Литмир - Электронная Библиотека

Всегда после увеселений в домах актрис, промышленников или, что случалось реже, настоящих аристократов, он, ощущая, как прохладный вздох ночи будит его от искаженного восприятия мира, готов был поклясться, что всеобъемлющая тоска, крутящая расплывающийся разум, тяжелее всего, что ему удалось испытать раньше. Словно он поднимал глаза к бездонно – пугающему, захватывающему волю небу и ужасался, что время идет, а он только и делает, что зарабатывает и тратит деньги. И, тем не менее, по утрам он вновь принимал приглашения. Замена действительности в бокалах из тонкого хрусталя; деликатесы, щедро расставляемые лакеями, одетыми лучше некоторых господ; женщины, не пугливые и вовсе не манерные, как в «приличном» обществе. Многие личности разрывались между двумя сторонами одного удовольствия – праздного времяпрепровождения, поэтому кочевали из общества светского в полу светское, а порой и на самое дно – в публичные дома и дикие сходки военных. В общем-то, никто не мог провести четкую грань между великосветскими мероприятиями и тем, что влекло неизмеримо больше. Разве что дамы полусвета были смелее и охотнее отвечали на ухаживания. Резкость, распущенность, показная свобода, поскольку все так или иначе были лишь рабами эпохи, контрастировали с утонченностью, жеманством и длинными беседами порой вовсе без содержания. Крисницкий мало где видел подлинную свободу нравов, отрешенность от мерзости и полет фантазии. Но вот беда – с теми, кто отвечал его требованиям, ему становилось скучно и казалось, что свербит сердце, поскольку сам он отнюдь не был ангелом. Получалось, что он обманывал честных людей и в какой-то степени обманывал себя, отвергая то, к чему яростно тянулся.

Однажды на одном из сборищ Крисницкий встретил Марианну Веденину, улыбающуюся всем, но словно отсутствующую в пышно убранной столовой. В отличие от многих актрис, она умела играть вне сцены, и этим охотно закрывалась. В ее личности так тесно сплелись настоящие порывы и фарс драматургии, что она сама не могла сказать, истинна ли ее привязанность к развлечениям. Порой она страдала без общества живых людей, чувствуя себя вовсе изгоем, порой ненавидела всех вокруг. Этим они, возможно, обнажили свою схожесть. Крисницкий, без приглашения побывав на нескольких ее спектаклях, нашел ее заманчивой и истинно талантливой, по-настоящему загорелся девушкой и не отпускал, пока с завидным упорством не сделал ее своей. Если физически не мог находиться рядом с ней, слал письма и подарки. Чего в его отношении к ней было больше – подлинного чувства или обыкновенного желания, понять было не дано даже ему самому. Возможно, Крисницкий инстинктивно называл одержимость «влюбленностью», поскольку все всегда называют теплые чувства к другому человеку именно так, не утруждая себя тщательным разбором побуждений.

Отрезок цивилизации, где он вращался, где работал и почти любил не был идеален, но Михаил охотно мирился с этим, наслаждаясь ощущением окутывающего запаха влияния и силы, шика, духов, дорогих тканей, деревянной мебели, изготавливаемой лучшими крепостными мастерами, огромного Санкт – Петербурга и Марианны. Конечно, красавица Марианна неразрывно связывалась в его ассоциациях с тем, чего он достиг, и привносила приятный сумбур в мысли. Далеко не все в избранном столичном обществе ликовали при виде того, как неизвестно откуда выискавшийся проходимец с никому неизвестной родословной и обходительной улыбкой пожинает плоды собственных рук, пользуясь успехом барышень. А этим дурочкам только романтического героя подавай, хотя, признаться, есть в нем какая-то притягательность… И потом, он отнюдь не беден.

Поэтому, или из-за чего-то еще, застарелые бояре сквозь пальцы смотрели на Крисницкого со всеми его высокопарными замашками, не убирая, впрочем, доброжелательного презрения, укоренившегося в них и прилипшего к сознанию как вторая натура. А кое-кто из тех, кто уж совсем забылся и вообразил, что неразрывная нить заговора и настороженности утратила непримиримое могущество, любезничали с Мишелем и звали его на обеды. Могущество, связывающее столичных баловней судьбы, родившихся с серебряной ложкой во рту и не думающих о насущном, порой трескалось. Оттого-то, что наивысшее общество деградировало и забыло о корнях и жестких табу, некоторые привечали Крисницкого в своих разодетых особняках и втайне понимали, что, надумай он посвататься к их дочерям, они не будут слишком суровы. Тем же, кто по-прежнему со злобой отстаивал идеалы дедов, оставалось молча осматривать это безобразие и язвить. На беду, это не смущало и не развлекало никого, кроме их окружения.

