– Понятно, – зевнув, сказала я.

– Мы недалеко, – сообщил Дени, – Зашли и сразу вышли.

В ответ я промычала что-то невразумительное. Мне было непонятно что отвечать. Да и лень.

– А что ты собираешься делать? – поинтересовался Дени.

– Ума не приложу, – пожаловалась я, – Лилит нет дома. Тоска смертная.

– Хочешь, я покажу тебе нору барсука? – спросил Дени, – Здесь совсем недалеко.

– Где? – спросила я, с тоской подумав, что придется тащиться в лес.

– Здесь, совсем рядом, – махнул рукой Дени, – Сразу за дорогой. Пошли!

– Ну, пошли,– неохотно согласилась я. Делать, все равно, было нечего.

Мы перешли дорогу и спустились под откос.

– Вот, – с довольным видом сказал Дени, раздвинув траву.

Заглянув, я увидела не очень большую яму. Это была совсем не нора.

– Ну и что это такое? – недовольно спросила я.

– Барсучья нора, – гордо ответил Дени, – Он там живет.

– Кто? – снисходительно спросила я.

– Барсук.

– Как же он там живет? – усмехнулась я, – Это же просто яма. Вон и дно видно.

– Это нора, – ничуть не смутившись, возразил Дени, – Он туда заходит и пропадает.

– Пропадает? – засмеялась я, – Куда пропадает?

Дени удивленно посмотрел на меня, а потом тоже засмеялся. И мы смеялись все сильней и сильней и не могли остановиться. Это, правда, было очень смешно про барсука, который заходит в яму и пропадает.

– Ой, не могу, – я, задыхаясь от смеха, упала в траву.

А Дени стоял, показывая на меня пальцем, и тоже заходился от смеха.

И мы смеялись еще долго, пока у меня не закололо в боку, а Денни чуть не задохнулся, закашлявшись. Короче, насмеялись мы вдоволь. А потом Дени сказал, что здесь недалеко есть коряга, похожая на сидящего старика с длинной бородой. Надо только еще немного пройти вдоль дороги. И мы пошли, распугивая выскакивающих из-под наших ног кузнечиков. Солнце висело высоко в синем небе, чистом-чистом, лишь пара белых облачков висела на нем.

Дени слегка толкнул меня в спину и я обернулась, собираясь было возмутиться, но увидела, что он протягивает мне букетик. Это был странный букетик, и непонятно было, когда он успел его нарвать. Посреди пучка пожухлой травы торчали несколько цветочков и веточка. Он протягивал мне его и улыбался. Я взяла букетик и понюхала. Пахло очень хорошо. Душистой высохшей на солнце травой и маленькими цветочками. Не знаю, где он видел такие букеты, но, все равно, приятно. Правда, я забыла сказать спасибо. Ну и ничего страшного. И так много чести.

Мы почти уже пришли, когда Дени показал мне рукой, что там, вдалеке у нужного места, где была коряга, похожая на сидящего старика, стоят какие-то люди. Это были парень и девушка. Они целовались.

Мы остановились и подождали – вдруг они уйдут. Но они целовались, закрыв глаза, и не замечали никого вокруг.

– Чего это они? – спросил Дени.

– Любовь, – многозначительно ответила я, – и все такое.

Так говорит дедушка, если по телевизору показывают кино, в котором тоже начинают целоваться.

Мы тихонько прыснули со смеху.

– А как же они дышат? – потом спросил Дени.

– Носом, – ответила я.

– Так долго? – не поверил Дени.

И мы стали дышать носом. Сперва слегка, а потом все сильней и сильней, полной грудью. Ничего, оказывается, можно прожить, если дышать и носом.

А они все не уходили и не уходили. Мы подождали еще немного и пошли домой. Будем считать, что корягу, похожую на сидящего старика с длинной бородой, я видела. Пусть даже издали.

***

Мама с папой ушли по каким-то своим делам, оставив меня с дедушкой. Перед самой дверью мама поцеловала меня на прощание и велела во всем его слушаться.

Дедушка дремал в своем кресле и, просыпаясь время от времени, морщил лоб, пытаясь понять, что сейчас показывают по телевизору. Я села рядом с ним и стала думать, что делать дальше. Сперва я хотела попросить дедушку поиграть со мной в шашки, но потом посмотрела, как он сонно клюет носом и решила, что это не очень удачная идея. Потом я подумала принести книгу со сказками, чтобы дедушка мне ее почитал, но только я представила, как дедушка будет рассказывать мне про золушку своим скрипучим голосом, как тоже сразу расхотела.

