Парень чуть не задыхается от возмущения:

— Я не таскал ее трусы.

— Ну, лифчик. Какая разница? Если бы ты не трогал ее белье, то и она бы не стала тебя раздевать и пристегивать к лестнице.

Давлатов хмыкает.

Кирилл раздраженно сопит, а я добавляю:

— Вообще не понимаю, из-за чего столько шума. Будем считать, это был внеплановый урок анатомии.

Директору это тоже не нравится, поэтому он мычит:

— Но…

Я его перебиваю:

— Иван Петрович, не переживайте Вы так. У Кирилла и Лены просто психологическая несовместимость. Вот разойдутся через месяц, и будет все у нас хорошо. У меня, у Вас, у Кирилла, у Лены. Главное — не драматизируйте.

Теперь недовольно сопеть начинает уже директор:

— Но я бы попросил, чтобы Вы такого поведения не допускали больше.

— Конечно, конечно, о чем речь, — успокаиваю я его.

— Кирилл, я очень надеюсь, что ты меня понял.

— Да, — цедит парень сквозь зубы, ни на кого не глядя.

Что он там понял, это большой вопрос, тем более, что такие встречи продолжаются с завидной регулярностью последние месяцы. Мне Иван Петрович уже как родной, я ему скоро пирожки приносить начну.

Директор встает, давая понять, что разбор полетов закончился. Я тоже встаю и бодро топаю к двери. Давлатов не спешит. Он уверен, что верный Воропаев все уже сделал, как надо. Но сейчас будет нежданчик.

В коридоре Еленка занимается ловлей Матвея. Главное, что оба заняты. Я без всякого удивления замечаю еще трех мужчин охранной наружности, помимо Воропаева. Подготовился…

Хочу пойти к Еленке, как вдруг обнаруживаю на своем локте руку Сергея. И держит он меня совсем не нежно.

— Куда собралась, Дина-а-а, — тянет мое имя, — А поговорить?

Кирилл тоже приходит к выводу, что происходят странные вещи:

— Вы знакомы, что ли?

Но Сергей не в духе:

— Тебе какое дело?

Я борюсь с желанием — нет, не вырвать свою руку, а сломать ему его конечность — да, этому меня тоже научили. Оказывается, это не сложно на самом деле. Но Матвей… Он маленький. А такие вещи детей пугают.

Поэтому отвечаю вопросом на вопрос:

— О чем?

Мужчина мне улыбается, но так, что я боюсь, что у него заболят скулы:

— О разных вещах.

К нам подходят Еленка и Матвей. Дочь переводит взгляд с меня на Сергея, рассматривает его чуть дольше, чем принято, потом выразительно смотрит на руку Сергея на моем локте:

— А что это Вы мою маму за руки хватаете?

Давлатов отвлекается, а я выдергиваю локоть из его хватки.

Потом Еленка, явно издеваясь, обращается уже к Гордееву:

— Кирилл, ты лифчик-то мне верни.

Мне почти жалко парня, который от злости белеет. Видно, что все слова, которые он сейчас помнит, они матерные:

— Ты вообще, мелочь, обнаглела? — отвечает, правда, без мата.

— Это мой любимый лифчик, синенький, — продолжает стебаться Еленка, — Как-то ты его на потолок пристроил? Вот, значит, и снять сможешь.

Кирилл, не сдержавшись, делает шаг по направлению к ней, но что собирается делать остается мне неизвестным, потому что я вижу Лекса и еще двух ребят. Эти — без официоза, в джинсах и футболках, но наверняка — с оружием. Они направляются к нам.

Лекс, конечно, узнает Давлатова, поэтому с ходу спрашивает:

— Проблемы?

Я кивком головы указываю на плечистых ребят в костюмах. Лекс поворачивает голову и смотрит на Воропаева и его людей.

В это время Матвей, крутящийся то у моих ног, то у Лениных, задирает головку и спрашивает:

— Дядь Лёсь, а ты с нами на пони кататься идёсь?

Лекс подхватывает мальчика с пола, передает его мне и отвечает:

— Я на работе, малой, — а сам оттесняет меня и детей от Давлатова.

На Сергея страшно смотреть, видно, что он в ярости, потому что до него дошло, что я с ним явно никуда не поеду, не пойду и разговаривать не буду.

— Значит, поговорить нормально ты не хочешь, — рычит он.

