А вот Андрей после разговора с женой, задумался. Про Киркенес он знал в основном из книг про Отечественную войну. Ведь увлекающиеся историей флота просто не могут пройти мимо действий Северного флота в ту войну, включая Петсамо-Киркенесскую операцию. А во многих работах прямо указывалось, что этот норвежский городок был не только базой снабжения немецких войск, но и являлся одним из ключевых поставщиков сырья для германской промышленности. И раз так получилось, что ныне эти земли находились в двоеданстве Руси и Дании, владевшей Норвегией, то почему бы ему, как наместнику, в пику норвегам, с их Вардегузом, не поставить свой острожек на том месте, дабы, пользуясь свои послезнанием, закрепить окрестные места за Русью? Однако, оценив масштаб дел в наместничестве, он вынужден был признать, что нельзя охватить необъятное. Так что с закладкой Киркенеса придётся обождать, главное – не забыть об этом. А вот мастеров горного дела нужно уже начинать подыскивать. Потому как будущий Киркенес должен стать надёжной базой для русского севера.

Высадив семью наместника в Овле, "Пенитель морей" не стал долго задерживаться в городке и уже с утренним бризом вышел в море, быстро догнав неспешно двигавшийся к югу караван. И уже вместе с ним достиг устья пограничной реки Патоеки, от которой к югу отходили уже земли шведского наместничества. И если тут и жил кто, то разглядев подходящую к берегу армаду, благоразумно предпочёл скрыться в густых прибрежных лесах…

Летописная Патоеки была довольно крупной и достаточно протяженной рекой, вытекающей из озера Пюхяярви, расположенного близко к северной части области Саволакс. Река была заметным водным путем из внутренней части страны, из того же Саволакса и Северного Тавастланда к Ботническому заливу, так что оседлать её устье было выгодно как с точки зрения обороны, так и с точки зрения экономики. Кстати, за прошедшие века река успела сменить своё название, и ныне была известна как Пюхяйоки (Святая река).

Разглядывая через оптику безлюдное побережье, князь от нетерпения покусывал собственную верхнюю губу, ожидая, когда уже лодья-пынзар двинется вслед за мелкосидящими бусами, что успели приткнуться к галечному берегу и с которых уже выгружали людей и припасы. Наконец, тронулся и "Пенитель морей", однако, не пройдя и кабельтова, судно неожиданно качнулось, и из-под днищья раздался сильный глухой удар, а над головой громко хлопнул и заполоскался парус. Тут же по всему кораблю засвистели свистки, посыпались дикие маты, и поднялась суматошная беготня.

Глядя на эту вакханалию, Андрей побагровел от злости. Как мог мореход, лотом промеряющий глубину, пропустить банку, на которую сейчас ветром вытаскивало корабль? Плетей мерзавцу, как всё закончится! И боцману с вахтенным офицером, раз недосмотрели!

– Крепко сели, князь! – вид подошедший командир имел бледный и жалкий. Кто бы не был виноват, а за всё на корабле отвечает он, первый после бога.

– Потом разберешься, кто виноват, а пока думай, как корабль будешь с мели тягать. И шлюпку мне, поеду на берег.

Тур пару раз кивнул головой, и поспешно начал отдавать приказы. Вскоре небольшая разъездная ёла, креплённая на корме, была спущена с ростр и подведена к подветренному борту. Окинув ещё раз палубу лодьи-пынзара, на которой деловито суетились мореходы, Андрей покинул корабль. А вы как думали? Как сняться с мели голова должна болеть у командира, а не у адмирала. А потому, закутавшись в плащ от холодного ветра, он и съехал на берег.

Большой совет по его требованию собрался на берегу, прямо на голых, нагретых солнцем камнях. Розмыслы сидели спиной к морю, слушая его ровный плеск да крики чаек. От берега несло запахом гниющих водорослей. Где-то в зарослях уже раздались первые удары топором, захрустели ветви падающих деревьев. Со стоянки, укрытой от пронизывающего ветра, донеслись запахи костра, а на полянке один за другим стали вырастать палатки и шалаши, в которых предстояло жить поселенцам в первое время.

– Ну что, определились уже, где лучше острожек ставить, а где пристань разбивать? – спросил князь разом у всех.