Вдруг дедушка открыл глаза и посмотрел на меня внимательно, будто видел в первый раз.

– Что, солнце мое, – спросил он, – скучно тебе с таким старым пнем?

Я смутилась, не зная, что ответить. Сказать, что скучно – значит обидеть дедушку, а сказать что не скучно – придется остаток дня наблюдать, как он борется со сном.

– М-да, – задумчиво произнес дедушка, – А ведь я когда-то…

Он замолчал, погрузившись в свои мысли.

– Позволь-ка я что-то покажу тебе, дитя мое, – наконец сказал он.

Он, кряхтя, встал с кресла и, шаркая ногами, скрылся за дверью своей комнаты. Какое-то время он возился там, а потом вернулся, держа в руках старый тяжелый альбом с фотографиями.

– Присаживайся поудобнее, мое сокровище, – сказал мне дедушка.

Он открыл альбом. Фотографии в нем были очень старыми, черно-белыми, линии на них слегка размытыми, отчего люди немного походили на кукол. На многих фотографиях был изображен очень красивый молодой мужчина с пышной прической.

– Узнаешь? – усмехнулся дедушка.

Я с недоумением посмотрела на него.

– Это я, – с гордостью подтвердил дедушка, – А ты думала…

Я вгляделась в старые фотографии. Дедушка на них был безумно красив. Он был изображен то в шляпе и полосатом костюме с огромными плечами, то в наряде мушкетера, то в одежде священника, то в форме летчика, в кожаном шлеме и выпуклыми, словно глаза стрекозы, очками. Кем ты был, дедушка?

– Я был актером, – словно услышав мой немой вопрос, сказал дедушка, – Какое-то время я играл в театре.

Актером? Вот это да! Я подумала, что обязательно надо выпросить или на худой конец стащить одну из этих фотографий, чтобы положить ее в шкатулку с секретами. Ту самую, что спрятана в норе в корнях большого дерева. А потом, как бы невзначай перебирая фотографии наших любимых актеров и певцов, сказать Лилит, что этот неотразимый красавец – мой дедушка. Интересно будет посмотреть на ее лицо.

– Ты был актером? – удивилась я.

Дедушка печально посмотрел на меня, потом с загадочным видом поднял указательный палец, взял под мышку альбом и ушел в свою комнату. Он долго возился там, я уже было заскучала. Зато когда дверь его комнаты распахнулась, я ахнула.

На пороге комнаты стоял дедушка, завернутый в какую-то простыню так, что лишь правая рука оставалась открытой по самое плечо. На голове у него был венок из золотых листьев. Яркий солнечный свет из находящегося у него за спиной окна освещал его и дедушка, во всем белом и золотом был словно объят волшебным сиянием. В руках у него был небольшой кожаный чемоданчик. Я видела его в дедушкиной комнате и думала, что в нем, как впрочем и везде у дедушки, какие-нибудь инструменты. Но и здесь меня ждал сюрприз.

Дедушка выключил телевизор, поставил на тумбу чемоданчик, извлек откуда-то сбоку из него провод с вилкой и воткнул его в розетку. Потом открыл чемоданчик и я увидела…

Внутри чемоданчика была блестящая черная пластинка, какие я видела только по телевизору. Дедушка щелкнул выключателем, пластинка закрутилась, он положил на нее какую-то лежащую сбоку штуковину. Послышались тихие шорохи и шипение.

Дедушка встал перед телевизором и гордо запрокинул голову. Одну руку он упер в бок, а другую вытянул перед собой.

Грянули трубы. Так громко и неожиданно, что я даже вздрогнула.

– Сограждане, о, римляне! – взвыл вдруг дедушка таким громким басом, что по у меня по телу побежали мурашки,

– Я здесь не для того стою пред вами,

Чтоб славить Цезаря, но проводить в последний путь.

Ведь всем давно известно: те дела,

Что были злыми нас переживут.

Что сделано из добрых побуждений -

В могилу с нами следует всегда…

Было ничего не понятно, но зато немного жутковато и так интересно, что я сидела и слушала, затаив дыхание. Я смотрела и не узнавала своего дедушку. Тот самый дедушка, который постоянно клюет носом в своем кресле и говорит всякую ерунду, сейчас был настоящим актером. Звучали трубы, гремел дедушкин голос и я сидела, словно не на своем диване, поджав ноги, а в театральном зале и смотрела на сцену, где происходит что-то не совсем понятное, но очень, очень интересное.