========== На поиски Белого Кролика ==========

Алиса прикрывает рукавами чернеющие на коже синяки. У Алисы красные глаза и болезненная усмешка. Алису он знает минут пять, — а вроде бы с самого детства. Алиса застряла, пытаясь выбраться из Страны Чудес. Алиса плачет без слёз, курит одну за другой и работает зазывалой на весёлый аттракцион абсурда.

Никогда у него ещё не было настолько странных последствий электрошока.

Алиса закуривает самокрутку и усаживается на поваленное дерево, которое тут же принимается вопить:

— Больно мне, больно, а ну, слезь с меня, невоспитанная девчонка!

— Да завались ты. Ой, извини, совсем забыла — ты же уже, — бормочет она без злобы, но и без сожаления.

Она выпускает изо рта причудливые кольца дыма и поправляет старомодную (времён Линкольна, не иначе) юбку с оторванным подолом, задирая ткань ещё выше прежнего. Красное шершавое колено смотрит на него искоса и с подозрением, и Билли мнётся, цепляется пальцами за собственные плечи, опускает глаза в пол, будто увидел что-то, чего не должен был, и тут же снова пристально оглядывает Алису, похожую на ребёнка и очень уставшую.

— Слушай, а ты не видел, куда побежал Белый Кролик? Тот, что с часами и куда-то торопится. Нет? — спрашивает она, наконец обратив на него внимание.

— А к-к-кролики носят ч-часы?

Разумеется, кролики носят часы. Для Алисы кролик без часов и заяц без чашки чая — странность. И это вовсе не значит, что она сумасшедшая. Вовсе нет.

— Вот и я о том же подумала! Разве могут быть у кролика часы? Ладно там жилет, по утрам бывает довольно прохладно, знаешь ли, да и тем, что кролик спешит по своим кроличьим делам, никого не удивить, но часы…

Алиса заставляет Билли вспомнить о Макмёрфи, но как-то безрадостно. Алиса болтает без умолку, но в каждом её слове, в каждом движении её губ — фальшь и едва пробивающееся отвращение к самой себе. Это вовсе не похоже на Макмёрфи, зато похоже на кое-кого другого. Я люблю Страну Чудес, разве она не замечательная? Я л-люблю свою м-м-маму, как я могу её н-н-не любить? Я чувствую себя прекрасно, улыбаюсь вот, нет, я не плачу, просто простудилась. Я ч-ч-чувствую себя лучше, мам, таблетки п-п-помогают… К-к-кровь? П-по-порезался, когда б-брился.

Алиса лживо улыбается гостям Страны Чудес, как Билли лживо улыбается в ответ на поцелуи матери. Кожа Алисы покрыта шрамами, и Билли с ног до головы усеян ими. Белые — бритва, розово-красные — ногти, серо-лиловые — ожоги от сигарет. Так же и Алиса с синяками, расплывающимися под одеждой, с одной лишь разницей, что грубая, как будто бы наглая, но он знает: чуть надави — она прогнётся, а может, и сломается.

Алиса не заикается. У Алисы, если верить книжкам, была чудесная семья и замечательный котёнок. Алиса никогда в испуге не прикладывала к глубоким порезам первое, что попалось под руку, и не оттирала чуть ли не хлоркой кровь с кафеля. Алиса убивает себя медленно, незаметно. Но когда поймёт, испугается ли, как он?

Билли обнимает себя, царапая ногтями плечи, пытается защититься от этого странного мира, в который его занесло, — интересно, это сон или смерть? — и от Алисы, протягивающей ему сигарету, дым которой пахнет чем угодно, но точно не табаком.

— Будешь?

Билли мотает головой. Ему и так досталось.

— А з-з-зачем т-ты ищешь Б-б-белого К-кролика?

Отвернувшись, будто бы намеренно, а будто бы и невзначай, Алиса бурчит себе под нос:

— Только ему известны все входы в Страну Чудес, а значит, и выходы. Только он может помочь мне сбежать.

Билли кажется, что Алиса рассказывает не всю правду, очень уж явно она отводит взгляд, и сигарета нервно скользит между её пальцами, очень уж напоминает она пациентов их отделения во время собрания: каждый молчит, как на уроке, и надеется, что спросят кого-то другого, пусть другому поставят единицу, только не мне, пожалуйста, только не мне, а когда сестра всё же выуживает одного из круга и припирает к стенке, то жертва прячется, будто бы сжимается, пытаясь стать совсем невидимой. Алиса держится смелее, но всё потому, что Билли — не Рэтчед.

