Первое. Самые драгоценные друзья, которые не бросили меня в тяжелую минуту – родные, а мать – просто святая для меня.

Второе. Никогда больше не оказаться снова рабом водки. Во всем аккуратность и трезвая голова. Самодисциплина.

Во что бы то ни стало, восстановиться в институте и окончить его. Этим доказать, что шесть с половиной лет лагеря не сломили меня.

Насчёт женщин решил: не буду больше гоняться за красавицами, найду какую-нибудь попроще, но, чтобы была моя и всегда под рукой.

Часто, особенно в первые годы, пытался представить, каким снова увижу наш сад, как постучу, и мать откроет мне дверь. Стихами не увлекался, и лишь одно стихотворение знал наизусть. Слова из него: «Я вернусь, когда раскинет ветви по-весеннему наш белый сад» – не однажды приходили на память. Вспоминал и солнечный апрельский день, когда ушёл из родительского дома, не зная, что в него уже не вернусь.

Я вернулся, но ни «белого сада», ни родительского дома уже не было. За эти годы наш старенький домик в Лосинке пошел на слом, родителям дали крошечную квартирку на девятом этаже двенадцатиэтажной башни в Свиблово.

Я приблизительно знал этот район. Назвал таксисту адрес. Оказалось, к дому подъехать невозможно: там прокладывали линию метро, и вся улица была перерыта. Расплатился, вышел из такси, посмотрел по сторонам. Вдруг слышу, кто-то выкрикивает мое имя каким-то неестественным надорванным голосом. Оглянулся. Через улицу, на балконе башни, стоит отец. Размахивая руками, кричит мне так, будто не слышу его, сейчас сяду в машину, уеду, и он уже никогда меня не увидит…

Через минуту я был уже в лифте. Всё с чем возвратился к старикам, было при мне – сатиновые брюки, аккордеон и сто рублей, заработанные честным трудом.

Отец обнимал меня и плакал. С матерью-то мы виделись, она приезжала на свидания, он же меня ни разу не видел за все эти годы. Ни в тот день, ни потом, я ни разу не почувствовал и тени упрёка или раздражения с их стороны за причинённую им боль. Они простили меня.

Почти неделю не выходил из дома и не звонил никому из друзей. Родители сразу же сказали, чтобы ни о чем не беспокоился и не искал работы, пока не приду в себя. Мать советовала полгодика отдохнуть. Несколько раз мы устраивали застолье, и спиртное, имевшееся в доме, быстро кончилось.

Если память не изменяет, впервые вышел из дома в магазин. Был обеденный перерыв, и я попытался воспользоваться служебным входом. Там стояла женщина довольно странного вида. Почему-то подумал, она может помочь мне. Действительно, очень быстро и всего за рубль сверху, получил бутылку водки. Мгновенно, не задумываясь, сказал ей, что, если она так быстро решает все вопросы, может быть, устроит мне свидание с какой-нибудь девушкой.

Женщина могла ответить «нет», и моя судьба была бы иной. Но она показала на беседку во дворике и сказала, что, если мне не хватает одной до миллиона, завтра в час дня могу увидеть там эту девушку.

На следующий день, надев великоватый зелёный двубортный костюм, который купили мне родители, в назначенное время пришёл в беседку. По дороге заметил, что вокруг меня подобных костюмов никто не носит. Ко мне подошла симпатичная девушка и критически осмотрела меня. Мы договорились встретиться вечером.

Вечером же она заявила, что занята. Невольно подумал, мой зелёный костюм виноват.

– Если хочешь, познакомлю тебя с подругой, – предложила она. – Только надо купить вина и что-нибудь на ужин.

Первая встреча с Ольгой запечатлелась в памяти, будто я специально все запоминал, а потом еще и записал в дневнике.

С симпатичной девушкой мы подошли к большому дому, вошли во двор, который потом я исходил вдоль и поперек тысячу раз.

– А вот и Ольга, – сказала моя спутница, указав на… Что может сделать с женщиной одежда! Она может сделать её на полметра выше и наоборот. Это был как раз тот случай, когда наоборот.

Ольга показалась мне каким-то мальчиком, подростком. Никогда не обратил бы внимания на нее, как на женщину, но ноги мои уже вошли в подъезд и поднимали меня по лестнице.

Мы не растягивали удовольствие, и выпили две бутылки красного, как люди, испытывающие жажду, пьют минеральную воду. Сегодня, вспоминая тот вечер, будто смотрю фильм о самом себе.

