– Пора, госпожа Аш, собеседование в 11:30. Поедем на метро, тут близко, – усугубила мои страхи Хории-сан.
Мы проехали по прямой линии подземки несколько остановок и вышли через длинную торговую улицу к театру. При сорокаградусной жаре и высоком проценте влажности, соответственно, косметика «течёт». Вот такой и увидел меня у служебного входа в театр продюсер спектакля, господин Накамура. Он, тоже прекрасно умеющий владеть бровями, даже не повёл ими, только украдкой окинул меня с ног до головы, оценивая, видимо, подхожу я на роль, или не очень.
Мне в срочном порядке требовалось подправить макияж. Но отпрашиваться в туалет было не солидно. Тогда я почти смирилась с мыслью, что с таким вот лицом навряд ли подойду на роль, и навряд ли сыграю на сцене этого шикарного и безразмерного, как буддийский храм, сооружения.
Я почувствовала, что вхожу в состояние индифферентности, когда уже всё до лампочки и будь что будет. А внезапное безразличие к окружающему было для меня лично огромной удачей в сложных ситуациях. В такие моменты моя врождённая застенчивость испарялась, как косметика в сорокаградусную жару, и я становилась раскованной, смекалистой и игривой.
Накамура-сан, заметив огонь в моих глазах и приняв его за интерес к роскошным внутренностям здания, начал, как туристке, выдавать информацию о годе создания театра, его возведении, нюансах архитектуры и замечательных пьесах, в большинстве своём «кабуки»[9], сыгранных здесь. Я широко улыбалась, восхищалась, и из моего горла чуть не вырвалась удачная, на мой взгляд, шутка. Но, наученная горьким опытом, я зарубила себе на носу, что шутить, кроме как с близкими друзьями, в Японии опасно, поскольку официальные лица не понимают европейского юмора и принимают его за издёвку.
Добравшись наконец до зала заседаний, мы сели за бесконечно длинный стол из дорогого дерева. Накамура-сан восседал, как альфа, в самом его начале, а мы с Хории-сан, бета и омега, находились в конце, у двери. Заседание началось. Я была рада тому, что Накамура-сан едва виднелся на том краю, и тёмно-коричневые пятна на его холёном лице с такого расстояния не просматривались. Значит, и он не видел недостатков моей кожи, причиной которых была изнуряющая жара и влажность. Приятный релакс разлился по всему телу…
Минут пять мы обменивались вежливыми фразами и восклицаниями, которые вкратце звучали так: «Я безмерно рад (рада) встрече с вами, и несказанно благодарен (благодарна) за оказанную мне честь». Затем пять минут я сообщала с сильным европейским акцентом сведения о себе. Заодно поинтересовалась, не помешает ли мой акцент игре на японской сцене. Накамура-сан мягко ответил, что иностранный акцент в моей роли просто необходим, потому что это роль английской аристократки. И успокаивающе добавил: «Не беспокойтесь, госпожа Аш, слов в роли совсем немного и они вас не должны затруднить!» В свою очередь мне, как иностранке, была непонятна и слегка неприятна вежливая манера Накамуры-сан во всём меня успокаивать и не отягощать крупной ролью. В душе я ему противоречила: «Чем больше реплик будет в моей роли, тем многограннее раскроется моё актёрское дарование!» А вслух произнесла, с английским акцентом:
– Нэ мог би Накамура-сан бит так добр сообшчит мне количество страниц с репликами в чрезвищайно интересный роль английской аристократка, на который он так льюбезно менья пригласить и за который я искренне ему благодарить!
Продюсер с обезоруживающей улыбкой подбодрил меня:
– Даже речи не могло бы быть о множестве реплик, Аш-сан, поскольку мы пытаемся сделать всё возможное для вашего комфорта на сцене и в нашем театре. А также разрешите ещё раз выразить вам свои искренние извинения за то, что отрываем вас от основной деятельности: обучения студентов университета в Тохоку французскому языку и французской культуре. И, поверьте, мы беспредельно рады, что этот отрыв не продлится дольше трёх месяцев!
У меня возникло подозрение, что Накамура-сан действительно настолько искренне сожалеет о причинённых мне неудобствах, что по прошествии трёх месяцев больше никогда мне их не причинит. И на этом моя актёрская карьера закончится.
