Хотя есть и плюсы: «урок» теперь идёт не кабальные, как раньше, сорок пять, или даже сорок – а двадцать пять минут. Затем – перерыв десять минут. Можно посидеть, откинувшись на прямуюжёсткую спинку, закрыв глаза – они реально устают от постоянного напряжения. Так и делает большинство. А можно, как делаю, например, я, встать, и пройтись, чтоб размять ноги, и то место, которым сижу на стуле.

В коридоре встречаюсь с Цезарем. Тот стоит у окна, и,типа, смотрит на наш школьный внутренний двор. Кого он обмануть хочет – я же вижу, что смотрит он на самом деле вглубь себя. Подхожу, протягиваю руку:

– Привет, Цезарь.

Он моргает, словно отвлёк я его от невесёлых, но необходимых дум, протягивает свою ладонь для рукопожатия:

– Привет, Волк.

Волк и Цезарь – клички. Мы сами их себе взяли, когда вступали в Братство. И это именно Цезарь предложил мою кандидатуру. Он на полгода дольше меня занимался в клубе, и старше меня на год. Но так мы называем друг друга, только когда одни. Или – в клубе. Для всех учащихся школы мы – Александр Старостин и Ривкат Нигматуллин. А ещё в нашей школе учится и Рыжий, он же Павел Варнаков. Но его класс базируется на первом этаже, и он обычно к нам не поднимается – да и невозможно предсказать, когда у кого будет перерыв, поскольку некоторые «добровольцы» предпочитают утром приходить, и, соответственно, включать мониторы за пять-десять-пятнадцать минут до официального начала занятий: чтоб их перерывы не совпадали с перерывами остальных. Так что если раньше в школах учащиеся «общались», сейчас это, скорее – место уединения. Или средство разобщения. Создающее законченных индивидуалистов, привыкающих жить только по собственным принципам и установкам. Рассчитывать только на себя. Хотя…

Ну, с той точки зрения, что некоторых учащихся привозят на всяких там «Майбахах», и «Бэхах», и одеты они от разных там Гуччи и Армани, а другим школьникам, вроде того же Цезаря, или меня, достаточно и затёртых джинсов и застиранной футболки, это вполне логично. И разумно. Не будет возможности для столкновений на почве дискриминации по степени состоятельности родителей…

Спрашиваю:

– Ты чего сегодня такой задумчивый?

Он чуть дёргает плечом:

– А что? Так заметно?

– Да нет. Просто это – мне заметно. Для остальных ты – чувак как чувак.

Он криво ухмыляется:

– Точно. Задумчивый. У меня вчера родичи… Поцапались. Папашка опять набухался. А мать закатила истерику. Они… Даже подрались. А я… – вижу, начал он кусать губы, и чувствую самое скверное. И точно, – Полез разнимать. Вот и нарвался, – он приподнимает застиранную футболку, и показывает здоровенное синее пятно на рёбрах справа. – Подарочек, так сказать. От родной матери. Скалкой. Целилась, по её версии – в отца. Дескать, боялась, как бы он мне чего не повредил…

– Хреново. Рёбра не сломаны?

– Вроде, нет.

– Всё равно хреново. Болит?

– Э-э… Болит.

– Как же ты сегодня работать-то будешь?

– Не знаю. – видно, что сам он расстроен этим куда больше, чем хочет показать.

– В любом случае тренеру сказать надо. Может, засунет тебя в предохранительный корсет. Или просто – направит на автодоктора. Или к Даниилу Олеговичу.

– Да не хотелось бы. В корсете я жутко парюсь. А автодоктор может меня вообще не допустить к занятиям. Форму потеряю. Шоу лишусь. А, кстати! – он опять отворачивается от окна, и уже заинтересованно смотрит мне в глаза, – Рыжий сказал, что ты вчера добрался до четвёртого?

– Да, добрался. И даже проторчал там по субъективному часов семь.

– Ну, и?..

– Ну и скучища, если вспомнить и оценить трезво. Весело было только вначале. Когда вдруг оказался абсолютно голый и безоружный посреди зелёной пустыни, а на меня спикировал сверху… – рассказываю вкратце историю своих «похождений».