– Да как не определиться-то – пожал плечами Кудим – ражий мужик с проседью в бороде. С раннего детства начал он работать на вымолах: где-то ставил новые, где-то чинил старые. Вот и тут его задачей было соорудить вначале временный, а потом и постоянный причал для нового поселения. – Вон за мыском хорошее место.

– Ага, – поддакнул ему Мишук. – А на мыске том можно и острог поставить. Отсюда пушками своими аккурат всё русло и перекроешь, княже. Ещё можно чуть далее вглубь пройти и там на острове отстроиться. Но тут уж тебе, князь, выбирать.

Андрей кивнул, задумчиво разглядывая кроки, наспех набросанные учениками картографов, которых, как и гардемаринов, тоже иногда брали на корабли для практики. Судя по рисункам, места были и вправду выбраны удачно, но было тут одно но. Медленный, но неотвратимый подъём земли в следующие столетия заставил немало финских поселений устраивать этакие забеги за отступающим морем. Так что, наверное, лучше всё же поставить острог вот тут, на мысу. По крайней мере, тут он ещё долго будет граничить с морской стихией.

– Что же, други-розмыслы, этот мысок и мне нравится. Ставьте тут острог и пристань. И уж коли стоять он будет на границе земли русской, то и прозванье ему дадим Пограничный.

Розмыслы согласно закивали головами, в уме уже прикидывая, что и как делать в первую очередь. Работы впереди было много.

А на пострадавшем судне весь день и всю ночь кипела бурная деятельность. Поначалу его попытались стянуть с мели, воспользовавшись приливом, но не получилось. А потому пришлось потрудиться всю ночь, разгружая прямо так…

На следующий день, вновь воспользовавшись приливом, основательно облегчённое судно попробовали стянуть с мели вновь. Несчастный корабль, тяжко шурша днищем по грунту, дёрнулся несколько раз и… свободно закачался на волнах. Буксирные команды тут же отверповали его ближе к берегу, чтобы в отлив осмотреть возможные повреждения. А пока что плотникам велено было постоянно смотреть за обстановкой в трюме. Но, по счастью, корабль, построенный Виколом, оказался очень крепок и большого ремонта не потребовал, чему Андрей был несказанно рад.

В кремлёвской спальне стояла необычная тишина, лишь потрескивала в серебряном подсвечнике толстая восковая свеча, наполовину уже сгоревшая. Впрочем, её света было вполне достаточно для глаз одинокой женщины, неподвижно лежащей на широкой постели под навесом из тяжкой парчи на четырех точеных позолоченных столбиках. Государь ныне изволил выехать на охоту, а, впрочем, и в иные дни он всё реже посещал семейное ложе. Не был бы он постоянно окружён свитой, подумалось бы, что полюбовниц завёл себе Василий Иванович.

Душно, мрачно… и полутьма царит в обширной спальне. Но взор государыни устремлён в тот угол, где висела икона, написанная для государева обихода молодым богомазом. На ней богоматерь склоняла голову к своему младенцу, прижимая его к груди…

Увы, скоро уже двадцать лет, как женаты Василий и Соломония, а вот так, как на иконе, прижать к себе свою кровиночку, у них до сей поры не получилось. И от того с каждым годом муж отдалялся от неё всё дальше и дальше и добром это кончиться не могло. Ведь недаром церковный собор неожиданно поднял вопрос развода для православных венчанных. Нет, недаром! Это всё происки её явных и скрытых недругов, желающих потеснить её на семейном ложе. И один из них, с ликом ангела, но чёрной душой, в последние годы всё больше входил в силу при дворе её мужа. А она? А она опоздала. Когда брат поведал обо всех слухах, что ходили о юном князе, муж уже не так яро прислушивался к её ночным нашёптываниям. Хотя Андрейка скорее ширма, за которой прячется кто-то другой, более умудрённый. Ведь у князя, да и всего рода Барбашиных, нет ни юной сестры ни дочери, годной для замужества, так что не прав Иван, не сам князёк ведёт сию партию, стоит за ним кто-то. Кто-то из клана Шуйских. Возможно и сам Немой, хоть и не женат до сей поры. Знать бы, кого ей в пику противопоставляют, догадалась бы. А так только гадать и приходится.