Шанин откинулся на спинку кресла. Протокол операции закончен, все журналы и документация заполнены. Вот уж прав был неизвестный автор, который охарактеризовал больницу как место, где надоедливые пациенты мешают врачам работать с документацией. После вчерашнего сумасшедшего дня, совершенно ужасного вечера, заполненного слезами, страшными мыслями и предположениями, растерянным взглядом любимой дочери и невозможностью что-то решить, суточное дежурство тоже не порадовало. Праздники закончились неделю назад, а медики до сих пор разгребали их последствия. Вот и утренняя операция не принесла никакого удовлетворения, потому что такой некроз поджелудочной вытащить будет очень сложно.

— Игорь Александрович, к вам посетители, — голос дежурной медсестры вернул его в реальность. Он открыл глаза и вопросительно посмотрел на девушку. Та пожала плечами и тихо прошептала: — Они не представились, но ведут себя так, будто одолжение сделали, появившись в нашем Центре.

— Пусть пройдут, я поговорю с ними. Спасибо. — Он поднялся и спокойно уставился на высокого мужчину, придерживающего дверь женщине в серой норковой шубе. Она скривила губы и поднесла к носу кружевной платок. Шанин молча сел в кресло и выжидающе посмотрел на нежданных посетителей.

— Разрешите представиться, — заговорил вошедший мужчина.

— Добрый день, — неожиданно для самого себя перебил его Игорь. С первого взгляда эта пара вызвала у него самые неприятные чувства. И почему-то ему показалось, что он не ошибётся, если скажет, что они могут испортить ему жизнь. Мужчина удивлённо замолчал, но потом снисходительно улыбнулся и небрежно кивнул. Шанин дождался, когда тот откроет рот, и спокойно обратился к женщине: — Я слушаю вас.

Она нервно дёрнула плечом и высокомерно произнесла:

— Моё имя Мия Берг. — Женщина замолчала, будто наслаждалась произведенным эффектом, пока Игорь не пожал плечами и тихо заметил:

— И что? Моё имя Игорь Шанин. Простите, но меня ждут в отделении реанимации, если у вас есть важный разговор, то давайте ближе к делу.

Вошедшие переглянулись, женщина поджала губы, мужчина качнул головой:

— Я понимаю, что вы живёте далеко от столицы, но имя Мии Берг известно по всему миру.

Шанин перевёл взгляд на него и тихо заметил:

— Вы, уважаемый, в больнице, тут свой мир, своя цивилизация. Тут, знаете ли, люди умирают, потому нам расшаркиваться некогда. Пожалуйста, переходите к сути дела, что вас привело ко мне.

— Хорошо. — Мужчина сел на стул, закинув ногу на ногу, и уверенно произнёс: — Мы тут по делу о смерти пациентки Козловой Веры Григорьевны. Нам необходимо узнать, кто виноват в её смерти и что сделало ваше руководство, чтобы наказать виновных.

— А почему вы обратились ко мне? На данные вопросы вам может ответить кто-то из руководителей больницы, я же просто заведующий отделением.

— Моя мать умерла в вашем отделении, — вдруг сказала молчавшая до этого женщина.

Шанин с интересом посмотрел на неё и неожиданно вспомнил их разговор по телефону. Он вспомнил этот голос — именно эта женщина отвечала ему. Выходит, она узнала из первых рук, что её мама умерла, но приехать проститься с ней не смогла. Или не пожелала?

— Ваша мать умерла в отделении реанимации. К сожалению, лечить столь обширные повреждения сердечной мышцы мы ещё не умеем.

— Это вы её оперировали! — Берг вскочила на ноги, прижимая одну руку к шее, палец другой направив на сидящего хирурга. — Вы зарезали её, а теперь пытаетесь оправдать свою косорукость придуманным инфарктом. Я подам на вас в суд! Я добьюсь, чтобы вы больше ни дня не работали в медицине. Вы неправильно поставили диагноз и убили мою мать!

— Диагноз Вере Григорьевне поставила её внучка, ваша дочь. Прекрасный врач и замечательный диагност. И заметьте, диагноз был абсолютно правильный. — Спокойствие Шанина остановило разыгранную истерику. Берг внезапно опустилась на стул и громко фыркнула. — А если вы ещё раз посмеете повысить на меня голос, вас вышвырнут отсюда вон. Это вам не театр и не сцена, это жизнь. И к огромному сожалению, люди смертны. Если вы хотите и дальше что-то предпринимать и обвинять меня и моих коллег — это ваше право. Но я лично больше не собираюсь выслушивать ваши обвинения и оскорбления. Кстати, вы могли бы приехать и раньше.

