Внезапно позади Алисы, прямо в воздухе, появляется широкая клыкастая улыбка, за ней — горящие жёлтым глаза, и стоит моргнуть — висит уже целый кот с усами, лапами и хвостом.
— А-алиса, т-там… — Билли указывает на кота пальцем, но Алиса не успевает обернуться, как кот проводит своим пушистым хвостом под её носом, и она чихает.
— Быть может, стоит оглянуться за спину? — мурлычет кот, не переставая улыбаться. — Если вы будете смотреть только вперёд и ни разу не оглянетесь за спину, вы точно никого не найдёте. А показывать пальцем, между прочим, некрасиво.
Билли прячет руки в карманы и на пару мгновений пристыженно опускает голову. А Алиса будто бы расцветает — зарёванная, с мокрым лицом, она вытягивает шею, глядя на кота снизу вверх, и в её душе с новой силой разгорается надежда.
— Я знаю, где дом Белого Кролика. Но не думаю, что он поможет тебе.
Алиса пожимает плечами и встаёт с земли, отряхивая подол своей порванной юбки, а затем бесцеремонно вытаскивает руку Билли из кармана и хватается за неё, как прежде. Она колеблется, не уверенная в том, что Кролик и впрямь сможет помочь. Но срыв притупил все её страхи, и на Чеширского Кота она глядит почти решительно.
— Следуйте за мной и не отставайте, — мягко произносит он и уплывает вперёд.
Чеширский Кот и впрямь приводит их к дому Белого Кролика — к его старому дому, который он покинул давным-давно. Дом определённо пустовал уже не первый год, и теперь выбитые из рам кусочки стекла валяются на земле, на крыше, если присмотреться, местами заметны дыры, а табличка с надписью «Б. Кролик» висит лишь на одном гвозде и похожа на хвост бродячего пса.
— Но ведь…
— Я обещал привести вас туда, где живёт Белый Кролик, и он живёт здесь. Вернее, жил когда-то, а где он теперь — кто разберёт? Он исчез после того, как Червонная Королева его уволила — очень уж он её огорчал. Но, Алиса, открою тебе секрет: он тебе не нужен. Кроликом, знаешь ли, и самой быть не так уж тяжело — просто боязливо трясёшь своими ушами и не думаешь ни о чём, кроме страха. Несложно ведь, правда? Но как же скучно… — и, не попрощавшись, Чеширский Кот начинает растворяться в воздухе. Он пропадает быстро, но постепенно: от хвоста до упитанного туловища, от пушистых ушей до длинных усов, пока не остаётся лишь одна улыбка, похожая на хищный полумесяц, да и та вскоре угасает, бросая их одних перед заброшенным домом.
Проводив кота, Алиса грустно хмыкает, отпускает руку Билли и, бормоча что-то себе под нос, заходит в старый домик Белого Кролика, а Билли направляется следом.
Внутри всё покрыто толстым слоем пыли, некоторые вещи сломаны, и всё же это место кажется Билли самым уютным из всех, где он был за последние несколько лет. Собственно, за последние несколько лет он нигде, кроме лечебницы, и не был, поэтому даже полуразрушенный, но полный всяческой мебели, сундучков и прочей утвари домик смотрится мило. Алиса, спрятав лицо в ладонях, сидит на мягком диване, который когда-то был ещё и тёмно-розовым. На этот раз она совершенно спокойна, только расстроена, будто знала, чем закончится это путешествие, но понадеялась на лучший исход и почти успела в него поверить. Разрушенные, но несбыточные мечты так и выглядят — отпечаток грусти и безразличия на лице, слова «я же говорил» на языке и вот такая вот сидячая поза, когда локти на коленях, голова на ладонях, а взгляд упирается в отрезок пола между ступнями.
— Наверное, так даже лучше. Тут мне самое и место.
— Н-н-не говори так.
— Самому из Страны Чудес можно выбраться, только если искренне захотеть вернуться обратно, в свой мир. А меня с моим прежним домом ничего не связывает, я его ненавижу. Страну Чудес я тоже ненавижу, но здесь хотя бы безопасно. Каждый день похож на предыдущий: безумное чаепитие, казнь Валета — всё это повторяется изо дня в день, ничего нового, ничего опасного. А там…
Билли ничего не говорит. Любое утешение из его уст будет звучать лицемерно — разве он сам не бежит, не прячется, как Алиса? Разве он сам не сидит в давящей, ненавистной, но безопасной клетке? Он присаживается на краешек дивана, принимая точно такую же позу, что и Алиса. Какой же он дурак, раз решил, что сможет кому-то помочь, пусть даже и во сне. Какой же он дурак, раз решил, что сможет помочь ей освободиться, когда и сам-то освободиться не может.
