Никак не получается оторвать голову от подушки из-за этих тяжёлых мыслей. Вчера, придя домой после безумной ночи, не приводя себя в порядок, разделась почти до гола, зарылась в одеяло не смотря на жару, и отключилась. С непривычки проспала до новой ночи. Раньше могла несколько суток подряд провести без сна и еды, ловила от этого кайф, испытывая возможности своего организма. Как же принять тот факт, что никогда не будет как раньше? Как смириться и перестать сопротивляться реальности?

Чтобы избавиться от надоевших мыслей, усталости от самой себя, отправилась в единственное место, которое мне здесь нравится – лесное озеро. Предыдущий владелец дома сразу предупредил, что оно очень коварно, и, если ты ему не понравишься, может утащить в свои глубины. Наверно поэтому оно мне так понравилось, и я так часто сюда таскаюсь. Кроме меня здесь никого не бывает. Местные боятся здесь купаться из-за дурной славы этого небольшого водоёма и добираться сюда не близко, а ещё вода кажется грязной и мутной. Смыла с себя в прохладе наваждение из сна. Долго лежала на спине на водной глади, любуясь ночным небом сквозь просветы в кронах деревьев, прокручивая последние сутки. Зачем татуированный расковырял мою рану, чего добивался? Ведь он чего-то добивался своими вопросами. И неужели так легко догадаться что со мной сделали. Он будто угадал меня не с трёх и не с двух нот. Ему оказалось достаточно одной, низкой, тяжёлой, протяжной. До разговора с татуированным была длительная ремиссия, основанная на монотонности моего существования. Думала, что начала забывать, приходить в себя, но нет – всё самообман. Я так и не срослась из тех ошмётков что от меня остались. Стыки ран затрещали, и я начала распадаться от малейшего напоминания о случившемся. Каждый раз будто всё по новой. Помнить каждую напряжённую ненавидящую черту лица, тяжёлый запах мужского тела, ощущать его внутри себя и знать, что это может повториться.

Не заметила, как ушла под воду. Со мной подобное не в первый раз. Необычное ощущение, когда не дышишь, но тело не испытывает недостатка кислорода. Вынырнула, окончательно придя в норму, начав обдумывать свои будущие действия.

Незнакомцы должны уже уехать. Их друзьям требуется срочное обследование и возможно дополнительные операции. Смысла и повода здесь оставаться нет. Татуированному я дала понять, что его помощь мне не требуется и вмешательства в свою жизнь я не допущу. Сомневаюсь, что его интерес к моей судьбе не угаснет по возвращении в привычную обстановку. Что-то мне подсказывает, что и без проблем мутной санитарки у него достаточно забот. Мне дико хотелось, чтобы всё оставалось по-прежнему. Избежать расспросов и сплетен, пытки в виде бесконечного любопытства окружающих. Хочу, чтобы моя тягучая однообразность продолжилась. Только приходится быть реалисткой – теперь это невозможно. Цепная реакция уже запущена. Придётся переезжать, как можно быстрее, пока на меня не начали собирать информацию, интересоваться прошлым. Не факт, что татуированный начнёт копать, но лучше перестраховаться и исчезнуть. У меня остался ещё один паспорт и шанс на новую жизнь.

Прежде чем принимать окончательное решение нужно побывать в больнице и убедиться, что там всё хорошо. Зря я так поспешно ушла, непрофессионально с моей стороны, да и не по-человечески, но оставаться, чтобы меня увидело ещё несколько человек, тем более врачей, было опасно.

Я пришла в свою смену с написанным заявлением по собственному желанию, подготовившись к любым расспросам. Продумала каждый возможный вопрос и варианты ответов на него – один абсурднее другого. На первое время сойдёт, а потом я исчезну. Только в больнице творилось что-то странное: все вели себя будто не произошло ничего из ряда вон, никто не задавал никаких вопросов и не упоминал события позавчерашнего дня. На мои вопросы о «гостях» тоже никто не отвечал, будто никого и ничего не было. Даже самый болтливый сотрудник, уборщица баба Маша, уверенно изображала болезнь Альцгеймера. Чуть позже до меня дошло, что те, кого не было в тот вечер и ночь в больнице, ничего не знают. Произошедшие события заперты в головах свидетелей неизвестным мне способом, и они упорно притворяются, что никаких приезжих не было, а я не блеснула хирургическими талантами.