Следующий кадр. Ольга свернулась калачиком и спит на диване – одном из трех предметов мебели, в её комнате. Раскрасневшаяся подруга смотрит на меня и спрашивает:

– С ней останешься или со мной пойдешь?

Помню, в тот момент посмотрел на Ольгу и подумал: «Наверно она и будет такой, какой я пожелал себе: моею и всегда под рукой».

Тридцать с половиной…

Перед всеми в долгу, и, прежде всего, перед самим собой. Как доказать родным, что чего-то стоишь? Как исправить ошибку – всю прошлую жизнь? Просто честно работать преподавателем музыкальной школы, как посоветовал отец? Но ведь в лагере уже разобрался, что такое честность. Я должен как можно быстрее стать на ноги, хоть чем-то помочь матери с отцом, рассчитаться с сестрой за всё, что она для меня сделала. Честным трудом этого не получится.

Еще в лагере созрело решение – не искать встреч с Женькой и Валентином. Ни тот, ни другой за эти годы не прислал письма, даже не передал привета через родителей. На Валентина обид не держал, я тоже не писал ему, когда он попал в беду. Да и все месяцы нашей дружбы можно по пальцам пересчитать.

Но Женька?! С ним же прошла моя юность.

Часто думал: «Окажись он на моем месте, не может быть такого, чтобы не написал ему, не попытался как-то помочь».

Телефон Володи помнил, позвонил ему на работу. Через час встретились там же, где увидел его впервые двенадцать лет назад. Чувствовал себя немного скованным, не зная, как он отнесется ко мне. Может, его жена будет против дружбы со мной? Кому нужен уголовник?

Володя в первую же минуту обнял меня, был счастлив встрече. Сразу же рассказал все новости. Петя вот уже шесть лет, как в Австралии, успел стать её гражданином. А вот Марику не повезло. Ему отказали в выезде. Пришлось уйти из НИИ, и теперь работает, где придётся. О своих же планах, понизив голос, он сказал:

– А я жду благоприятного момента. Как только начнут выпускать, сразу же подам документы на выезд.

Рассказал и о том, что уже несколько раз встречался с Дмитричем. Было это как раз в то время, когда сестра ждала обещанного приема по моему делу.

– Очень грамотный и приятный человек, – одобрительно кивнул Володя. – Ты знаешь, когда я его спросил, как помочь тебе, он подсказал хорошую идею. Надо заручиться ходатайством какого-нибудь большого человека и приложить это ходатайство ко всем характеристикам, которые возьмёт с собой мать на приём.

Вероятно, после того, как Володя прочел составленное Дмитричем письмо, он и пришел к выводу, что написал его очень грамотный человек.

И дальше Володя рассказал, как они воплотили в жизнь эту идею.

Его жена Муся в то время заведовала ателье при Союзе композиторов и хорошо знала личного секретаря самого Председателя. После доверительного разговора та предложила: «Пусть кто-нибудь напишет ходатайство, а я уж постараюсь, чтобы Тихон Николаевич Хренников его подписал».

Володя жил теперь в доме около станции метро Щербаковская. К моему удивлению – всего через дом от Ольги, с которой познакомился два дня назад.

Удивило и другое совпадение. Оказалось, он снимает дачу в подмосковном селе Троицкое, где и моя сестра. Мы договорились, в ближайшие же выходные дни отметить там мое возвращение. «Обязательно позову Дмитрича, – подумал я. – Вот будет воспоминаний!»

Буквально, через две-три недели стало ясно, что я вернулся в другую страну. Наверно, за все время существования человечества не было государства с таким количеством кривых зеркал. Утром звоню Володе на работу, секретарша говорит, что его еще нет. Звоню минут через пять, и тот же голос говорит, что его уже нет, он – в городской командировке. Он вовремя понял, что жизнь в России можно было правильно увидеть только в кривом зеркале. Самые ходовые и нужные товары – «дефицит» – приобретались в порядке очереди. О том, что она подошла, магазин извещал покупателя почтовой открыткой и приглашал явиться за покупкой. Так вот, открытки на покупку мебели появлялись в почтовом ящике Володи чаще, чем у иного москвича письма. Он ничего не покупал. Он всё доставал – бриллианты, хрусталь, меха, книги, колбасу «Сервелат» и даже билеты в театр. Как-то сказал, сколько заработал на перепродаже мебельного гарнитура, и я невольно подумал: «За такие деньги в музыкальной школе надо работать год».