— У меня не было выбора, — совершенно спокойно заявила Берг.

Шанин тяжело посмотрел на приезжую оперную диву и тихо ответил:

— Выбор есть всегда. Это не только то, что мы выбираем, но и то, от чего мы отказываемся. А вы отказались от многого.

— Это вы не оставляете нам выбора, — пришедший вместе с певицей мужчина встал и, медленно натягивая перчатки, добавил: — Моя фамилия Бестужев, я добьюсь, чтобы вы были…

— А, так вот какой ты, северный олень! — Шанин откинулся на спинку кресла и с усмешкой смотрел на замерших в недоумении посетителей. — Мия Берг, надеюсь, вы не думаете, что этот человек предан вам? Он предан не вам, он предан тому, что ему нужно от вас. Так было тогда, когда он женился на вашей дочери, так есть и сейчас, когда он крутится вокруг вас. Не обольщайтесь, как только изменятся его потребности или господин Бестужев поймёт, что вы больше не можете быть ему полезной, тотчас испарится и его преданность.

— Не смейте говорить обо мне такого! — Бестужев шагнул к столу, но резко остановился, когда Шанин поднялся ему навстречу — немного найдётся желающих иметь дело с оперирующим хирургом.

— Всего доброго, госпожа Берг. И не забудьте прихватить вашего спутника. — Шанин дождался, когда за ними закроется дверь, и опустился в кресло. Надо позвонить Анюте, никто не знает, что взбредёт в голову этой творческой личности.

Анна что-то тихо прошептала в ответ на рассказ мужа, и Игорь догадался, что это были не совсем приличные слова, хотя в последнее время его любимая жена так мастерски сочетала в своей речи медицинские термины и ругательства, что Шанин иногда просто хохотал в ответ.

— Игорь, я тебе уже говорила: пожалуйста, не принимай всё близко к сердцу. Помни, ты у нас один, мы тебя очень любим. Да, мы с девчонками сейчас у нас, на кухне колдуем, что тебе приготовить на завтра?

Шанин выдохнул и тихо закончил разговор:

— Что угодно, лишь бы была рядом, Анют. Я люблю тебя, — и выключил телефон.

Анна качнула головой и, прошептав «а как я тебя люблю», повернулась к подругам, что быстро нарезали овощи.

— И что Тийю сказала?

— Ничего особенного. Ксения Фёдоровна сразу же в порога заявила, чтобы она устраивалась в комнате Серёжи. Николай Павлович одеяло притащил тёплое. Знаете, мне кажется, что после разговора и требования сделать аборт Тийю будто в какой-то прострации была, а потом вдруг поняла — ведь Серёжины родители тоже переживают, но они так о ней заботились, будто у неё одной несчастье. А ведь они по сути чужие ей люди. Вот и получается, что для своих родителей она «мелочи», а для них она «дочка». Я сначала хотела позвонить, но потом передумала — пусть останутся вместе. Серёжкиным родителям тоже надо побыть одним, просто помолчать. Кстати, мать Тийю я вчера видела, а где её отец?

— Он не смог приехать, у него выставка. — Инна сидела в кресле, укутавшись в шаль и бездумно глядя на горящий огонь в камине.

— Выставка? Какая выставка?

Инна равнодушно пожала плечами. Потом подняла голову и тихо добавила:

— Что-то там в Берлине, она ещё какую-то знаменитость называла. — Она задумалась, а потом с досадой добавила: — Не помню ничего, будто отрезало.

Анна села рядом с дочерью, обняла свою малышку и тихо попросила:

— Инночка, не думай об этом, отдохни.

Инна тяжело вздохнула и закрыла глаза, положив голову матери на плечо:

— Мам, ну как я могу не думать об этом. Мам, а если Саша не вернётся, что я делать без него буду? Как я жить буду без него?

— Девочка моя, я же не о Саше говорю. Он теперь всегда в твоих мыслях будет. Как папа у меня, как Воскобойниковы у Кати и Ириски. Каждая его командировка будет для тебя сложной в этом смысле.