И в результате у камского полка получился не бой, а избиение. Первая шеренга дала залп и сразу, как на учениях, убежала назад, за строй, заряжаться, затем тоже самое проделали вторая и третья, а четвёртая стреляла уже в спины удирающей толпы. Потому что даже неплохо защищённые наёмники начали нести потери, едва чуть ближе приблизились к строю стрелков, а уж ополченцы валились под огнем, словно снопы под серпом крестьянина. Не удивительно, что они не выдержали и первыми с криком побежали назад, оставив на песке десятки трупов, и своим примером увлекли за собой и наёмников.

Пожав плечами, Рындин справился о потерях и, подровняв строй, повёл своё воинство на захват.

И Улео пал к ногам победителя, уже вновь именующего это шведское поселение старым летописным названием Овла-городок. И это было именно так, ибо волею великого князя 25 июня 1520 года на Руси был заложен новый град. И пусть в нём ещё предстояло много чего построить, но день рождение своё он будет праздновать именно в этот день.

Ганзейцы, засевшие на своих кораблях, не знали, что и думать. С одной стороны, враг прямо на их глазах захватывал тихое и довольно прибыльное для них поселение, жестоко подавляя любой намёк на сопротивление. С другой стороны их пока не трогали, лишь выставили перед пирсами вооружённых часовых, да предупредили, что любая попытка побега будет сурово пресечена. И глядя на то, как корабельные пушки разносят крепость, в это легко верилось.

Рихард Мантель хоть и волновался за своё будущее, но тем не менее с большим интересом наблюдал за происходящим с кормовой надстройки своего холька. Да и что ещё ему оставалось? Если их собираются грабить, то шанса отбиться у команд просто не было. Уйти же в море они тоже не могли, так как Мантель очень хорошо оценил обводы чужих кораблей. Такие догонят очень быстро и что сотворят с ослушником даже представлять не хотелось. Вообще, ситуация капитану сильно не нравилась. Давненько он не попадал в такие, где от него не зависит ровным счётом ничего. Даже когда в последнюю войну его перехватили трое датчан, и то он не чувствовал себя таким никчёмным. Зато если они выживут, то ему будет, что рассказать своим покровителям. Ведь Мантель работал не сам, а под началом известного любекского купца Исраэля Хармена. И тому вряд ли понравится терять местный рынок. Так что, кто бы ни пришёл сейчас грабить Улео, он сильно рисковал стать личным врагом могущественного купца, способного в случае чего натравить на своего обидчика и весь Любек.

Однако пришло время, когда вспомнили и про них. К борту холька подплыла чужая лодка и с неё потребовали капитана и представителя купца, если капитан таковым не являлся. Вздохнув, Мантель нахлобучил на голову шляпу с пышным пером заморской птицы, отдал необходимые распоряжения помощнику и только потом привычно спустился по трапу вниз.

В лодке уже находились представители двух других кораблей, так что от борта его "Быстрокрылого лебедя" она тронулась сразу в сторону русской лодьи (уж её-то он, в отличие от боевых кораблей опознать смог). Впрочем, эта лодья тоже отличалась от своих товарок, даже тех, с которых всё ещё высаживали войска на берег побеждённого Улео. Она, к примеру, была не одномачтовая, а трёхмачтовая и заметно больше других даже внешне. На палубе русского судна царила непривычная малолюдность, зато сразу бросался в глаза стол, накрытый между гротом и бизанью. А возле стола стоял, разглядывая их, довольно молодой человек в тёмно-синем, с золотыми позументами одеянии, сшитом на русский манер, но с явными нотками европейской моды. Всмотревшись в лицо того, кто командовал всем этим безобразием, Мантель мысленно присвистнул. Уж кого-кого, а частого гостя Мюниха и по совместительству одного из успешнейших каперов последних лет, на чью деятельность постоянно плачутся представители польского Гданьска, он знал, потому как был даже представлен ему, когда заходил в гости к Бомховеру. Но вот что тот делал тут, так далеко от польского побережья, капитан понять не мог. А то, что непонятно, страшнее вдвойне.

