Он бросил на меня вопросительный взгляд, а я склонила голову в умилении.

— Ну что, сделаем? — не унималась дочь.

Казалось, Шейн всерьёз задумался над вопросом, пока ехал последние метры подъездной дорожки.

— Почему бы и нет, можем попробовать.

— Дааа! — Шарли подпрыгнула, словно под нею распрямилась пара пружин. Она сияла, и моё любящее сердце крепко сжалось, от её счастливого вида.

* * *

Плотно прижав к груди руки и прикусив губы, я наблюдала за ними издалека. За бесстрастным видом старалась спрятать трепет крыльев, которые щекотали внутри живота. Я отошла в сторону, устроившись в углу гостиной, в то время как эти двое суетились вокруг кухонного стола. Шарли стояла на коленях на пуфике, а Шейн жонглировал мисками, лопатками и несколькими крошечными мешочками.

— Так хорошо?

— Немного меньше. Видишь, у тебя вытекает за край?

Моя дочь была строгой учительницей. Волосы она собрала в хвост и внимательно следила за каждым его движением.

— Браво, теперь выдави немного шоколада, чтобы сделать глаза и рот.

Шейн фыркнул, потирая лоб тыльной стороной ладони, а другой держал между пальцами пакетик, который выглядел крошечным и совершенно неуместным.

— Крепкая рука, не забудь!

— Да, мэм!

Дочь улыбнулась, и Шейн посмотрел на неё так, будто столкнулся с самой красивой вещью в мире. В уголках его глаз собралась сеть морщинок, придавая ему одновременно расслабленный и нежный вид.

Что-то молниеносно застряло у меня в горле, может быть, терновый шип или камешек, но это не имело значения, я никак не могла это достать. Я ощутила, как мимо него проходит воздух и затем останавливается, словно это препятствие между трахеей и пищеводом было настоящей горой. Я пару раз сглотнула, а затем, с трудом, это скопление эмоций и недоумения нашло свой путь вниз.

— Как получилось?

— Эмм… — Шарли скривила губы в недовольной гримасе и нахмурилась, приподняв брови.

— Тебе не нравится?

— Неплохо.

— «Неплохо»? Ты шутишь? Оно идеально! — Шейн сделал жест, как будто объяснял свои доводы кому-то с плохим слухом. — Смотри, какой страшный рот!

— Но оно не должно быть страшным, это печенье, а не тыква на Хэллоуин!

— Но это же печенье в форме тыквы на Хэллоуин!

— Да, но…

— Что?

— Нет, ничего, — дочь вздохнула между смущением и желанием высказать свою точку зрения.

— О нет, юная леди! Что не так с моей тыквой? — настаивал он, подходя ближе. Шарли посмотрела на него, надувая щёки. — Итак? Что в нём плохого?

— Оно выглядит… ну… выглядит размазанным.

— Размазанное?

— Рот весь кривой, некрасивый.

Шейн критически взглянул на свой шедевр и нахмурился.

— Размазано… — повторил он, осматривая печенье с той же концентрацией, что и ювелир за оправой драгоценных камней.

— В любом случае… тыква не совсем уродлива!

Он покачал головой, продолжая смотреть на стол.

— Шейн, я серьёзно, она не плохая.

С беспокойством дочь придвигалась всё ближе и ближе. На её щеках начали смешиваться яркий румянец смущения и бледность тревоги. — У тебя всё получилось, а потом… Я уверена, что в следующий раз будет лучше, это точно!

Шейн повернул голову в её сторону, с неразборчиво серьёзным, мрачным выражением лица. Шарли сделала ещё один шаг, обеспокоенно приближаясь к нему, а затем… это было делом мгновения. Одной рукой Шейн схватил малышку за талию, а другой размазал шоколад по её лицу. На несколько мгновений Шарли ошеломлённо замерла, с тёмными усами и бородой. И тут Шейн рассмеялся. Он действительно смеялся, как может веселиться беззаботный, счастливый человек.

Я проглотила ещё один камешек в горле и зажала эмоции между зубами. Я и представить себе не могла, что такие разные части нашли способ так хорошо сочетаться друг с другом. Мы представляли собой странную мозаику: мужчина, разрушенный своим прошлым, женщина, разочарованная жизнью, и маленькая девочка, смотрящая в будущее глазами, полными мечтательного ожидания.