— Ты всегда заикаешься? — спрашивает Алиса, отняв руки от лица и повернув к нему голову.
— Д-д-да.
— Даже когда устал? Или когда поёшь?
— Н-н-не знаю, не п-пробовал.
С минуту они молчат, и тишину, заполнившую дом, разрывает лишь тиканье всё ещё исправных часов. А потом Алиса неожиданно начинает петь.
— Busted flat in Baton Rouge, waiting for a train, and I was feeling nearly faded as my jeans(1)…
Голос Алисы похож на голос Дженис Джоплин, такой же хриплый, прокуренный, и песня будто льётся из самого её сердца, будто там ещё осталось место для чего-то, о чём ему самому не хватает никаких сил думать и мечтать, и Билли слушает её как заворожённый. Она кивает ему, предлагая подпевать вслед за ней, а он мнётся, нервничает от её улыбки и боится, что испортит всё, как обычно и бывает. Алиса кладёт голову ему на плечо, её волосы свешиваются вдоль его руки, и от её тепла рядом, от её уверенного — впервые за всё время, что он с ней знаком, — голоса Билли решается. Тут же приподняв голову, она смотрит на него с радостной улыбкой, а он замечает, что хоть и запинается немного, но поёт спокойно, не заикаясь на каждой букве.
Закончив песню, пригревшись на старом пыльном диванчике Белого Кролика и прижавшись друг к дружке, как маленькие уставшие дети, они засыпают.
========== Лето любви ==========
А затем наступает темнота, сквозь которую пробивается тонкая полоска яркого ледяного света. Билли с силой открывает глаза шире. Вокруг мрак, под ним больничная койка, а впереди — приоткрытая дверь в коридор. Сон закончился, он снова здесь. От досады он бьёт кулаком по подушке, слабо, как тщедушный ребёнок — на большее он сейчас и не способен. Но то ли койка у него слишком скрипучая, то ли просто так совпало — стоило ударить, и пару минут спустя в палату входит незнакомая медсестра, то ли новенькая, то ли он просто её подзабыл после процедуры. Билли пытается вспомнить свой домашний номер телефона, но цифры путаются в голове. Нет, наверняка не новенькая, это у него в голове каша. Хоть бы не протухшая.
Незнакомая медсестра подходит к нему и осторожно спрашивает:
— Мистер Биббит, как вы себя чувствуете?
— Голова к-кружится, — бормочет он, еле ворочая языком. Она удовлетворённо кивает и мягко прикасается к его плечу, подбадривая. Точно не новенькая. Они же в психушке, трогать тут никого нельзя, пока вдоль и поперёк личное дело не прочитаешь. А то мало ли, кто попадётся: может, парень с суицидальными наклонностями, который и мухи не обидит, а может, маньяк, которому никакой электрошок нипочём.
— Не переживайте, это скоро пройдёт. Я зайду к вам позже. Отдыхайте.
Билли кивает, не отрывая щеки от подушки, трётся ею о наволочку, пахнущую дешёвым порошком, и тут же снова проваливается в сон — на этот раз пустой и затягивающий, как воронка торнадо.
*
В отделение он возвращается следующим утром — как ни странно, голова не кружится, и чувствует он себя лучше, чем в прошлый раз. Правда, номер телефона он так и не вспомнил, но звонить домой не особо и хотелось, так что невелика потеря. Он кивает картёжникам, те буднично кивают в ответ, но отводят глаза, пытаясь забыть о существовании электрошока. Со скрипом отодвинув стул, Билли садится и наблюдает за игрой, ожидая следующего кона и делая вид, будто и впрямь ничего не случилось. Карты проносятся перед ним: десятки, шестёрки, трефы, бубны. Во время одного из ходов мелькает червонная королева: хоть во сне он с ней и не встретился, она глядит сурово и жестоко, будто хочет снести ему голову с плеч, но не может, ведь здесь она всего лишь карта. Билли вспоминает Алису и едва заметно ухмыляется, устроив голову на сложенных руках. Хоть она и была лишь видением, он всё равно будет по ней скучать.
