этажа, и он видел тени танцующих на жёлтых занавесках. Таинственная Теорема завораживала и влекла, но всякий раз, когда он порывался зайти в неё, что-то в душе его успевало прошептать: «Нет, не сегодня, не сейчас». «Поразительно, как легко мы творим иллюзии!» – буркнул Владислав себе под нос и бодро зашагал к Теореме.

Открыв заветную дверь, он оказался в просторном вестибюле. Здесь было довольно темно, лишь лестница на второй этаж была хорошо освещена. Он сдал в гардеробе куртку и подошёл к лестнице. Белейший мрамор ступеней, приятная музыка и льющийся сверху яркий свет погрузили его в состояние, близкое к гипнозу. Заломов поднимался по сияющим ступеням, и ему казалось, он возносится в сказочный мир, полный света, радости и красоты.

И о чудо! На втором этаже, за балюстрадой, отделяющей зал кафе от лестничного проёма, стояла стройная брюнетка лет двадцати. Взгляд Заломова на мгновение задержался на её лице и тут же отлетел прочь. Пронеслось ещё мгновенье, и он уже знал и знал твёрдо, что девушка, стоящая за белыми перилами, – красавица. Удивительно, как ему удалось за какую-то долю секунды проанализировать всю ту массу черт и чёрточек, из которых вроде как складывается красота? Неужели его пленили лишь схематичный набросок лица да блеск локонов тёмных волос?

Увы, девушка даже не взглянула на него, она вся была в ожидании кого-то другого. Заломову оставалось лишь с независимым видом пройти мимо красотки и переключить свои мысли на предстоящий ужин. Однако эмоциональная буря, порождённая «чудным виденьем», не желала улечься. Походив по залу, Владислав выбрал столик, откуда можно было следить за молодой женщиной, о существовании которой он даже не догадывался каких-нибудь пять минут назад. Она стояла к залу спиной, продолжая наблюдать за лестницей. Облегающее короткое платье без рукавов позволяло оценить фигуру: округлые плечи, узкая гибкая талия, аккуратные бёдра, стройные ноги.

Он заказал, что обычно заказывал в столовых Ленинграда, – бутылку тёмного пива и бифштекс с яйцом – и уже приступил к ужину, когда красотка наконец встретила того, кого так напряжённо ожидала; им оказался невысокого роста рыжеватый молоденький очкарик с выпуклым лысеющим лбом, мясистым красным носом и такими же мясистыми красными щеками. Парень был похож на человека, который только что сыграл роль Деда Мороза и примчался сюда, едва успев содрать вату с разгорячённых щёк. И хотя было очкарику едва ли более двадцати пяти, у него уже наметился животик, да и контуры его грудной клетки, шеи и бёдер были заметно сглажены слегка избыточной жировой прослойкой.

Краснощёкого паренька сопровождал высокий, хорошо сложённый господин лет пятидесяти с внешностью светского льва. Добротный тёмно-серый костюм сидел на нём как влитой; такие костюмы в магазинах не покупают, их творят искусные портные. Однако галстук отсутствовал, и верхняя пуговица белейшей рубашки была вызывающе расстёгнута. У «светского льва» был высокий лоб, крупный нос с лёгкой горбинкой и соразмерный носу хорошей формы подбородок. Бросались в глаза его золотистые курчавые волосы, к сожалению, уже тронутые сединой и изрядно поредевшие. В ярком электрическом свете ажурная сеть этих волос сияла, и казалось, золотой нимб парил над головой лысого небожителя. Молодой человек в очках, раскланявшись с прекрасной брюнеткой, представил ей своего импозантного спутника, и тот неожиданно громко (так что Заломов мог хорошо расслышать) прогудел низким густым баритоном: «О, Анна Дмитревна, весьма рад с вами познакомиться. Имел честь знать вашего отца. Сожалею, что его нет с нами, однако не сомневаюсь, что гены этого незаурядного человека не затерялись при формировании вашей личности». Затем все трое сели за столик возле окна, откуда до Заломова долетали лишь обрывки их беседы.

Внезапно заиграла громкая ритмичная музыка, и в центральной, свободной от столиков части зала появились танцующие пары. В голове слегка захмелевшего Заломова мелькнула смелая мысль: «А что если пригласить эту Анну на танец? Ведь это же шанс!». Следует заметить, что, несмотря на молодость, Заломов успел выработать для себя некоторые философские принципы. Один из них он называл «антифатализмом». Заломов категорически не верил в судьбу, но он верил, что в жизни каждого человека довольно нередко (чуть ли не каждый месяц, а то и чаще) случаются события, открывающие путь к решению какой-нибудь из его насущных проблем. Нужно лишь быть терпеливым, внимательным и смелым. Так что, как только заиграла музыка и появились первые танцующие пары, Заломов счёл обстановку благоприятной для решения его самой естественной проблемы.

Подавив природную робость, он подошёл к столику Анны и, глядя на неё ошалелыми глазами, изрёк весьма банальную фразу: «Разрешите пригласить на танец». Анна была явно сбита с толку: менее всего она планировала здесь танцевать да ещё непонятно с кем. Не зная, что делать, она смотрела на Заломова и молчала. И Заломов, увидев её лицо вблизи, замер и онемел. А тем временем голова его погрузилась в оценочные расчёты. Лоб, нос и подбородок Анны, пожалуй, соответствовали классическим канонам, но скулы были чуть шире, чем у статуй древнегреческих богинь, да и рот был великоват, а кожа – непривычно смугла (хотя те богини наверняка тоже были смуглянками). И всё-таки никогда ранее не встречал Заломов более привлекательного лица. Главным в нём была яркость. Всё было ярким: и тёмные волнистые волосы, и густые чёрные брови, и тёмно-серые искрящиеся глаза, и смугло-румяные щёки, и алые сочные губы.

Первой отвела глаза Анна. Она покраснела и растерянно взглянула на своих компаньонов по столику, наивно ища у них поддержки, но и те были слегка шокированы. Светский лев только что начал свой очередной экскурс в историю западноевропейской живописи. «Несмотря на сходство имён, Гоген был далеко не Ван Гогом…», – провещал он и умолк, с испугом глядя на возникшее из ниоткуда незнакомое лицо. А лицо это было простоватым – никаких печатей избранности, никаких изюминок. Да и одежда чужака не отличалась изысканностью. Невыразительный вязаный джемпер да серенькие брючки с едва заметной стрелкой. А туфли-то были просто ужасны – грубые, жёсткие и плохо начищенные. «Впрочем, такие и не начистишь. Не иначе как производства ленинградской фабрики «Скороход», – с долей злорадства отметил светский лев и усмехнулся: – Чего ждать от человека, носящего скороходовскую обувь?»

Положение Анны было безвыходным: не могла же она ни с того ни с сего нагрубить, сказав, что не танцует. После не слишком долгих колебаний она поднялась, и молодые люди приступили к танцу, точнее, к их первому разговору.

– Знаете, – начал он, – я живу в Городке уже четыре месяца, но только сегодня впервые выбрался в свет. Боюсь, я веду себя не так, как здесь принято.

– Откуда же вы взялись? Извините за старую шутку, с какой пальмы вы слезли, этакие все из себя неосведомлённые?