– О да! Давай, детка, ты знаешь, что я люблю, ― постанывая, произносил парень, забыв обо всём на свете и руль управления в том числе. В результате чего, машина выехала на встречную полосу. Казалось бы, ничего страшного ― в такое раннее время очень мало машин, но не тут-то было. Фары встречного Лексуса засветили прямо в рожу, резко крутанув руль, горе-мачо еле увернулся от приближающейся смерти.

– Фух! ― только и мог сказать мальчик, но рано порадовался. ГАИшники уже следовали за ним. Пришлось съехать на обочину. Не в меру упитанный мужчина-инспектор, подошёл к машине нарушителя, Юра опустил стекло.

– Сержант Петренко, ваши документы.

– Да пожалуйста, ― он подал какой-то кошелёчек.

– Ну-с, гражданин Гладков, вы попали, круто попали. Спешу сообщить, что этой ночью вступил в силу новый закон о нарушениях правил дорожного движения и согласно ему, за выезд на встречную полосу и за езду в нетрезвом виде, я вас должен заключить на пятнадцать суток, а также лишить прав на один год.

– Начальник, может договоримся? Мы с вечеринки едем, со мной девчонка (она его продолжала обнимать). Ты же видишь, шеф, она не может ждать, вот презент за беспокойство, ― Юра протянул ему 100$.

– Извините, но этого мало, ― спокойно ответил инспектор.

– Но у меня нет больше, я позвоню…

– Нет. В участке позвоните, договоритесь обо всём с начальником отделения, выходите из машины.

– Да пошёл ты на х.., Юрец, ни секса, ни кайфа, одни проблемы! ― недовольно вскрикнула девушка и вышла, хлопнув дверью.

– Ну и вали, с…, таких как ты, я найду вагон и маленькую тележку! ― крикнул вслед Юра. ― Видишь, шеф, у меня проблемы личного характера, может отпустишь? А?

– Нет, пройдёмте. Закон жесток, ничего не поделаешь.

И парень поехал с ним в ближайшее отделение ГАИ. Сразу же они направились к начальнику отделения.

– Вот, Раиса Петровна, привёл, ― сказал инспектор и удалился.

Начальником была тучная женщина лет сорока, с короткой стрижкой и огромными щеками.

– Так что же, гражданин, нарушаем? Да? ― строго спросила она.

– Ну…Ну да я не нарочно, поймите же меня, ― начал просить юноша, ― а позвонить можно?

– Ну звоните, ― спокойно согласилась женщина.

Юра достал свой мобильник и начал звонить отцу. Он уже приложил телефон к уху, но вместо нудных гудков услышал гнусавый голос: „Абонент недоступен и не может ответить на ваш звонок”.

– Блин! Можно с городского?

– Ну попробуй, ― с удивлением сказала начальница.

Он начал набирать по старинке цифры и вдруг услышал в трубке: „Тебе же ясно было сказано, абонент недоступен!”

Юру перекосило в лице, глаза готовы были вылезти из орбит:

–О-о-о… ― только он и смог сказать, обхватив голову руками.

– Ну что ж, гражданин Гладков, право на звонок близким вы исчерпали целиком и полностью. Сколько вам сидеть? Пятнадцать суток? О, это большой срок, за это время мы успеем сделать много интересного, ― начала кокетничать женщина и водила пальцем по своим губам, а-ля Маша Распутина. ― Иди ко мне, мой сладкий зайчик.

–А-а-а!!!