Цезарь качает головой:

– А на мой взгляд – ничуть не скучно. Эх, теперь нескоро я смогу попробовать пробиться дальше…

– Не парься. Ничего не потерял. Я только устал, как собака, да солнечный ожог получил. Плюс царапины. И, если честно, так ничего и не понял. В-смысле того, что там произошло. С местной цивилизацией. А, думаю, это входило в условия игры. Ну, то, что я попытаюсь докопаться. Ладно, попробую уж в следующий раз.

– Если дадут то же место.

– Вот именно. Э-э, ладно, – снова протягиваю руку, – Увидимся.

– Увидимся.

Перед тем, как отойти, всё же спрашиваю:

– Родичи-то… Помирились?

– Да вроде, – Цезарь опять невесело и криво усмехается, – На почве, так сказать, «трогательной» заботы обо мне…

В коридоре так больше никто и не появляется. И мы в гордом одиночестве расходимся по классам. Останавливаюсь у своего монитора, с удовлетворением констатирую, что ещё мигает зелёный огонёк – не превысил я, стало быть, ещё отпущенного лимита в десять плюс одна. Достаю теперь тетрадь по истории. Следующим уроком – она, родная. И препод – Ита Львовна. Женщина, вроде, спокойная и уравновешенная. Не то, что Анна Семёновна – следующий урок физика, и мне трудно бывает уследить за ходом и непредсказуемыми перескоками на другие темы, или даже вообще далёкие от физики мысли (Куда только смотрели редакторы, которые одобрили этот курс!) этой сравнительно молодой – лет двадцати трёх-четырёх! – дамы. Которая явно ещё не замужем, и комплексует по этому поводу. Иначе она для каждой лекции так обильно и вульгарно не красилась бы. И волосы каждый месяц не перекрашивала бы.

После второго и третьего уроков в коридор уже не выхожу.

Вместо этого, как и почти все остальные, сижу, закрыв глаза. И думаю.

Слушать «релаксационную» музыку через наушнички, как делают многие мои одноклассники, даже самые «состоятельные», не желаю. Мягкая обволакивающая тишина после визгливо-напряжённого голоса Анны Семёновны, в котором так и чувствуется острая сексуальная неудовлетворённость, куда приятней… Однако думать мне тишина и темнота никогда не мешают. В частности, над тем, что вот мы тут, коренные москвичи, да и вообще все «аборигенные» россияне, перешли на такую занудную и утомительную процедуру обучения, а чёртовым «понаехавшим», и тем, кто пока не натурализовался, (Впрочем, как и детям тех, кто из наших олигархов предпочитает такую методу!) преподают всё по старинке. То есть – как было раньше, двадцать лет назад. И как до сих пор происходит, скажем, в тех же Штатах. И «просвещённой» Европе. Где вместо точных знаний можно и поиграться типа в угадайку – тестовая система.

И думы мои приводят меня к тому же выводу, что и антинационалистов, и «правозащитников», бастовавших и выделывавшихся лет пятнадцать назад на митингах с лозунгами на плакатах, типа «Долой дискриминацию по гражданству!», или «Сделайте нашим детям нормальное обучение – они же ни в чём не виноваты!». «Наши дети – тоже дети! И достойны лучшего!..»

Чёрта с два они этого достойны. Разве что их состоятельные отцы купят им «достойные» должности и места… (Где они не продержатся и года – уж наши спецслужбы позаботятся.) И уже даже мне видны результаты такой «дискриминации».

Те, кого учат по нашей «старой социалистической» системе – востребованы.

Поскольку легко проходят любое собеседование. Плюс, конечно, многое (Если не вообще – всё!) даёт заветный штамп в паспорте: прописка! Те же, кто вынужден получать знания по американской системе, и слушают уроки «вживую», сидя все вместе в общих классах без перегородок – просто тупые и абсолютно ничего не усвоившие и не соображающие ослы. Привыкшие не вспоминать, а полагаться на то, что могут найти в Сети.

Поскольку не запрещено там, в тех школах, пользоваться мобилами и Гугл-ом. А вот у нас запрещено их даже в школу вносить… (Опять-таки: штрафы!..)

Хотя вряд ли эти «дискриминированные» бедолаги таковыми ослами являлись от рождения. Не-ет, тут штука похитрее! Думаю, таким изощрённым и тонким способом нас, граждан нашей родины, делят так, как раньше было поделено в тех же США: вот эти – элита, то есть – плантаторы, начальники, и командиры. Поэтому учатся в «высшем». И – учатся, а не просто присутствуют, просиживая штаны на заднице положенные часы!