- Здравствуй, мама, - тихо проговорил Локи, сделав неуверенный шаг к статуе. – Извини, не приходил больше… Тор все пытался занять меня какими-то важными делами, - он едва слышно усмехнулся. – Думает, это поможет Асгарду принять меня обратно. Думает, что я смогу жить здесь, как жил раньше… А сейчас он ушел в Мидгард, а я, вот…- он пожал плечами, - прогуляться решил…и…
Где-то в ветвях деревьев захлопала крыльями большая птица. Бог Обмана не обратил бы на подобное внимания, однако последующее «кар-р-р» заставило вскинуть голову. На ветке старой яблони склонив голову на бок сидел большой черный ворон и внимательно смотрел на трикстера сверху вниз.
- Чертов шпион… - зло процедил Локи, не без сожаления поборов искушение запустить в ворона какой-нибудь особенно противной магической формулой. Так же, не отводя взгляд от птицы, он сделал шаг назад, и застыл, когда за спиной раздался спокойный голос.
- Он не шпион, лишь спутник. Все мы иногда нуждаемся в компании.
Если бы сейчас у Локи был выбор между тем, чтобы продолжать стоять на месте, или же провалиться сквозь корни Иггдрасиля куда-нибудь в Хельхейм, он всерьез задумался бы над вторым вариантом. Однако, подобного выбора ему предоставлено не было. Локи застыл, не представляя, что делать. Последние четыре дня он всеми возможными способами избегал Всеотца, и вот так нелепо попался. Царь Один прошел мимо приемного сына, поднял голову и прищурив единственный глаз кивнул ворону. Высказав громогласное «Кар-р-р-р!» большая черная птица сорвалась с ветки и полетела в сторону дворца громко хлопая крыльями. Один перевел взгляд на мраморную статую. С минуту он стоял перед изваянием, молча вглядываясь в идеально выточенное лицо Богини, в ее печальные, но такие добрые глаза.
- Она прекрасна… - проговорил царь и Локи отчетливо услышал, как голос правителя девяти миров дрогнул. – Я ведь здесь впервые. Не мог решиться прийти, представляешь? Не знал, что сказать…
Трикстер посчитал, что комментариев не требуется и продолжал молча наблюдать за неожиданным собеседником. В последний раз он видел Верховного Бога Асгарда четыре дня назад за завтраком. Тор тогда вещал без умолку про свой обожаемый Мидгард, про Мстителей, про то, что в девяти мирах обязательно найдется сила, способная поставить на место любого безумного титана. Царь Один его не слушал. Он задумчиво смотрел в пространство перед собой, иногда поднося ко рту столовый прибор. А Локи украдкой наблюдал за приемным отцом и все больше отмечал, насколько же тот изменился внешне. Все еще могучая, облаченная в доспех фигура, вот только что-то изменилось в позе. Величественность, сила которые излучал Всеотец одним своим присутствием словно бы потускнели. Как медленно тускнеет горящая головешка в костре. Когда-то она была источником огня, давала светло и тепло. Но вот, спустя несколько минут, огонь сожрал дерево, оставив черные тлеющие останки. От них все еще тянуло жаром, да и свет они источали, хоть и совсем немного. Но это не шло ни в какое сравнение с костром. Так и Один, которого Локи встретил в Асгарде тринадцать дней назад не походил на того Верховного Бога, что некогда в золотом зале выносил ему, закованному в кандалы трикстеру, приговор. Один, что сейчас стоял перед мраморной статуей погибшей жены был похож на того величественного безжалостного Верховного Бога еще меньше. Он казался уставшим и постаревшим.
- Как долго продлится эта игра в прятки? – неожиданно произнес царь Один, вырывая Локи из его размышлений. Тот недоуменно моргнул, соображая, что приемный отец имеет ввиду.
- Ты избегаешь всех, кого только можно. Прячешься, бродишь по дворцу, меняя обличия. Только Тор вытаскивает тебя из покоев, да и то, едва ли не силой. Тебе настолько противен Асгард?
Всеотец повернулся и теперь смотрел единственным глазом прямо на Локи. И во взгляде этом не было превосходства, царь смотрел прямо и открыто. Трикстеру стало не по себе.
- Тяжело чувствовать себя как дома там, где должен был провести всю оставшуюся жизнь сидя в тюрьме, - сумел выдавить он, глядя чуть повыше правого плеча вынужденного собеседника. Встречаться взглядом с приемным отцом Богу Обмана решительно не хотелось.
Один согласно кивнул. Затем вновь перевел взгляд на статую, осторожно погладил холодную мраморную руку Верховной Богини.