Продюсер вытащил из папки один единственный листок ксерокопии и, любезно поднявшись со стула, самолично перенёс его в наши края:
– Пожалуйста, Аш-сан, не беспокойтесь, вот здесь ваши реплики, отмеченные красным. Их шесть. Но, к большому сожалению, драматург не смог написать вашу роль без слов! Прошу прощения!
Весь мой релакс исчез, и мне хотелось настойчиво объяснить ему, что меня совершенно не затруднит, если реплик будет много, в каждом действии, от начальной и до финальной сцены постановки!
Продюсеру, кажется, надоело наше с ним воркование и он довольно твёрдо сказал:
– Прочитайте, пожалуйста, реплики и подготовьте их к показу. Вашим партнёром будет вот этот предмет.
Он освободил от стульев место посередине зала, оставив только моего партнёра – изящное кресло с гнутыми ножками. Я понимающе кивнула. Хории-сан за время моего собеседования с продюсером не проронила ни слова, лишь изредка поглядывая на меня и утвердительно покачивая головой.
Воцарилась тишина и я склонилась над текстом. Реплики были достаточно длинные. Первое слово я поняла мгновенно, потому что хорошо освоила третий вид японской письменности «катакана», на которой писались иностранные слова. «Congratulations! Поздравляю!» Второй вид письменности – «хирагана» – тоже присутствовал, но его было слишком мало, чтобы догадаться, кого и по какому поводу я должна поздравлять. Остальное же составляли десятки китайских иероглифов и я, как уже повелось, глядела в них, как бабуин в ДДУ[10]. Поискала хоть какие-нибудь из идеограмм, которые привыкла видеть в прогнозах погоды или на указателях скоростных дорог в Тохоку. Напрасно. Не было также иероглифов, обозначающих рыбу, рис и молоко.
Скоро все чёрточки, палочки, перекладины и загогулины стали сливаться в тёмное месиво, и у меня зарябило в глазах. Потом перед носом заплясали отвратительные белые мушки и к горлу подступила тошнота.
Иероглифы выстроились в агрессивно настроенные ряды, объявляя мне войну. Их полководцы, застав врага, то есть меня, врасплох, использовали стратегию, основанную на отсутствии у противника тяжёлого орудия, такого как Гугл и его автоматический перевод. Уже слышались победные крики «Банзай!». Я падала на поле боя. И вдруг тихий голос Хории-сан, как плач над моим телом, произнёс: «Госпожа Аш, осталось пять минут! Вы готовы?» Я прошептала: «Да, готова! («А точней, мне – хана», – добавил внутренний голос.) Только есть два-три иероглифа, которые я ещё не встречала, читая японские газеты…»
За пять минут менеджер вернула меня к жизни, произнося, как семечки щёлкая, даже наисложнейшие иероглифы, состоящие из нескольких десятков чёрточек и загогулин. После чего я сразу прониклась к ней уважением, несмотря на то, что она скрывала от меня размер гарантий.
Поздравлять я должна была Мураниши-сан за то, что у него была такая прелестная невеста. Далее мне надо было сильно удивиться, что жених и невеста держатся в столь почтительном отдалении и, верх моей прозорливости, игриво назвать влюблённых «melo-melo», сладкой парочкой. Это было странное совпадение, прикол потусторонних сил! В Синкансэне, ещё ни о чём не ведая, я мгновенно окрестила главных героев пока неизвестной мне театральной постановки сладкой парочкой!
Накамура-сан жестом указал на одиноко стоявший посреди зала стул с гнутыми ножками. Я распахнула руки, готовясь заключить его в объятия и радостно воскликнула: «Congratulations!» Стул как стоял, так и стоял, никак не реагируя на мои поздравления. Я ещё раз воскликнула «Congratulations!» и стала держать паузу… лишь потому, что напрочь забыла свои слова! Хории-сан благожелательно суфлировала, но я не могла расслышать подсказок из-за дальности её дислокации.
Пауза затянулась, и во взгляде Накамуры-сан появилось сожаление. Чувствуя полный провал, я по привычке вошла в состояние индифферентности к окружающему и наплевательского отношения к безвыходной ситуации. В результате этого растерянность моя уступила место полному расслаблению, игривости, шаловливому красноречию. И я стала шпарить не по тексту!