— Да не о чем нам говорить, Сергей Владимирович. Удачи! — бросаю я ему, как собаке кость, и иду на выход.

Костюмы вроде собираются оживиться, но ребята делают так, что становится видно, что у них стволы.

Перестрелка в школе — это не то, что нужно Давлатову, поэтому мы уходим под скрип его зубов.

Синий лифчик Еленке придется купить другой.

Сергей.

Су*а-а-а. Я смотрю ей вслед и мечтаю переломать хмырю, который их забирает ноги. И руки тоже. Как придурок, жду, надеясь на то, что Дина оглянется. Ага. Три раза.

Зато оглядывается ее дочь, расплывается в ехидной улыбке и показывает Кириллу конфигурацию из среднего пальца. Наблюдая за выражением его лица, озвучиваю свою догадку:

— Нравится, что ли?

Жду, что сейчас поднимется ураганом возмущение, но племяш смотрит на меня серьезно:

— Нравится. Сначала бесила, а потом… Только маленькая она еще. За ручку ходить — для меня смешно. А для нее все по-взрослому рано.

Вот так он озвучивает свое видение проблемы. Не мое дело, но все-таки спрашиваю:

— А ты уверен, что по-взрослому рано? Так себя скромницы не ведут.

Кирилл хмурится.

— Еленка… Она… Как тебе объяснить… Короче, когда она только перевелась, то парни решили, что она с любым пойдет…

— А что — разве не так?

— Оказалось, нет. Пацаны к ней и так, и эдак. Ты же сам видел, за словом в карман она не лезет. Но только дальше трепа дело не двинулось. Ни у кого. А потом один придурок ее при всех фригидной назвал. Так она ему и выдала: «Ты кто такой, чтобы по моим трусам лазить?».

— Короче, дразнится, а не дает, — сделал я вывод.

— Она людям, по-моему, не доверяет совсем. Близко никого не подпускает, — как-то невесело подытожил Кирилл.

Я про себя подумал, что правильно в таком случае делает, а вслух спросил:

— Раз сама не дает, пацаны неужели силой не пробовали?

— Они, может, и попробовали бы. Просто на улице к какой-то малявке недалеко от школы мужик пристал, так Лена его вырубила с одного удара, потом полицию вызвала. А после все узнали, что у нее мать в следственном комитете работает руководителем какого-то крутого отдела. И желание быстро пропало.

Потом Кирилл, помолчав, все же спросил:

— Откуда ты ее мать знаешь?

И что ему сказать? Если Матвей мой сын, так как есть, я все не оставлю.

— Не важно.

Кирилл понимает, что откровений от меня не будет. Но не пытается лезть в душу.

За разговором доходим до машины. Воропаев вопросительно смотрит на меня.

— Домой поехали.

Надо бы, конечно в офис, но меня сейчас волнуют другие вещи. Кирилла завозим к нему на квартиру.

Когда он выходит из машины, я отдаю распоряжение Воропаеву:

— Делай, что хочешь, подключай, кого хочешь, но, чтобы к вечеру, я знал, чем она занималась эти два с лишним года.

— Понял, сделаю, — он сразу же начинает кому-то звонить и договариваться о получении информации, а я закрываю перегородку между мной и водителем и предаюсь невеселым размышлениям.

Больше всего меня сейчас волнует, мой ли сын Матвей. С моим диагнозом — астенозооспермией врачи боролись долго, но детьми я так и не обзавелся. Во всяком случае, был в этом уверен до сегодня. И естественно, разбрасываться наследниками я не собирался.

Выходя из автомобиля у дома, спросил у Анатолия:

— Мальчишка на меня похож?

Я знал, что ему не надо, что-либо уточнять.

— Похож, — коротко ответил он.

Я засел в кабинете, хотя работать все равно не смог.

Вечером Воропаев принес досье. Первое, что я посмотрел — это дату рождения мальчика. 26 апреля 2018 года. Ему недавно исполнилось два года. Время зачатия — август 2017 года. Значит, мой.

Воропаев даже расстарался информацией на ребенка, в том числе и из роддома. Мальчик родился доношенным, как и положено.

Я стал просматривать досье. И то, что обнаружил, было неприятно. Дина после побега попала под программу защиты свидетелей. Поэтому мы ее не смогли найти тогда. Ее пытался убить какой-то психопат. В папке были фотографии с мест происшествий: отрезанная голова, части человеческих тел и трупы, много трупов. Бля*ь, она же беременная была.