- Ты прав… - Локи недоуменно нахмурился, услышал в голосе Всеотца нечто, похожее на горечь. - Знаешь, - вдруг усмехнулся тот, - Фригг ведь всегда тобой гордилась. Когда говорила о твоих успехах, глаза ее сияли, как звезды. А я не обращал внимания. Ни на ее восторг, ни на твои достижения.
— Это логично, - проговорил Бог Обмана, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Я всего лишь добытый на войне трофей. Какое дело правителю до того, чем занимается привезенная в подарок жене и сыну игрушка. Пока сидит тихо – все хорошо, а начнет шалить – всегда можно избавиться.
Царь вскинул бровь над единственным глазом.
- Так ты это видишь?
Локи стиснул челюсти, чтобы не брякнуть какую-нибудь гадость. Если бы не тон, с которым говорил Один, его последняя фраза походила на неприкрытую издевку.
- Какая разница, что и как я вижу. Верховного Бога девяти миров не должны занимать подобные мелочи.
Трикстеру очень хотелось уйти. Просто развернуться и броситься бежать не разбирая дороги, лишь бы подальше от этого места, а лучше бы и из Асгарда, пока еще есть такая возможность. Он вдруг с сожалением осознал, что, наверное, стоило сделать это как только в Мидгард ушел Тор, не надо было сидеть на месте, ждать неизвестно чего и стараться делать вид, что все в порядке. Однако, во-первых, он сейчас находился в присутствии своего царя, а значит, если не хотел навлечь на себя неприятности, не мог ничего делать без дозволения. Во-вторых, подобный жест выглядел бы тем самым детским садом, над которым смеялась маленькая мидгардка Мэгги. Глупым поступком. Игрой в прятки. И чувство собственного достоинства, изрядно приунывшее из-за воровства еды, вновь воспряло и изо всех сил противилось позорному побегу.
- Ты не игрушка, Локи, – просто сказал Верховный Бог. – И я не собирался от тебя избавляться. Не думал, что до подобного дойдет…
- Тогда кто же я?
- Ты мой сын.
- Ложь. Я йотун. Сын Лафея, брошенный им умирать. Убивший его собственными руками! И я никогда не был тебе сыном… - забывшись, Локи вновь перешел на «ты», хотя во время встреч в обеденном зале с холодной почтительностью обращался к царю «Ваше Величество». – Зачем ты забрал меня из этого чертового Йотунхейма? Зачем называл сыном?! Я тебе верил, я…вот, черт!..
Трикстер захлопнул рот. До него вдруг дошло, он все-таки переступил черту. Как тогда, на Радужном Мосту, когда пытался дать понять отцу, что способен ради него на все, и с тоской понял, что ничего этого ему не просто не нужно. Не нужен он сам. И вот годы, события, испытания спустя он вновь пытается что-то доказать Царю Одину. Раздраженно потерев лицо, трикстер пробормотал, стараясь успокоить сбившееся дыхание и колотящееся в груди сердце:
- Я прошу прощения, Ваше Величество. Я не должен был… Позвольте мне уйти. У меня еще есть дела…
- Не позволю, - отрезал Всеотец. Он вдруг сорвался с места, подошел к приемному сыну, остановившись в паре шагов. – Локи, посмотри на меня.
Трикстеру ничего не оставалось делать, как повиноваться, несмотря на то что все его существо противилось этому. Взгляд зеленых глаз встретился со взглядом единственного голубого.
- Я не лгал тебе, - тихо проговорил Один. – Ни в чем. Никогда. Я действительно считал тебя сыном. Но не смог до конца принять как родного. Я любил тебя, но не сумел полюбить так, как Тора. И я не собирался избавляться от тебя. Но… - он все-таки отвел взгляд первым, покачал головой. – Я плохой отец, Локи. Из Тора я вырастил заносчивого эгоиста, тебе от меня достались злость и обиды. Править девятью мирами мне было легче, чем растить своих детей.
Локи молчал, не зная, как реагировать на подобное откровение. Один признался, что просто не смог полюбить его, приемыша, так же сильно, как любил родного сына. Не смог принять по-настоящему, хотя спас от смерти, растил, дал возможность реализовывать себя. В этом и была вся его вина. Бог Обмана понял это. Понял и неожиданно для самого себя принял. Здесь, сейчас, перед белоснежной мраморной статуей своей приемной матери он с некоторой отстраненностью осознавал, что действительно понимает царя Одина. И там, где бурлили обида и злость, где кипели амбиции и желание показать и доказать, чего он стоит, теперь было пусто. Локи не чувствовал по отношению к приемному отцу ненависти. Он не чувствовал больше ничего. Отстраненно он посмотрел на мраморную Фриггу, и вдруг заметил скользнувший по ее глазам, а затем и губам крохотный блик. Царь Один проследил за взглядом трикстера. С минуту оба асгардца стояли и смотрели на пляшущих по мраморному лицу любившей их обоих Богини солнечный лучик.