8

Воротившись в столицу, Михаил помчался к Марианне, выкинув из головы мысль о делах. Она преследовала его всю поездку, и Крисницкий сам не понял, что на него нашло – проводила она его совершенно спокойно, давая понять, что отдых в одиночестве длиною несколько дней и ему и ей пойдет на пользу. Чувствовал он себя юнцом, не способным контролировать желания и чувства.

Марианна, как обычно перед вечерними выступлениями, полулежала на крошечном диванчике с резными подлокотниками и в сотый раз перечитывала пьесу, которую должна была изобразить на сцене, сама мало веря в написанное, жестикулируя и вообще выглядя забавно. Обычно она проводила утро в репетиционном зале, обед дома, занимаясь повседневными делами или встречами с Крисницким, тоже весьма занятым человеком. Вечером неизменно в любом состоянии и настроении госпожа Веденина оказывалась на сцене, привнося что-нибудь свое в любую роль и не увлекаясь излишним пафосом драматизма. Одаренная лицедейка, она даже на волне успеха чувствовала, как жизнь просачивается сквозь пальцы, словно привередливый песок. «Одно хорошо, – думала она, – хоть Островский создает что-то стоящее, не так противно». Когда пламя желания играть или чувствовать угасало, она казалась невероятно апатичной. Наедине со своей душой, как сейчас.

Обаяние и женственность служили ей оружием в борьбе за принятие в труппу театра, но никак не теперь. Приходилось вежливо отклонять слишком настойчивые ухаживания и терпеть циркулирующие по столице слухи, что любовников у нее зараз не бывает меньше дюжины. Михаил иногда поражался, насколько при своей явной притягательности для мужчин она бывает несчастна поклонением, а оттого необходительна. В каждом зрителе она страшилась увидеть угрозу своей свободе и безопасности. Каким образом она вообще умудрялась уделять время Крисницкому при всегдашней своей одержимости игрой (порой несколько спектаклей в день), понимала разве что она сама. Нервная и обидчивая, Марианна часто подвергалась травле, что, как и совокупность остальных проблем, не прибавляло ей бодрости. Создавая видимость собственной праздности и общительности, она недоумевала и даже посмеивалась про себя, что никто кроме ближайших друзей не понимает ее настоящую, беря за образец ее характера роли ветреных особ в водевилях или социальных комедиях. Ее навязчивые отталкивания мужчин обнажали близкому окружению целомудренность, но только сама Марианна догадывалась, насколько чрезмерен страх пострадать, как тысячи тысяч женщин. Только Михаилу удалось прорваться к ней и в какой-то мере разбудить чувственность.

Актриса Александрийского Императорского театра. Немалое достижение, если учесть, что росла она не в актерской среде и не готовилась с детства, как иные. Обучалась, конечно, в Петербургском театральном училище, но много позже остальных девиц. Если она и выйдет замуж за кого-нибудь, это будет означать конец карьеры, складывающейся столь успешно. Не на офицера, конечно, она нацелилась, тогда ее изгонят официально, но все же… Как сочетать растущую семью и выступления, восхищающие свет, но им не поощряемые, она не имела ни малейшего понятия, а опыт предшественниц только подтверждал ее печальный настрой. Поэтому Марианна при всех проблесках свободолюбия в данном вопросе предпочитала склонить голову и отдаться обстоятельствам.

Да она и готова была бросить театр несмотря на любовь к нему. Очень уж ей надоели постоянные намеки, интриги, сплетни… Да, она отдаст это за возможность жить спокойно, любить и лелеять… Невозможно было представить более неподходящий характер для актрисы, но она успешно скрывала свои истинные мотивы за блеском непокорности идеала, к которому мало кто умел приблизиться.

10
{"b":"756640","o":1}