Закончилась клубника со сливками, и в холодную осеннюю пору началась модульная неделя, для кого-то первая, для кого-то нет. Прежний институт, который был символом спокойствия и безмятежности, теперь взорвался от криков, бега и постоянной суеты. Всё теперь стало не так, как прежде, на кабинетах преподавателей висели какие-то бумажки. У дверей этих кабинетов стояли очереди студентов ― такие, что нельзя было пройти по коридору, не плющась. Хотя, справедливости ради, можно сказать, что эти очереди в основном создавались „зелёными” (первым и вторым курсами) студентами. Старшие курсы просыпаются лишь зимой и летом, а то и вообще не просыпаются (это те, кому особенно лень), и сессия у них плавно смещается на весну и осень будущего семестра. А потом они опять уходят в небытие, и их невозможно застать в институте. Да ― это был универ строгих нравов. Да ― когда эти бедные, опухшие от горя студенты идут в деканат за кучей хвостовок, бедняжек там рвут, как тузик тряпку, но, убедившись, что курс воспитательных работ проведён, всё же выписывают эту кучу хвостовок, и молвят: „Иди же ты с богом, студент”. Сколько было волнений, слёз у первых курсов ― это себе просто невозможно представить. Нерадивые преподаватели на консультациях отсылали „зелёных” студентов без всякой жалости, словно всё небо и земля сговорились против первых курсов. Отовсюду доносились жалобные всхлипы: „Да и пусть отчисляют”, „Придётся забирать документы”, „Да я сам(а) уйду по собственному желанию, мои нервы того не стоят. Гори этот универ синим пламенем” и т.п. О том же, как студенты писали модули, можно было бы вспомнить старый добрый анекдот: „Студент первого курса достаёт под столом бумажку, списывает и быстро прячет. Студент второго курса достаёт шпору из-под рукава и быстро прячет. Студент третьего курса положил на колени конспект и списывает. Студент четвёртого курса положил конспект на парту и списывает. Студент пятого курса положил книжку на стол и списывает. Студент шестого курса подходит к преподу с книжкой и говорит: „Задолбался я. На, сам ищи”. Хотя были и честные студенты (примерно половина). Вот они-то и переживали всерьёз за свои знания, что их не хватит. Другие были честными от того, что им не хотелось, чтобы их попалили, поэтому приходилось вгонять ненавистные знания в свою бедную-бедную голову. Для группы ЭП-07, две модульные недели стали первым боевым крещением, им было очень тяжело, как морально, так и физически; а преподаватели такие несправедливые ― они ходили по рядам, запрещали любой шелест, любой звук, заглядывали они всюду и везде и, к сожалению, произносили: „Отдайте шпаргалки добровольно” или „Вам два, приходите ещё”. Эти речи пронзали студентов, как нож ― сердце. Зависть к отличникам и хорошистам и глубокая обида от того, что кто-то списал, а ты не сумел списать.

Что ж, искусство списывания зародилось ещё в Древнем Риме.

На двух модульных неделях группа ЭП-07 присутствовала в полном составе, кроме трёх человек.

Нет повести печальнее на свете, чем повесть о вонючем туалете. И если театр начинается с вешалки, то институт начинается с туалета. Туалет был местом собраний, сплетен и отдыха, ещё курилкой, а туалетом ― в самую последнюю очередь. Только в этом универе, надпись: „Не курить” может соседствовать с жестяной банкой, на этикетке которой аккуратно написано: „Для окурков”. Только здесь, поставлены шпингалеты без всякого штыря, но студенты уже приспособились придерживать дверь, изгибаясь и по-всякому выворачиваясь.

После первого в своей жизни модуля по истории Украины, неразлучные подружки из ЭП-07 Таня и Яна, курили Marlboro в кабинке. Авангардно пуская дым, спокойно, по-растамански, они никуда не спешили:

– Слышь, Танюха, странные вещи творятся в нашем родном институте: у нас всего в группе тридцать человек, а трёх из них на модуле не было.

– Не, ну насчёт того чувака потрёпанного и чувихи с пирсингом в пупке ― ничего удивительного! Они-то хоть не ходили, но ведь Юрасик ходил. Даже чаще чем я, ― воскликнула Таня.

– А чё мы паримся из-за него? С его-то связями, можно позволить себе не ходить на любой модуль, ― ему и так всё поставят, наш универ лоховской. Кто со связями ― все пролезут.

– Э не, Янка, вот тут-то ты и неправа, ― подчеркнула Танька.

– Это ещё почему?

– Ну всё это лежит на поверхности: институт лоховской, связи, но тогда какого х… он пёрся на каждую пару, ведь они отнимают гораздо больше времени, чем какой-то там модуль: сдал пустой листочек, и тройку тебе и так поставят, если ты крутой. Тут дело почище будет, что-то тут не так.

Вдруг, дверь резко открывается, и застучали шпильки по плиточному полу ― это была Наташа:

– Девахи! Дайте поссать! Несчастной, расстроенной и верной вашей старосте!