Так, я зачем на самом деле пришел. Девчат, мне ваш нежный нужен взор и оценка. К сине-голубому какой пойдет больше – золотистый или серебристый?

Это не ко мне, - помотала головой Аксонна, миксером шурудящая в крупной миске. – У меня вообще вкуса нет, а моду я просто презираю.

А тебе зачем? – поинтересовалась Джайдер, мазнув Бриззу на нос взбитые сливки и тем самым озадачив его как минимум на полчаса.

Хочу Камуське подарок выбрать.

Камуське… Ками, что ли? – удивилась Аксонна, смазывавшая формочки.

Ага.

А в честь чего? – задумалась Джайдер. – День рождения у нее в январе, двадцать пятого. Какой-то эльдарский праздник?

Нет, не праздник, - мотнул головой Дайвер и помялся. - Понимаете… ну подарок ей хочу сделать. Хочу предложить встречаться. Нравится мне она.

Цветы какие будешь дарить?

А надо цветы?

Джайдер тяжело вздохнула.

И вот это – мой брат. Да, цветы надо, цветы. Ты знаешь, какие цветы она любит?

Хризантемы любит.

Не, хризантема тут не подойдет… слушай, надо тебе сбегать к Цикламену. Попроси либо белых роз, либо подснежников… хотя нет, не сезон… либо орхидей, либо сирени, либо калл. Можешь даже записать. А что серебристое-золотистое ты хотел дарить?

Серьги и колье.

Серебряные бери. Либо с белыми сапфирами, либо с лунными камнями, сбегаешь к Диаманте. Все, вали отсюда, Ромео недорезанный.

Спасибо, Джайд! – Дайвер шумно чмокнул сестру в щеку, забрал баллончик с взбитыми сливками, тискнул Аксонну за плечи и умчался наверх, попутно выдавливая сливки на язык.

Бриззи, ты это видел?

Да, мам.

Никогда не повторяй.

Почему?

Потому что некрасиво. Так, сливки с носа вытри и беги к отцу, он просил тебя к нему прибежать к часу.

Бриззи вытер моську, повесил фартук и тоже убежал.

И ведь тут же послушался, - хмыкнула Аксонна, уже поставившая формочки в духовку.

Не без этого. Иначе вырастет вылитая копия моего брата, а это же ужас – он один, если их две будет, Вселенная взорвется. Так. А где же ползает Боинг? Торт уже доставлять пора…

========== Глава 12. Особенности азурекской зимы ==========

Учиться ранжерскому делу было непросто, но с тренировками, которые устраивал Аксонне Ларгентум, это не шло ни в какие сравнения. Серафим будто позабыл, что сам определил время для индивидуальных заданий, и устраивал внезапные проверки и полосы препятствий по два-три раза на дню. Например, он прямо на уроке метал в протеже астральный кинжал, заставив сидящих рядом с ней учеников производить шлакобетон в промышленных масштабах. Посему очень скоро на Астрале Аксонна сидела одна, а то и сама швырялась в него всяким - безуспешно, увы. А еще для этого сталкера просто не существовало понятия «выходной». Чем больше у Радуги было свободного от учебы времени, тем более объемную часть от него магистр забирал на занятия.

Самым обидным Аксонне казалось отлучение от мата: Ларгентум объявил, что ему наскучило слышать от нее нецензурную речь и поставил ей ментальный блок. Теперь каждый раз, когда она хотела выплеснуть эмоции и высказать начавшему ее раздражать наставнику все, что о нем думает, всякое нелицеприятное слово отзывалось анфорке болезненным покалыванием в мозгу. Впрочем, выход из этой ситуации ей подсказал Алексис, и был он прост, как перст: ругаться интеллигентно. Поэтому старый-добрый посыл на веселые три буквы сменился на пожелание премилейшему наставнику отправиться на penis lupus. Серафим, латынь знавший на ура, в ответ здорово загнал Аксонну домашней работой.

По прочим предметам начали преподавать магию. Легче всего давалась магия Огня: здесь было достаточно разозлиться, и огненный шар на энергии ярости разносил тренировочный манекен на куски. Владимир хоть и ругался, требуя использовать духовное пламя, родство с Элу давало о себе знать. Природа, несмотря на старательные придирки Файксара, и Вода Аксонне поддавались тоже сравнительно хорошо. Основанные на эмпатии, они вообще больше получались у более чувствительных к балансу и его изменению ранжерок, мужская же половина, за исключением сталкеров, безнадежно отставала. Авак так и вовсе выбился в лучшие ученики по этим предметам, хотя по Огню уступал Аксонне. По Воздуху у всех на курсе выходил полный кошмар, но Ратенту не особенно расстраивался, философски замечая, что рожденный ползать летать не может, и ставил халявные четверки.

