— Замолчи, — прошептала я дрогнувшим от эмоций голосом, ощущая, как из груди рвёться тихое, смиренное рыдание. Я была настолько унижена и раздавлена его поступком и словами, что моих сил хватило лишь на это.

Заметив скатившуюся по моей щеке немую слезу, Марви растерянно и часто заморгал, ослабляя хватку. На мгновение мне почудилось, что на лице его мелькнула тень досадного сожаления от бездумно брошенных в гневе фраз, примешиваясь к горечи задетой гордости и нанесённой ему обиды. И спустя миг прожилки его глазных яблок налились болезненной краснотой, но идти на попятную было слишком поздно.

— Твой любовник одобряет твои развлечения? Бедняга вообще в курсе того, что ты за штучка? — нервно покусывая губы, Марсело вопросительно изогнул бровь, сквозь зубы сочилось злорадство, но в надломившемся голосе больше не слышалось прежней решимости. — Как думаешь, что он на всё это скажет?

Марви вёл себя, как самонадеянный и зарвавшийся, глупый мальчишка, рьяно пытавшийся что-то кому-то доказать. Вот только он понятия не имел, с чем на самом деле играет. Уголки его губ дрогнули. Отступив на шаг, он коротко кивнул головой в сторону припаркованного у обочины Эскалейда. Налитый кровью взгляд бегло скользнул по проезжей части и спустя мгновение застыл в одной точке, намертво вцепившись во что-то конкретное. Увиденное потрясло его. На вытянувшемся, стремительно побледневшим на тон лице отразилась печать шока. Моё сердце мигом упало куда-то в пятки и беспомощно дрогнуло, пропустив удар. Предчувствие не обманывало меня.

Казалось, мне понадобилась целая вечность, чтобы перевести стеклянный взгляд в сторону и, взяв его за ориентир, начать по кусочкам собирать рассыпавшуюся на сотни мелких частей картинку воедино…

Комментарий к 35/1. В лабиринте разбитых надежд. Часть первая

* GTD (Getting Things Done) — знаменитая во всём мире методология для организации и контроля задач бизнес-тренера и консультанта по управлению Дэвида Аллена.

========== 35/2. В лабиринте разбитых надежд. Часть вторая ==========

Говорят, что на пороге смерти перед глазами человека проносится вся его жизнь. Все самые важные и значимые моменты: поражения и победы, достижения и потери, принятые решения и допущенные ошибки… Всё находит свои места, магическим образом проясняясь, и становится до нелепого однозначным и простым.

Наш жизненный путь чем-то напоминает рисунок, который постепенно соединяешь от точки к точке, до конца не осознавая весь замысел целиком. В процессе начинает казаться, что схема может стать чем угодно, стоит лишь хорошенько постараться и захотеть, — мы ощущаем себя творцами, капитанами у штурвала, хотя на деле всего лишь двигаемся по заранее очерченной траектории, где всё уже было предрешено за нас.

Словно слепые котята, мы блуждаем в этом бесконечном и запутанном лабиринте жизни, наивно веря в иллюзию предоставленного нам выбора. Но разве правда не заключается в том, что каким путём не иди — исход останется неизменным? Чертовски тривиальная, и оттого особенно гнетущая мысль. До сегодняшнего дня я всегда считала себя полноправной хозяйкой своей судьбы. Но стоило мне встреться с ним взглядом, как нечто архиважное внутри меня стремительно оборвалось. И эта маленькая смерть неожиданно подарила мне острейший в моей жизни миг необъяснимого прозрения.

На полпути ко мне я заметила застывшего на тротуаре Джеймса. В напряжённых чертах лица сквозила растерянность, озадаченный взгляд серо-голубых глаз беспокойно метался из стороны в сторону. Он замер, не понимая точно, в какую сторону двигаться, пока до меня постепенно начало доходить, — Майкл возник у задней дверцы Эскалейда во весь рост, прямо посреди наводнённой людьми Гранд Авенью, — совершенно открытый и беззащитный.