Похоже визитёры неплохо оплатили всем свидетелям амнезию и провели внушение. Об этом я не подумала, что они подчистят за собой. Только стало как-то не по себе от осознания их возможностей. Да, тачки были крутые, оружие, дорогие часы, но что же здесь происходило пока я спала, как за одни сутки они обработали моих коллег и некоторых пациентов. А самым паршивым было то, что похоже я была единственной, кому внушение не проводили, потому что точно знали, что я буду молчать, не рискну привлекать к себе внимание. И ещё меня не искали, а это самое главное. Я им не нужна, иначе уже заявили о своём интересе. Я решила придержать заявление вместе с решением переехать, осторожно наблюдая за окружающими и слухами в посёлке, но всем действительно будто стёрли память. Даже неугомонной Машке, которая даже не смотрела в мою сторону, старалась держаться подальше и, как мне показалось, шарахалась от меня.

В одно из своих ночных дежурств я пошла на крайние меры и напоила Этила. Хотела хотя бы этим отвратительным способом выяснить хоть что-то. К моему разочарованию он не помнил абсолютно ничего, даже приставленного к виску пистолета или того, как его колошматили о стену, пытаясь привести в себя. Все воспоминания, даже если они и были, выветрились из него вместе с парами алкоголя. Единственное, чего мне удалось от него добиться, что мне очень идёт белый цвет, в котором он ни разу меня не видел, за исключением той ночи, когда я надела на себя халат. Работая санитаркой, я носила серую или голубую форму, а из белых вещей в моем нынешнем гардеробе только пара белых маек, в которых я сплю. Пытаясь сделать проблески в памяти Этила ярче, я активно подливала ему алкоголь, но он отключился раньше, чем в его голове заискрились воспоминания. Больше никаких попыток я не предпринимала, ни с Этилом, ни с кем-либо ещё.

Так прошла неделя, а потом ещё одна. Я окончательно успокоилась, пока в один из дней, направляясь на работу, не заметила три чёрных иномарки с наглухо тонированными стёклами, от вида которых моментально затошнило и затрясло.

Я резко затормозила, запаниковав. Это первая реакция. Она ошибочная и неправильная, основанная на эмоциях. Дышать. Главное дышать и думать.

– Девушка, с вами всё в порядке? – Вывел из ступора мужской, слегка хрипловатый голос.

Отряхнувшись от панического наваждения, перевела взгляд в сторону голоса, приходя в норму, дожидаясь, когда дымка рассеется и зрение снова станет чётким. Нельзя так реагировать на каждую чёрную машину, этим я выдаю себя и порождаю лишнее внимание и вопросы. Только они копии его машины, той самой, от вида которой биение сердца заходится в бешеном темпе. Это не Кирилл. Он действовал бы по-другому, не стал выдавать свой приезд. Хищник поджидает свою добычу в укрытии.

– Может врача? – Продолжил незнакомец, озвучив интересное предложение. Я все свои диагнозы знаю, изучила вдоль и поперёк, только озвучить это не могу, хоть и хочется, чтобы хоть так быть ближе к медицине. Сфокусировала взгляд, устанавливая зрительный контакт. Его я вижу впервые. За пятьдесят, крепкий, подтянутый, сразу видно следит за собой. Волосы каштановые, с проседью. Одет просто, неброско. Смотрит на меня пристально, добродушно, с искренним волнением, нахмурив густые брови над своими очень красивыми голубыми глазами, которые компенсируют все огрехи в его внешности. Нос у него был сломан несколько раз точно, а от левого уголка рта идёт небольшой шрам, но очень говорящий, скорее всего он был в этом месте разрезан. Пока я соображала, он отбросил сигарету, которую я не заметила сразу, в урну, и решительно приблизился, протягивая руку, чтобы прикоснуться к моему плечу, скорее всего. Сама не заметила, что никак не реагирую на его слова и действия, а надо. Моментально пришла в себя, выдав реакцию, ставшую хронической.