– Итак, господа, – первым прервал установившееся молчание русский князь, – от имени моего государя хочу высказать вам, а через вас и вашим бургомистрам его неудовольствие несоблюдением ганзейским союзом заключённых договоров.

Рихард оглядел опешивших от такого наезда купцов и понял, что говорить придётся ему. И как представителю Любека и как тому, кто просто знал говорящего.

– Простите, князь, я так понимаю, это относится к нашему прибытию в Улео?

– Именно, капитан Мантель, именно.

– Но причём тут Улео и Русь? – Рихард был явно польщён тем, что знатный аристократ запомнил его скромную персону. – Сколько лет сюда ходим – это шведские владения.

– Именно так и подумал мой государь, отчего справедливости ради вины на вас не держит. Вся опала его обратится на тех, кто ввёл вас, купцы, в заблуждение. А ведь и короли датские Ганс, первый в своём имени и Кристиан, второй в своём имени и клятвопреступник Стен Стурре признали договор 1323 года от Рождества Христова, по которому земли сии есть русские. Но шведский наместник продолжал незаконно владеть ими, лишь обещая со временем вернуться к вопросу держания, чем окончательно прогневал моего государя и тот послал меня силой объяснить неразумным всю глубину их проступка.

После этого объяснения в головах у ганзейцев наконец-то стала складываться более-менее цельная картина того, что они наблюдали сегодняшним днём.

– Что же касается вас, то хочу спросить у вас, купцы, уплатили ли вы уже взносы положенные?

Может кто-то и хотел бы соврать, но понимая, что вскоре в руках у русского окажутся все записи, рисковать не стал никто. За всех, как всегда ответил Мантель:

– Оплата всех пошлин и портового обычно производилась после выгрузки товара на склады. Мы же только начали и сгрузили до половины того, что привезли с собой. Теперь, боюсь, эти товары уже утрачены.

– Хотите оскорбить моего государя? – зло поинтересовался князь.

– И в мыслях не держал, – вздрогнул Рихард.

– Однако тонко так намекнули, что мы толпа варваров только и ждущая кого бы да где бы пограбить. Запомните, Мантель, у нас нет привычки гадить самим себе. Все склады взяты под охрану, а ограблению подлежат лишь дома мятежников, коими являются те жители Овлы, что выступили против нас с оружием в руках. Захар, подойди!

С бака быстро и в то же время без излишнего лебезения подошёл слегка полноватый мужчина в годах с длинной, чуть ли не до пупа бородой, и степенно поклонился князю.

– Вот он с завтрашнего дня будет отвечать за торговые дела. Надеюсь, вы понимаете, что ни о каких былых договорах речи быть не может. Действовать отныне будете по тому договору, что подписан был между Ганзой и Русью в четырнадцатом году. Если кто посчитает, что сие ему не выгодно, то вольному воля, а я держать не буду. Оплатите портовый сбор и, – тут князь усмехнулся, – аренду складских помещений и можете плыть, куда вам угодно. Со своей же стороны, как новый наместник Овлы и прилегающих земель, я был бы заинтересован в том, чтобы столь уважаемые купцы и их представители продолжили, надеюсь, весьма взаимовыгодную торговлю и не забывали дорогу в сей порт. Все обязанности, что государь всея Руси взял на себя по договору, я, как его наместник, исполнять буду в полной мере, но и с вас требовать буду того же.

Засим, пока мои воины продолжают объяснять неразумным шведам всю бесполезность их сопротивления, я предлагаю отобедать, благо погода, как видите, разгулялась. Прошу к столу, господа ганзейцы.

Так закончился первый раунд переговоров. За ночь купцы подсчитают возможные потери и прибыли, а потом за них возьмётся Захар. А у этого выжиги не забалуешь. Как бы не взвыли купчишки от захаровых ежовых рукавиц. Впрочем, пусть сразу понимают, чьи законы ныне тут действовать будут. Торговля Овле, конечно, нужна, но на своих условиях, а не так, как привыкли ганзейцы за прошедшие века.