Ему интересно, какой бы была Алиса, если бы попала в их отделение. “Я искала Белого Кролика”, — сказала бы она доктору Спайви. “Алкогольная делирия, — написал бы тот в её деле, — белая горячка”. А затем сестра Рэтчед завела бы: “Алиса, расскажите, когда вы в первый раз оказались в Стране Чудес? Что вы почувствовали, когда увидели кролика в жилете и с часами? Почему вы не испугались?” Ох, как увлечённо принялась бы она за нового пациента, а они бы ей ещё помогли, накинулись бы на новенькую с вызубренными вопросами и радостью, что давит под собой всякое сочувствие. Лишь один человек не сказал бы ни слова в адрес Алисы, а быть может, и вовсе поверил бы ей. Макмёрфи не провёл в больнице столько, сколько провели они, Макмёрфи не выучил все эти длинные заковыристые термины наизусть и не собирается узнавать их значение, Макмёрфи не верит в то, что они больны, а сестра Рэтчед их лечит. Макмёрфи сильнее всех пациентов их отделения вместе взятых.

Но Макмёрфи здесь нет — здесь только он, Алиса и подвывающее бревно. Алиса хочет выбраться. А он — хочет? Чего ради? Проснуться на кушетке в отделении для буйных, а потом под ручку с санитарами вернуться на своё место в тесном кругу собрания? Но Алисе нужна помощь. У Алисы нет сил идти самой.

А у него, у него самого-то они есть?

Отчего-то кажется, что да, есть. В конце концов, это лишь один странный и длинный сон, разве нет? Разве сна стоит бояться? Алиса с опухшими глазами, пятнистыми запястьями и красными коленями уж точно не пугает его. Да и разве не может он хотя бы во сне побыть кем-то другим, кем-то, кого он не будет стыдиться?

— Д-д-дай мне руку.

Алиса поднимает голову и глядит на него растерянно, со страхом и надеждой. Она тушит окурок о землю — кажется ли ему, или трава тихо стонет под обугленной самокруткой? — и холодными пальцами неуверенно хватается за его руку, будто боится, что стоит ей встать — и он её отпустит. Крепче сжимая её ладонь, он неуклюже тянет её на себя, помогая подняться, и её юбка с шорохом опускается вниз. Они начинают свой путь…

— Куда мы идём?

— Ис-искать Б-б-белого К-кролика.

— Да, но идём-то мы куда?

…и резко останавливаются. Глаза у Алисы большие, круглые, но какие-то сонные, словно её накачали транквилизаторами. Билли смущается под её взглядом, внутри у него просыпается робкий испуг, и он растягивает губы в нерешительной улыбке, словно поднимая щит: смотри, я совершенно безобиден и не хотел ничего дурного.

— Ч-ч-честно? П-понятия н-не имею.

Алиса отворачивается, смотрит задумчиво на кроны деревьев и слегка постукивает подушечками пальцев по его руке.

— Гусеница знает всё, но ничего толком не скажет, чаёвники, наоборот, говорят обо всём, не зная толком ничего. Чеширский Кот везде и всюду, но потому найти его так трудно. Как говорится, хочешь спрятать что-то хорошо, так прячь на самом видном месте. Да и от чёрной кошки в чёрной комнате видна лишь её улыбка, и как же грустно, что улыбаться может лишь один на свете кот, да и тот больше не показывается, опасаясь встретиться с испугом на моём лице и криком…

Она говорит, говорит, будто не может наговориться, а Билли пытается понять, к чему она ведёт. Но чем дальше уходят её размышления — к Додо и Вильгельму Завоевателю, к Червонной Королеве и бедным Валетам, ряды которых что ни день, то пустеют, — тем яснее становится, что и говорит-то она уже не с ним. Главное: говорить, говорить, говорить — и не останавливаться.

И всё же Алиса не сумасшедшая. Просто она живёт в сумасшедшем мире и почти стала его частью. Потому и нужен ей Белый Кролик — чтобы сохранить остатки прежней Алисы, чтобы не потерять себя.

— М-м-может, тогда ч-чаю? — тихо бормочет он, пытаясь прервать её, но как-нибудь помягче, чтобы не напугать. Алиса легонько вздрагивает, переводит на него удивлённый взгляд, будто позабыла, что он всё ещё здесь и сжимает её руку, и нервно улыбается ему, обнажая желтоватые зубы.