Шел декабрь, двадцать шестое число. Это был первый день зимних каникул, и в восемь утра, когда Аксонна проснулась уже по привычке, на улице была сплошная темень. Окно было затянуто морозными узорами, за которыми не было видно ничего, кроме снежного «меха», коим теперь были оторочены все рамы всех окон всех домов по Азурексу, но в комнате, по настоянию Дайвера еще первого числа украшенной серебристой и голубой мишурой, было тепло. В ногах пушистым сугробом спала Икки, выбравшая хозяина по принципу «кто кормит». Аксонна давно подумывала завести собственную животинку, но если на Икки у нее едва хватало времени, то на нового питомца ему просто неоткуда взяться.

Ну да ладно. Надо вставать и засунуть Ларгентуму весь его элемент неожиданности в… омут.

Анфорка подняла руку и наугад ткнула в потолок: так она обычно включала свет. Лампа, увитая серебряным дождиком, послушно зажглась. Оставив теплую постельку не застеленной на случай, если в сладкие объятия сна захочется вернуться, Радуга накинула халат и подошла к зеркалу, чтобы расчесаться. Она только на секунду прикрыла глаза, чтобы вспомнить сон, где она почему-то и зачем-то душила огурец, а на подоконнике уже сидел тепло одетый и в снегу Серафим, подвид сумчатый.

Только попробуй в сапогах на ковер, - вместо приветствия произнесла Аксонна, лениво проводя расческой по гриве, - ноги повыдергаю. Мне в прошлый раз еще от Дайвера досталось.

И тебе доброе утро. Почему и сижу я на подоконнике, Сонья – чтобы не трогать ковер.

Утро по определению не может быть добрым, если ты с утра пораньше явился. Существует день, чтобы ты знал.

На утро - это еще как посмотреть.

Никак не посмотреть, вали из моей комнаты.

Отчего же так невежливо?

Потому что ты опять вытащишь меня на мороз. Причем зная, что этого я страсть как не люблю.

Ларгентум улыбнулся. Такие перепалки возникали у них каждый божий день, и он даже к этому привык.

Не вытащу, не волнуйся.

Точно вытащишь.

Сонья, быть можешь, ты дашь мне самому озвучить цель своего визита?

А смысл? Как обычно: Радуга, пробеги по Азурексу полтора километра, окунись в Лию и отожмись девяносто раз. Можно подумать, я этого могла не выучить.

Выучить могла. Но я не по этому поводу. – Серафим поставил свою сумку на колени и выудил из нее здоровущую книженцию. – Помнишь, ты меня просила поискать чего-нибудь про ваших с Элу родителей?

С этого надо было начинать, – присела на кровать Аксонна, забирая на колени Икки.

Я посидел пару вечеров в Архивах и нашел сие. У Алаэнора еле-еле выпросил. Держи, она еще холодная.

И в снегу, - буркнула анфорка, принимая фолиант и кладя на освобожденные Икки колени. Тот не был подписан, зато обернут в красивую кожаную обложку с позолотой. – И что это конкретно?

Это летопись, которую ведет Алаэнор, - пояснил Ларгентум. - Здесь отмечены не только принимаемые-выбывающие ранжеры, но и выполняемые нами контракты, а также прямая линия оппозиции Тертаррилам. И Элексис с Ариссой внесли весьма хорошую лепту. Начиная с восемьсот четырнадцатой страницы и заканчивая девятьсот пятидесятой.

А что на девятьсот пятидесятой? – полюбопытствовала Радуга, листая белые, тяжелые страницы, вручную исписанные старательным этерианином без единой помарки.

На девятьсот пятидесятой ранжеры Северное Сияние и Амазонка погибают от руки Дираэля Тертаррила, - вздохнул сталкер.

Занятно… что ж, на досуге почитаю обязательно. – Книжища перекочевала на прикроватную тумбочку, и Аксонна пристально посмотрела на наставника. – А что ты сам можешь сказать о моих родителях? Ты наверняка их знал.