Мне вдруг показалось, что сердце моё зашлось от холода. Правда, не так сильно, как я ожидала. Просто в груди стало стыло, будто сердце сжала чья-то рука. Боль сковала меня лишь на миг, но ощущение холода не проходило. Холод остался и отпускал очень медленно, постепенно пронизывая внутренности и стенки вен лёгким морозным покалыванием. И вместе с тем, — такой странный контраст, — я ощущала жар каждой клеточкой своей кожи, воспламенённой и обожжённой его обезумевшим от только что увиденного взглядом. Майкл безжалостно испепелял меня им.

В заострившихся чертах родного лица застыл немой вопрос. Величественно расправленные плечи, гордо приподнятый подбородок и поза говорили о полнейшей решимости до последнего вздоха защищать своё. Но самое ужасное — его глаза. Два тёмных безумных агата, словно сгустившаяся мрачная ночь, наполненная трауром, в сочетании с бархатистым отблеском огней вечерних улиц, — он смотрел на меня с недоумением, недоверием, с такой по-детски трогательной и невинной растерянностью, что хотелось кричать!

Внутренности словно пронзило острым клинком, какими-то тупыми невнятными толчками из самых недр сознания. Я ощущала вину так остро, словно между мной и Марсело действительно что-то было. Ответственность за то, что вообще смогла допустить нечто подобное! Заставить своего мальчика поверить хоть на миг в то, что я могла предать его доверие и любовь столь низким образом. Вину за причинённую боль самому родному и любимому на свете человеку, с настолько безмерно-огромным сердцем, лучезарной улыбкой и ангельски-чистой и светлой душой, что разочаровывать его я просто не имела ни малейшего права!

Его взгляд вмиг исказил всё пространство вокруг, приковал меня к себе, подчинил и обездвижил. Мне почудилось, что я впала в гипноз и попала в какую-то парадоксальную временную петлю, где время шло как-то иначе. Я поразилась тому, сколь стремительно это произошло — вся моя жизнь проскочила передо мной ослепительным ярким бликом, словно на ускоренной перемотке. Я вновь пережила ночь нашего с ним знакомства: первый взгляд, первое прикосновение, первую разделённую нами улыбку, вкус первого робкого поцелуя на губах… Ускоренными кадрами киноленты наша история разворачивалась и складывалась в единую и цельную, ускользавшую от меня со скоростью света картинку, и в сознании яркой вспышкой вдруг возникло острое предчувствие необратимого начала конца.

Словно я ненароком ткнула неустойчивую костяшку домино пальцем, заранее понимая, что тонкая незримая цепь событий неумолимо приведёт к жирной финальной точке.

Осознавала я это с такой поразительной, кристальной ясностью, словно во мне каким-то образом вдруг открылся божественный дар провидения. Произошедшее было неминуемо. Каждая грань каждого кирпичика в кладке, начиная с фундаментального краеугольного камня жизни вели меня к этому моменту. Я точно не понимала, как, но уже была решительно убеждена в том, что именно этот миг станет для меня поворотным, тем самым крохотным и фатальным спусковым крючком, навсегда разделившим мою жизнь на «до» и «после». Внутренний голос отчётливо произнёс: «Всё уже никогда не будет, как прежде…». Я это знала, чувствовала, вместе с тем испытывая невыносимо-острую, болезненную потребность любым способом предотвратить эту роковую неизбежность.

И вот, я стою здесь, глядя в глаза человеку, значившему для меня больше жизни, беспомощно наблюдая за тем, как наш крохотный недосягаемый мир, наша сокрытая от посторонних глаз и языков крепость рушилась, словно зыбкий песчаный замок, настигнутый прожорливой океанской волной. Кто-то неосторожно вмешался в то, что мы кропотливо взращивали на хлипком фундаменте прожитого опыта и совершенных ошибок, и просто прошёлся сверху с невозмутимым хладнокровием и безразличием. Наш маленький хрупкий мир неудержимо рушился откуда-то глубоко, глубоко изнутри. И в этот ужасающий, леденящий кровь миг я готова была поклясться, что трогаю осязаемую грань между жизнью и смертью руками.

Вцепившись в плечо Марсело мертвенной хваткой, я закрыла глаза и глубоко вздохнула, совершенно забыв в эти несколько секунд, что должна. Звук втягиваемого мною воздуха стал сигналом, наконец разрушившим эту невыносимую, поглощавшую всё вокруг непроглядно-чёрным омутом вечность, заставляя время вновь обретать привычные очертания.