Мы были настолько неравными частями, что только странная судьба могла свести нас вместе с таким результатом.

Мы трое, вместе были невероятны.

Глава 27

Шейн

Я наморщил нос и с полузакрытыми глазами сумел улыбнуться. Что-то щекотало мне ноздри. Это были не её волосы, а запах. Он попадал прямо в мозг, стимулируя нервные центры, как наркотик. Очень мощный наркотик, который последние несколько недель медленно меня изменял.

Там, где долгое время с непреодолимой силой обитала боль, начало укореняться утешение. И где раньше зияли незабываемые порезы, теперь появились плотные швы. Неопытные, но ужасно решительные руки собрали воедино мою душу. А шрамы, хотя и не исчезли, и не стали красивыми, начали медленно заживать.

Я глубоко вдохнул, вновь наслаждаясь её ароматом. Это было не что-то искусственное, а сама природа её кожи: миллионы клеток, соединённых вместе, которые дали жизнь и моей.

Медленно открыл глаза, получая удовольствие от всех ощущений, которые доставляла мне близость этой спящей женщины. Казалось, мои чувства не могли насытиться ею. Я смотрел на её расслабленное лицо, изгиб рта, линию носа и закрытые веки. Мои пальцы задвигались сами по себе. Я убрал прядь с её лица и указательным пальцем прочертил по мягкой линии подбородка.

Я сглотнул, пока впитывал глазами её образ, отчего защемило сердце. Жизнь отняла у меня всё, наказала без причины, а теперь дарит мне это.

Захотелось зарыться лицом в рыжие волосы и притянуть Джоанну к себе ближе. Шарли спала в комнате в конце коридора. Мне нужно было выбраться из этой постели и как можно скорее попасть домой, вот только это такая трудная задача… Ещё десять минут, подумал я, десять минут спокойствия, прежде чем вернусь к своему одиночеству. Я закрыл глаза и сильнее прижал наши тела.

Меня разбудил шум.

Ветер то свистел в ветвях, то с бешеным упорством бился в окна. На этот раз мне пришлось встать, не мог я снова заснуть или рисковать увидеть первый проблеск утра. Я поцеловал её голое плечо и, не разбудив, перекатился на другую сторону кровати. Быстро натянул боксеры и сел обратно на кровать: ноги босые, локти на коленях, голова зажата ладонями.

Уходить становилось всё труднее и труднее. Словно со временем это место становилось немного и моим. Предметы приобрели для меня привычный вид: больше не нужно было искать вещи, я точно знал, где они находятся. Их дом становился и моим домом, и это пугало до чёртиков.

Я не был новобранцем, знал, что значит смешивать пространства, уже приходилось. Делал это бессознательно, находясь в эйфории двадцатилетнего, когда всё казалось лёгким и идеально совершенным, и на горизонте не было тёмных периодов, а только длинные солнечные дни. Когда съесть холодную пиццу, лёжа на ковре, и выпить пива казалось самым нормальным делом на свете. Мало денег в банке, обшарпанная квартира и такая большая любовь, что она затмевала всё остальное.

Всё это я пережил миллион лет назад, и теперь мне казалось, — я предаю память. Это были только воспоминания — согласен! — неуловимые, с каждым днём становившиеся всё более блёклыми. Но это было всё, что осталось от Неё.

Можно ли снова влюбиться в кого-то после того, как уже отдал всё другому?

Это был вопрос, который я задавал себе на протяжении нескольких недель. Было ли происходящее правдой или это был просто своего рода пластырь, который моё израненное сердце, требовательно материализовало?

Я встал, и в темноте спальни подобрал с пола свою одежду; бесшумно оделся. Я стал экспертом в побегах посреди ночи. Повернул ключ, щёлкнув замком, включил в коридоре свет и позволил лучу света приласкать её спину.

— Спи спокойно, О'Рейли…

Лестница была всего в нескольких шагах, но я не остановился, не это было моей целью. Я прошёл проём между перилами и остановился ровно на две комнаты дальше.

Дверь не была закрыта, а только приоткрыта; лёгкого нажима руки достаточно, чтобы открыть её. Свет овладел пустым пространством, осветив половицы, кровать и груду скомканных одеял. Я вошёл, двигаясь вперёд почти на цыпочках. Шарли спала, как её мать, уткнувшись одним плечом в подушку и подтянув колени к груди.